Цыпленок дутый,
В лапти обутый
Пошел по Невскому гулять.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте,
Цыпленки тоже хочут жить!
Мальчишка набрал полную грудь воздуха и заорал так, что услышали не только на баке и корме, но и на носу парохода:
Вьюга выла, выла, выла,
Не было огня,
Когда мать меня родила,
Бедовая моя!
Не отдышавшись, затянул про судьбу-индейку, карту черную.
– Простите, коллега, – перебил грузный пассажир. – Нельзя ли сменить репертуар? Он у вас слишком специфический, рассчитан на определенный круг слушателей.
– Могу сильно жалостливую, про любовь домушника к торговке, только песня длинная, – предупредил Чмырь.
– Неужели не знаете песни, подходящие к вашему возрасту и вокальным данным?
Борода спросил:
– Уж не учителем ли пения будете?
– Отнюдь – признался пассажир. – Всю сознательную жизнь служил в театре. Участвовал в оперных постановках, где исполнял даже заглавные партии, давал сольные концерты, имел обширный репертуар. В Астрахани наша малочисленная труппа распалась по причине удравшего с выручкой антрепренера. В Царицыне местный театр закрыт, надеюсь найти работу в Нижнем.
– Случайно фамилия не Шаляпин?
– Никак нет, с вашего позволения Мещеряков Иван Петрович.
– Отчего плывешь налегке, без вещей?
– Чемодан с гардеробом, в том числе театральным фраком, манишкой, пришлось продать в минуту безденежья. Несессер и саквояж умыкнули, или стибрили, это как вам будет угодно называть воровство.
– Давно не ели?
Певец засмущался:
– Вчера съел пару картофелин, которыми одарили сердобольные, с тех пор пью лишь воду, которая утоляет жажду, но не голод. Даже умирая с пустым желудком, не позволю себе запустить руку в чужой карман, что делают другие страждущие.
Чмырь протянул кусок жмыха.
– Держи, дядя, лопай и не журись. Шамовку на берегу стибрил у торговки с кулацкой душой, – дождался, чтобы певец принял дар дрожащей рукой и, предупреждая поток благодарностей, запел новый куплет:
Жоржик, парень молодой,
Проводи меня домой!
Я чекистов не боюсь,
Расплескай мою ты грусть!
Из отчета комиссии ВЦИК по улучшению жизни детей:
По неполным данным, на сегодняшний день в стране насчитывается более 6,5 миллиона беспризорных детей, оставшихся без родителей и крова.
Ф. Э. Дзержинский:
Сейчас пришло время, когда можем со всей энергией обратить внимание в первую очередь на заботу о детях. Чрезвычайная комиссия, орган диктатуры пролетариата не может остаться в стороне от этой заботы, она должна помочь всем чем может. Вопрос улучшения жизни детей – один из важных вопросов республики.
В посаде Дубовка «Руслан» простоял считанные минуты. Матросы расторопно сгрузили на берег порожние ящики, на борт пронесли мешки угля, бочки мазута.
Магура с Гореловым наблюдали из каюты, как у пристани идет бойкая торговля коврами, половиками.
– Моя Дубовка издавна славится рукоделами. Домотканые изделия местного производства расходились по стране, неизменно пользовались успехом, – поведал чекист. – Земляки работящие, но прижимистые, гребут не от себя, а к себе.
– Приезжал сюда с продотрядом, – вспомнил Сергей. – Между делом сменял гимназическую форму, из которой вырос, на продукты. Выторговал десяток тыкв, синенькие, кабачки и связку лука.
Дубовку пароход покинул без гудка, удара рынды, не приняв на борт ни одного пассажира. Сергей скучал, не зная чем себя занять, с мрачными нотками в голове спросил:
– И долго ожидать Червонного?
– Наберись терпения, не торопи события, – посоветовал Магура.
– Я к тому, что хочется посмотреть на него. Разговоров о нем немало, а никто не видел. Может, его нет на «Руслане»?
– Тут он, не сомневайся.
– Надо у всех поголовно проверить документы, и найдем.
– У Эрлиха, без сомнений, документы на другую фамилию. Он предусмотрителен, знал, что может остаться без сподвижников, и обзавелся новым паспортом. К тому же на пароходе столько народа, что всех проверишь лишь за неделю. Чем предлагать невыполнимое, узнал бы, где харчиться.
С возгласом «Я мигом!» Сергей пулей вылетел из каюты и замер как вкопанный при виде модистки Мэри.
«Опять тут крутится! Что высматривает? Уж не выполняет ли приказ Червонного следить за нами? Сам не рискует лезть на рожон, прекрасно знает, что встретит отпор, и послал на разведку помощницу».
Любопытная дамочка могла скрыться, ищи-свищи потом. И Сергей побежал к модистке.
– Не посчитайте за труд, подскажите, где столовая?
– Имеете в виду бывший ресторан? – уточнила Мэри. – На верхней палубе. Только кормят исключительно по предъявлению продуктовых карточек.
– Карточка – не проблема. Проводите.
По пути в столовую дамочка разоткровенничалась:
– Предпочитаю пищу исключительно домашнего приготовления, что исключает отравление. Признаюсь, не хвастаясь, что готовлю хорошо, было бы из чего. Если на новом месте не удастся открыть ателье, организую харчевню, наберу опытных поваров, стану их консультировать, все упирается в финансы…
Мэри старалась ненароком не наступить на лежащих на пути, стоило услышать забористую ругань, стыдливо отворачивалась.
Неожиданно на их пути встал Борода.
– Дай пройти! – потребовал Сергей, но Борода не только не отодвинулся, а перешел в наступление:
– Зачем бабоньку привел? И без нее нет мест. Захочешь потеснить, схлопочешь по шее или угодишь за борт, не поглядим, что при оружии.
Рука Горелова непроизвольно легла на кобуру, но доставать револьвер, тем более применять его для обуздания нахала Сергей не стал. «Зачем нарывается на скандал? Как поставить на место?» – Сергей собрался достойно ответить, но Борода опередил и прошептал в ухо молодого чекиста:
– Чем из себя выходить, искал бы лучше Червонного.
Горелов ожидал всего, но только не то, что услышал от палубного пассажира, и решил, что ослышался: «Из головы все время не выходит враг, думаю постоянно о нем, надеюсь узнать и обезоружить, вот и почудилось, что брякнули о нем».
Сергей отстранил Бороду, пропустил вперед Мэри. Модистка привела к двери с приколотым листком:
Столовая обслуживается с 12 до 18 час.
В бывшем ресторане не было люстры, мягких стульев, дорогих штор – от былого великолепия осталось лишь большое расколотое зеркало. Столики накрывали не накрахмаленные скатерти, а бумага, отсутствовали солонки, бутылочки с уксусом, салфетки.
– Напрасно связались с быдлом, – заметила Мэри. – По таким, как этот нахал, плачет тюрьма. Настоящее хамло, не имеющее никакого понятия о культурном обхождении. И подобные мужланы должны строить социализм!
– Не троньте социализм! – оборвал Сергей. – Бескультурье встретишь на каждом шагу. Для того и строим социализм, чтоб восторжествовала культура.
Официант в съехавшей набок бабочке протирал стаканы и не взглянул на вошедших. Лишь когда Горелов попросил подойти, скучным голосом и произнес:
– Столовая закрыта. Но обслужу исключительно из глубочайшего уважения к весьма серьезной организации, которую представляете.
Горелов никак не ожидал, что место его службы известно буфетчику, но удивления не показал.
– Вынужден напомнить, что кормим лишь при наличии продуктовых карточек. В свободной продаже лимонад на сахарине и вобла, последнее не рекомендую заказывать по причине несъедобности – рыба суха, излишне солена. Чай завариваем чабрецом, что полезно для здоровья, – буфетчик поставил перед Гореловым и Мэри солонку, положил две ложки. – Сознаюсь, устал прогонять праздношатающихся. Меню не предлагаю, в данный момент есть рыбный суп с укропом и пшенная каша, именуемая «шрапнель», но, как утверждают сведущие в медицине, обладающая весьма полезными свойствами.
Горелов отдал продуктовую карточку.
– Несите что есть.
На полусогнутых ногах официант метнулся на кухню, вернулся с тарелкой ухи, ломтем серого с отрубями хлеба.
– Извините, норма-с.
Горелов пододвинул тарелку модистке, разломил хлеб на две части.
– Уже откушала, – застеснялась Мэри.
– По случаю знакомства и за компанию можно поесть еще раз. – Горелов подождал, чтобы соседка съела половину ухи, быстро справился с оставшимся и задал вопрос в лоб: – Что вновь делали у нашей каюты? Уже удостоверились, что бриллианты не везем. Излишнее любопытство – грех, до добра не доводит. Советую не совать нос куда не надо.
Модистка сникла.
Магура провожал взглядом проплывающие за кормой «Руслана» косогоры, слушал успокаивающий плеск реки.
«Скоро минует день, как плывем, а Эрлих выжидает, не подал о себе знать. По-видимому, готовит пакость. Мужчин на пароходе немало, не подозревать же каждого. Остается ждать, как дальше развернуться события».
Чтобы не ломать голову, чекист развернул газету «Борьба». Пробежал первую страницу, остановился на заметке об убийстве в хуторе Гуляево сельчанина, разоблачившего подкулачников, скрывавших излишки хлеба:
Подлый, из-за угла выстрел в бедняка огнем горит в сердце каждого, стоящего твердо на платформе строительства новой жизни, уничтожения остатков капитализма.
Рядом был отчет о красном субботнике по очистке Царицына от хлама. Читалось плохо, сквозь строки Магура видел «свояка», его склоненную над столом голову, надвинутую по брови фуражку и корил себя, что не догадался, с кем ужинает, выпивает. «Оплошал, следовало хорошенько рассмотреть и запомнить, сейчас бы узнал, как бы ни изменил внешность».