Оставь страх за порогом — страница 40 из 79

Отрубленные щупальцы

Из личного дела Н. С. Магуры:

1922 г. – старший инспектор Царицынского ГПУ

Фомин впервые увидел главнокомандующего Русской армией в конце октября 1920 года в Севастополе у памятника адмиралу Нахимову. Барон Врангель предстал перед собравшимися на площади горожанами, выстроившимися войсками в белоснежной черкеске (ротмистр подумал: «Отчего имеет прозвище Черный, когда любит белый цвет?»), папахе. Чеканя шаг, Петр Николаевич прошел мимо развернутых фронтом пехотных и казачьих полков, поднялся на наспех сооруженную трибуну и произнес «тронную» речь по-кавалерийски рубленными фразами.

Фомин отметил, что выступающий держится вполне уверенно:

«Такой не станет играть в демократию. Как никогда прежде, нам необходима крепкая рука, крепкая воля, иначе завязнем на полуострове или нас сбросят в морскую пучину. Еще Гельвеций утверждал, что каждый народ обязан иметь собственного вождя, коль подобный отсутствует, следует его выдумать. Мы такого избрали, дай-то Бог, чтоб в очередной раз горько не ошиблись. Будем уповать на Всевышнего, на черта, дьявола, продадим души кому угодно, лишь бы наконец познали радость забытых побед, белому движению[66] вернулась утраченная слава».

Как все на площади, Фомин не спускал взгляда с худощавого, довольно рослого человека на трибуне, который до посинения пальцев крепко сжимал рукоятку кинжала на пояске с насечками, с пафосом говорил:

– Я встал во главе армии без страха, упрека и колебаний! Верю, что Господь Бог не допустит гибели нашего святого дела освобождения многострадальной матушки России и даст силы вывести армию из тяжелейшего положения, в какое она попала. Непоколебимо верю, что вскоре дождемся святого дня воскрешения России! – И почти дословно повторил ранее подписанный манифест: – Слушайте, русские люди, за что мы боремся! За поруганную веру и оскорбление ее святынь. За то, чтобы русский народ сам выбрал себе хозяина. Поверьте мне, русские люди, спасите Родину!

«К соотечественникам обращается остзейский немец!» – с неприязнью подумал Фомин.

За три дня до торжеств (им предшествовал молебен в Морском соборе) смещенный с поста главковерха Деникин издал последний приказ:

§ 1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим вооруженными силами Юга России.

§ 2. Всем частям, шедшим со мной в тяжелой борьбе, – низкий поклон. Господи, даруй победу армии, спаси Россию!

Врангель не замедлил продиктовать свой первый приказ, более похожий на обращение:

Я сделал все, чтобы вывести армию и флот с честью из создавшегося положения. Уверен, что Добровольческие войска и флот, с которыми я делил победы и часы невзгод, грудью своей защитят подходы к Крыму. С верой и помощью Божьей приступаю к работе.

После торжеств на площади Фомин довольно часто вспоминал барона, его долговязую фигуру, многообещающие слова. Однажды в ресторане, изрядно приняв на грудь, осоловело смотрел на эстраду, где певец в балахоне Пьеро пел под аккомпанемент расстроенного фортепиано:

У нас теперь одно желанье —

Скорей добраться до Москвы,

Увидеть вновь коронованье,

Спеть у кремля «Аллаверды».

«Собачьи бредни, – с горечью подумал Фомин, – монархические иллюзии. Барон, ничего не скрывая, заявил предельно ясно, что эпоха единой и неделимой безвозвратно завершилась, Дом Романовых никогда не вернется на трон, бывший царь с многочисленным семейством переселился в загробный мир. Надо трезво смотреть на все, некогда сильная армия судорожно цепляется за Крым, со дня на день ее сбросят в морскую пучину».

В начале осени, когда из-за горной гряды на прибрежные города надвинулись грозовые тучи, на полуостров хлынул поток беженцев. Смертельно уставшие и напуганные арестами, конфискацией люди мечтали поскорее покинуть ставшую неласковой к ним Отчизну, попасть в благодатную, не знающую уличных боев, смены власти заграницу, где уже не придется опасаться за собственную жизнь. Причалы в крымских портах круглые сутки осаждала беснующаяся толпа, на пароходы рвались банкиры и коммивояжеры, врачи и писатели, экзальтированные дамы и священнослужители, потрошители сейфов и шулера. Над Ялтой, Севастополем, Феодосией стонали гудки, не смолкали ругань, плач, взывание к Богу. При толкотне с причалов падали в море не только баулы, чемоданы, но порой и люди.

Наблюдая за эвакуацией (точнее, бегством) Фомин с грустью думал: «С ковчега по имени России бегут как во время всемирного потопа семь пар нечистых. Можно простить панику слабому полу и детям, но не расталкивающим всех локтями казакам из дивизий Мамонтова, Дроздова, офицерам, забывшим о присяге, чести, достоинстве… Говорят, в Европу настропалился и барон, на рейде его ожидает британский миноносец. За морем в Константинополе Деникин с семейством, спокойно попивает кофий. Подобным образом поступили и другие – генералы, как крысы бегут с тонущего корабля, чье имя Отчизна».

Наблюдая царивший в порту хаос, Фомин с трудом сдерживался, чтобы не выхватить парабеллум (с ним ротмистр не расставался, по ночам клал под подушку). Грязно выругался, но на душе ничуть не полегчало. В гостинице расплатился за проживание и переехал в частный сектор в дом крымской татарки.

* * *

Стоило Фомину появиться на пороге кабинета главы контрразведки Русской армии Климовича[67], как генерал-лейтенант вышел навстречу. Гладковыбритый и надушенный, с начинающим расти брюшком, в партикулярном костюме с игриво выглядывающим из кармашка платком, аккуратно завязанным галстуком хозяин кабинета был мало похож на кадрового военного. Непревзойденный мастер политического сыска, провокаций (вроде организации взрыва в доме премьера Витте), шантажа не дал Фомину отрапортовать о прибытии.

– Как живется в богоугодных райских кущах? Не беспокоил, позволял как следует отдохнуть. Рад видеть бодрым. Ценю за преданность нашему делу, в защите Отечества от всякого рода врагов, желающих подорвать основы государства. Помню, как успешно выполняли наитруднейшие задания. Не ваша вина, что империя приказала долго жить, Россия осталась без незыблемой царской власти, рассыпалась как карточный домик. При весьма печальном могу и обрадовать – вашему безделью настал конец, впереди ждет весьма ответственная работа. Пребывание у лазурного моря смените на изголодавшуюся, находящуюся при последнем издыхании Совдепию. Верю, что трудности закалят, сделают сильнее. Цель – попасть в святая святых Красной Армии, ее Революционный совет, сделать карьеру, продвинуться по службе в звании, получить допуск к тайнам, вербовать недовольных большевистской властью. Станете играть роль краскома, заслуженного фронтовика, после контузии в бою провалявшегося в госпитале, что подтвердят подлинные документы партийца.

Климович подвел Фомина к креслу, усадил и вернулся за стол.

– Печальные обстоятельства вынуждают Русскую армию с командованием покинуть Крым, а с ним дорогую Отчизну. Но бескомпромиссная борьба не прекратится, станет иной, от открытых битв перейдем к скрытым сражениям. Вам предоставляется почетная возможность стать одним из бойцов нашего секретного арьергарда, приблизить победу над узурпаторами, посмевшими поднять Русь на дыбы, залить ее морем крови. Когда поднакопим силы, начнем наступление, пока станете подтачивать изнутри Красную Армию, проникать в ее тайны, узнавать уязвимые места обороны.

Климович взял карандаш, покрутил его в руке, вернул в медную гильзу артиллерийского снаряда.

– Вы имели возможность лицезреть творимые при отступлении безобразия, наш общий позор. Мы горько ошиблись, когда делали ставку на Деникина, но генерал-лейтенант развалил армию, стал сдавать позицию за позицией. Мы уповали на Врангеля, но и барон не оправдал надежд, не даровал долгожданную победу. Приход красных в Крым – дело нескольких недель, если не дней. Безысходность заставила молить о помощи британцев, немцев, французов, еще черт знает кого. Мы готовы запродать душу самому дьяволу, лишь бы уничтожить захватившие власть Советы.

– России нужна не монархия, а сильное правительство, военная диктатура во главе с обладающим железной волей, непререкаемым авторитетным вождем. С помощью цивилизованных государств мы свалим большевистский колосс на глиняных ногах. Но путь к победе не устлан розами, придется быть предельно жестокими, что необходимо для воскрешения России.

«Говорит как по писаному, вещает выспренно, точно находится на митинге», – отметил ротмистр.

– Мы станем наращивать силы, создавать прекрасно обученные армии, но для грядущих успехов необходимы разведданные о противнике, сведения станут добывать подобные вам истинные патриоты.

«Точнее назвать нас шпионами», – скрыл улыбку Фомин.

Климович точно репетировал будущую речь, проверял действенность своих доводов.

– Некоторые наделенные властью склоняются к более тесному сотрудничеству с Интеллидженс Сервис, Ай-Си, сигуранцей, абвером, другими зарубежными спецслужбами, готовы пасть ниц перед Антантой, согласны быть послушными исполнителями чужой воли, лишь бы вернуть потерянную родину. Лично я не горю желанием служить по чужой указке за подачки. Да, нам крайне необходима поддержка в живой силе, боеприпасах, но для получения этого не стоит пресмыкаться перед союзниками. Мы обладаем крупным капиталом, способны самостоятельно приобрести тысячи танков, мортир, бронепоездов, не говоря о патронах, снарядах. Мы не церковная мышь, собирающая от голода заплесневелые корки, не собачонка, ходящая перед хозяином на задних лапках.

«Какой капитал имеет в виду? – не понял Фомин. – Не тот ли, что удалось вывезти при отступлении? Краем уха слышал, что из Донского музея забрали наиболее ценные экспонаты, в их числе золотую шашку атамана Платова, пожалованную императрицей за успешный поход в Персию, пуды серебра, сокровища Петербургского Монетного двора, скифское золото из фондов Эрмитажа, валюту банков».

Климович поведал, что значительно поредевшее белое воинство богаче десятка Ротшильдов, способно вооружить несколько армий, оплатить любые военные поставки.

– Конфиденциально сообщаю, что подписан секретный приказ о внедрении к врагам ряда наших сотрудников, в их числе вас. Каждому выделена немалая сумма для вживания в новую обстановку, вербовки работников советского аппарата, армии, продвижения по службе и прочего. Довольствие не только в совдеповских червонцах, а и в ювелирных изделиях, золотых монетах старой чеканки – все это поможет создать агентуру, приобрести средства связи, снять порядочное жилье. С помощью таких, как вы, словно щупальцами гигантского осьминога мы задушим Советы с большевиками.

Фомин слушал не слишком внимательно: «Бумажным купюрам грош цена, дензнаки РСФСР в любой день могут обесцениться, будут заменены новыми. Иное дело золотишко, ювелирные безделушки, царские червонцы, все это не только не падает в цене, а дорожает:

«Какую дадут сумму, какой цены будут кольца, браслеты, кулоны, серьги, монеты? Без достаточных средств агенту нечего делать во вражеском тылу, без средств малоэффективна, даже беспомощна любая разведка, лишь тридцать сребреников Иуды помогают приобрести военные секреты, узнать чужие тайны».

Размышления прервала распахнувшаяся на обе створки дверь. Фомин обернулся и вскочил при виде правителя Юга России.

Не обращая внимание на постороннего, барон прошел в кабинет, нервно теребя поясок на черкеске, подчеркивающий узкую талию. Поздней осенью двадцатого года уже ничего не напоминало некогда лихого, способного на загулы офицера лейб-гвардии казачьего полка, Пипере, как в узком кругу звали Врангеля однополчане. Ничего не осталось и от флигель-адъютанта царя. Сейчас это был болезненно бледный, сутулящийся под грузом забот представитель древнейшего рода остзейских немцев, несколько веков служивших королям Швеции, Австрии, Германии и России.

Фомин не шелохнулся, замер по стойке «смирно», не сводил взгляда с платинового с бриллиантами ордена на черкеске, пожалованного барону британским королем за взятие Царицына.

«Крайне опрометчиво щеголять с подобной наградой после сдачи города на Волге», – осудил Фомин.

Врангель заговорил, глотая окончания слов:

– Где обещанная союзниками помощь? Я жду ее, как манну небесную. Американцы с англичанами дали слово поставить вооружение, боеприпасы, но оставили мою армию раздетой, полуголодной, предоставив возможность самим чуть ли не с голыми руками отбиваться от красных! Все беды сваливают на мой либерализм, мягкость, не желают понять, что не я виноват в сдаче позиций. Если дело пойдет так дальше, придется покинуть Крым и с ним Родину! – Барон рванул ворот, на пол посыпались перламутровые пуговицы. – Вместе со мной Россию покинут совесть и разум русского народа!

Врангель говорил для себя одного, желая вылить все накопившееся. Чуть остынув, спросил:

– Поступили сведения о матери? Ее судьба, как понимаете, не безразлична.

Климович поспешил обрадовать:

– Мария Дмитриевна, слава богу, здорова. Продолжает служить в Румянцевском музее, считается лучшим знатоком западноевропейского искусства. По-прежнему проживает на Бассейной, не бедствует, притеснениям не подвергалась.

– Новая власть в курсе, кто ее старший сын?

– Да, хотя баронесса носит девичью фамилию. Надо отдать должное большевикам, они не мстительны. При первом удобном случае переправим в Финляндию, как удачно произошло с вашими детьми и супругой.

К известию барон остался равнодушен. Отсутствующим, ничего не говорящим взглядом смотрел в пустоту мимо Климовича. Не сразу вернувшись к действительности, мотнул головой:

– Только что подписал приказ о категорическом запрете портить, тем более присваивать, в местных дворцах картины, скульптуры, гобелены, старинную мебель. Мы не варвары, чтобы уничтожать собственное культурное наследие, обязаны сохранить в неприкосновенности для будущих поколений национальное достояние, которое при порче или потери невосполнимо. Дворцы с их убранством принадлежат не нам и не красным, а России. Буду строго карать, вплоть до расстрела перед строем каждого виновного в мародерстве.

С опозданием заметил присутствие в кабинете ему неизвестного, вопросительно взглянул на Климовича, и генерал представил ротмистра:

– Один из наших лучших агентов, так сказать, глаза и уши у противника. Внедряем к большевикам.

– Шпион? – уточнил Врангель.

Определение агента не понравилось генералу:

– Сотрудников моего ведомства я именую несколько иначе. Я ценил их за сметливость, способность чуть ли не сутками напролет вести наблюдения под проливным дождем или на трескучем морозе, выходящих победителями в сложнейших ситуациях. – Климович повел головой, словно шею сдавливал тугой воротничок. – Разведка жизненно необходима всем государствам и политическим строям, особенно во время войн. Еще в библейские времена, согласно Ветхому Завету, Господь создал личную разведку после сотворения неба, земли, Адама с Евой. В книге чисел говорится, что разведкой у иудеев руководил пророк Моисей. – Демонстрируя знание Священного писания, генерал процитировал: – «И сказал Господь Моисею: Пошли от себя людей, чтобы они высмотрели землю Ханаанскую. И послал их Моисей… и сказал им: Идите в эту южную сторону и взойдите на гору, и осмотрите землю – какова она и народ, живущий в ней, силен ли он или слаб, малочисленен ли он или многочисленен».

Фомин мысленно похвалил начальника: «Ловок, послушать его, выходит, что Иисус был наставником шпионов».

О чем дальше беседовали барон с генералом, Фомин не слышал – Климович подал знак уйти, что ротмистр исполнил.

Первая встреча Фомина с Врангелем оказалась и последней, вскоре главнокомандующий покинул Россию на борту крейсера «Генерал Корнилов», следом по штормовому морю двинулись суда сопровождения, держа курс на Феодосию[68].

Больше барону увидеть Отчизну, ступить на ее землю не привелось. Что касается Климовича, то генерал чуть задержался в Севастополе, вновь столкнулся с ротмистром в штабе.

– Явились за довольствием для внедрения? Останетесь довольны, как и документами, которые безупречны – прежний хозяин приказал долго жить, тело сброшено в море. Желаю как можно скорее попасть в высший эшелон Красной Армии, в ее генштаб или в ЧК, что спасет наших людей от ареста, поможет переходить границу, быть в курсе стратегических планов врагов, тем самым приблизит победу. Да поможет вам Бог!

На прощание Климович приложил руку к козырьку фуражки и поспешил к ворогам парка.

«Навострил лыжи, вряд ли долго пробудет в Турции», – решил Фомин и не ошибся. Глава врангелевской контрразведки вскоре перебрался из Константинополя в Болгарию, затем обосновался во Франции. Пока пароход выходил из бухты, генерал стоял у борта, прощаясь с родными берегами. Черное море окутывал мрак. Меркли огни города. Вместе со шквальным ветром из-за горной гряды прилетал глухой гром, но была это не гроза – наступление. Через соленый Сиваш шли части Красной Армии.

Из приказа командующего Южным фронтом М. Ф. Фрунзе:

Борьба с Врангелем приковывает внимание не только России, но и нового мира. Здесь завязался новый узел интриг и козней, при помощи которых капиталисты всех стран надеются подкрепить свое шаткое положение.

На нас, наши армии падает задача разрубить мощным ударом этот узел и развеять в прах все расчеты и козни врагов трудового народа.

* * *

Фомин довольно легко отыскал в штабе казначейство. Не представился, лишь сказал от кого пришел и зачем. Тщедушный кассир не задал ни одного вопроса, стал искать нужную для выплаты ведомость.

Перед ротмистром получал деньги полковник Гензель. Спрятав пачку купюр в бумажник, обратился к скучающему у окна гимназисту: – Рады прекращению занятий, неожиданным каникулам? В ваши, Павлик, годы я бывал на седьмом небе от счастья, когда заболевал педагог, отменяли урок. Чем сидеть в четырех стенах, подышите свежим воздухом в парке, тут он прекрасен, особенно ивы.

– Уже советовал, – подтвердил кассир.

Юноша надел фуражку с кокардой гимназии, шагнул к выходу.

– Захвати баул с теплыми вещами на случай холодов, – сказал вслед кассир.

– В Турции сейчас тепло, даже жарко, – возразил Гензель, но кассир не согласился:

– Уплываем не на день, никто не знает, какая в чужой стране ожидает зима.

Перед тем как покинуть кассу, Гензель заметил:

– А Павлик очень подрос, теперь уже не мальчик, каким знал, а юноша. Скоро пробьются усики, которые очаровывают барышень. Глядя на Павлика, понимаешь, как быстротечно время.

Кассир положил перед Фоминым ведомость, в которой ротмистр значился под цифрой 30.

«За мной еще четверо, значит, к врагам забрасываются 34. Не много, видимо, прежде были другие, – решил ротмистр и вместо настоящей фамилии или псевдонима, под которым предстояло жить в Совдепии, вывел закорючку. – Климович предусмотрителен, обозначив меня вместе с другими цифрами. Ведомость может попасть к врагам, кассира могут арестовать, на первом допросе он выложит, как выглядели получатели довольствия, чекисты не успокоятся, пока не найдут тех, кто получил довольствие в белой контрразведке».

– Сумму укажите прописью, – попросил кассир. – И количество вещей из драгоценного металла. Могли выдать украинские карбованцы, старые «керенки», ассигнации ряда губерний, поспешивших обзавестись собственной валютой, но это вскоре станет обычными, ничего не стоящими бумажками.

Радужные купюры с гербом РСФСР Фомин не стал пересчитывать, подобным образом поступил и с золотыми червонцами с профилем царя, брошами, кулонами, кольцами с камнями, обручальными.

«По весу тянут на три или четыре фунта. Прав кассир: дензнаки могут обесцениться, то ли дело чистое золото, аметисты, сапфиры, бриллианты, за которые дадут любую запрашиваемую сумму».

– Прошу извинить, – нарушил кассир размышления ротмистра. – Осмелюсь нижайше попросить об одолжении. Сына, как изволили видеть, отправил вперед почти налегке, со мной довольно тяжелый чемодан, одному трудно донести. Если будете любезны и поможете доставить вещи в порт…

Кассир был жалок, и Фомин согласился:

– Конечно помогу.

Кассир положил на край стола связку ключей:

– Пусть сейф и все ящики стола еще послужат новым хозяевам, иначе красные, не найдя ключей, сломают все замки.

Кассир с поспешностью оделся, нахлобучил на лысину касторовую шляпу, взял саквояж, Фомину передал деревянный, перетянутый ремнем чемодан и вышел под пронизывающий ветер.

Чемодан оказался совсем не легким, оттягивал руку: «Интересно, что увозит в чужие края? Носильные вещи унес сын, при себе оставил наиболее дорогое…»

Горбатая улочка спускалась к морю. Кассир с ротмистром обошли перевернутую бричку и лежащего поодаль убитого коня, миновали груду картонных ящиков, упавшее дерево. Вокруг стояла настороженная тишина – ни лая дворовых собак, ни криков петуха, ни мяуканья кошки, тем более человеческого голоса. В домах не горел свет, многие окна закрывали ставни. Севастополь притаился в ожидании смены власти.

Фомин шагал и продолжал гадать: чем заполнен саквояж, который кассир бережно прижимал к груди? «Если доверил мне чемодан, в нем ничего ценного, – размышлял Фомин. – Вряд ли увозит альбом с фотографиями семьи, предков. В Турцию собрался уплыть не с пустыми руками, забрал остатки кассы и предназначенные другим агентам вещички, которые в спешке эвакуации не успел выдать».

Ротмистр с трудом подавил в себе возникшую дрожь, которая выдавала крайнее напряжение, и остановился, что удивило кассира.

– Мы можем опоздать к отплытию парохода. Следует прибавить шаг. Павлик, без сомнения, волнуется, мальчик очень впечатлителен, весь в покойную мать…

Фомин не шелохнулся. Взгляд нацелился на саквояж, который притягивал, как магнит.

«Вокруг безлюдно – нежелательных свидетелей нет. Никто не видел, с кем кассир покинул штаб… Мне светит небывалая удача, подобная случается раз в жизни, преступно ею не воспользоваться. Пропажа кассира никого, кроме сына, не удивит, не насторожит, сокровища сами лезут ко мне в руки!»

Решение было, по мнению ротмистра, единственно верным, и Фомин крикнул:

– Буденновцы! Махновцы!

Кассир испуганно завертел головой. Фомин рынком втянул спутника в ближайший двор. Выхватил верой и правдой много лет служивший парабеллум, обрушил ручку револьвера на голову кассира, и тот свалился к ногам ротмистра. Фомин подхватил саквояж и поспешил в старую часть города, где снимал комнату. Хозяйка уехала к родственникам в горный аул, чтоб там переждать обстрел Севастополя, уличные бои. Предвкушая ничем неизмеримую радость от созерцания несметных богатств, Фомин раскрыл саквояж, вывалил на стол содержимое…

Москва. Предсовнаркома Ленину

Сегодня нашей конницей заняты Керчь. Южный фронт ликвидирован.

Командюжфронтом Фрунзе

Из воспоминаний П. Н. Врангеля:

Война обратилась в средство наживы, грабеж и спекуляцию. Каждая часть спешила захватить побольше. Бралось все, что могло быть обращено в денежные знаки. Армия развращалась, обращалась в торгашей и спекулянтов.

Признание дочери барона Натальи Базилевской:

Советы не оставили попыток избавиться от отца. И в конце концов им это удалось. Неожиданно из-за границы приехал матрос, назвавшийся братом нашего денщика. Когда вскоре он уехал, отец заболел. Доктора не могли выяснить, чем болен. Сейчас понимаю, что его отравили. Отец промучился месяц, ему было только 49 лет.

Последние слова П. Н. Врангеля 28 апреля 1928 г.:

Меня мучает мой мозг. Я не могу отдохнуть от навязчивых ярких мыслей, передо мной непрерывно развертываются картины Крыма, боев, эвакуации… Меня страшно утомляет работа мозга, я не могу с этим бороться.

Картины войны все время передо мной, и я пишу все время приказы… Я готов служить в освобожденной России хоть простым солдатом. Боже, спаси армию[69].

Минуло два годаИюль 1922

1

Соседки столкнулись в подъезде. Бывшая директриса женской гимназии (с некоторых пор кастелянша рабочего общежития) Барановская возвращалась из лавки, где отоваривала продуктовую карточку. Потомственная дворянка Рейнгард (ныне делопроизводитель в артели коптильщиков рыбы) шла со службы. Дамы чопорно поздоровались. Рейнгард сделала комплимент, похвалила, как выглядит соседка. Барановская не осталась в долгу, высоко оценила у ровесницы кофточку с рюшечками.

Мирно беседуя, женщины стали подниматься на свой этаж, делиться гуляющими по Царицыну слухами о подорожании керосина, жаловаться на частое отключение электричества. Дамы миновали первый пролет лестницы и одновременно замерли перед разлегшимся на площадке человеком.

– Извольте лицезреть очередного пьяного пролетария. Напился так, что ноги не держат. Еще немного и подобных субъектов вселят в наши квартиры – у большевиков это называется уплотнением осколков прошлого.

– Могут и вышвырнуть на улицу, а наши квартиры займет неграмотный, не имеющий ни малейшего понятия о культуре рабочий с многочисленным семейством.

– Или явится комиссар с очередной любовницей и упрячет нас в тюрьму.

– На каждом шагу царит беззаконие, новая власть начала с бандитских выходок, захватила Смольный, институт благородных девиц, за ним весь императорский Зимний с Эрмитажем, банки, почту, разогнала Учредительное собрание, арестовала Временное правительство, держала в Сибири бывшего царя с семейством… Беззаконие коснулось и нас – захватили четвертую квартиру, в которую въехал военспец.

– Прежний жилец уехал с армией барона, новый вполне культурный, что для большевиков большая редкость, при встречах не забывает здороваться…

Барановская поднесла к носу платочек, с брезгливой гримасой перешагнула преградившего путь человека.

* * *

Чекисты сидели над доской с шашками, очередной ход был за Магурой.

– Долго думаете, – посетовал Горелов. – Смелее двигайте в «дамки».

– И ты сразу съешь пару моих шашек? – не поднимая головы, спросил Магура.

– В любом деле, а в нашем особенно, надо рисковать. К примеру, брать штурмом квартиру с преступниками, не дать им очухаться, не опасаться встретить стрельбу. Или для получения нужных показаний ошарашить задержанного, заставить запаниковать, перестать отпираться. Лично я не позволяю подследственному собраться с мыслями, выбрать линию обороны. Рисковать, понятно, надо с умом, не лезть бездумно под пули, но и не кланяться им, тем самым демонстрировать трусость. А еще… – Магура сделал ход, и Сергей нахмурился, засопел: – Вот вы как… Заперли, некуда ходить…

Магура потушил улыбку.

– Советовал рваться в «дамки» и проморгал мой победный ход. Что касается ошарашивания на допросе, честность необходима в любом деле, а в нашем особенно. Любые не дозволенные законом методы дознания преступны. Чекист не имеет права мухлевать, подтасовывать факты, принуждать, стращать карами, распускать руки, хвастаться имеющимися козырями. Следует продумывать каждый ход, лучше – заглядывать вперед, чтоб не проиграть, как произошло с тобой.

Не в силах усидеть, Горелов вскочил:

– Вот вы как повернули! Я про шашки, а вы про революционную сознательность, соблюдение законности! Был и навсегда останусь непримиримым ко всем, кто мешает строить социализм!

– Остынь, не кипятись, – посоветовал Магура. – Попей водички. И не распускай нервы, держи их в узде, не принимай близко к сердцу проигрыш.

– На шашки наплевать! – Горелов собрался высказать все, что думает о соблюдении законности, правилах ведения допросов, общении с подследственным, но резко зазвонил телефон.

Магура поднял трубку:

– Оперативный дежурный Царицынского ГПУ[70] слушает!

* * *

С давних пор, еще до прихода на службу в уездный департамент полиции Борис Иванович Долгополов терпеть не мог не знающих меры в употреблении горячительных напитков и благодаря недюжинным способностям довольно быстро поднялся от обычного филера, «топтуна», до помощника начальника уголовного розыска Зацарицынского района. Увидев разлегшегося на лестнице, он замер.

«Пьян. Недавно простился с лучезарным детством, вступил в прекрасную пору юношества и нализался, как свинья. В прежнее время достал бы свисток, вызвал околоточного, тот вытянулся во фрунт, взял под козырек, гаркнул: «Чего изволите, вашбродь?». Ныне, сколько ни свисти, ни кричи, никто не явится – милиционеров легко пересчитать, хватит двух пар рук, что весьма печально при разгуле хулиганства, грабежей, насилий».

Долгополов с презрением смотрел на человека у своих ног.

«Что бы ни говорили, а бедная Россия неудержимо скатывается в бездонную пропасть. Еще немного, и объятый хаосом, погрязший в преступлениях Царицын заполонят шулера, карманники, домушники, «медвежатники», фармазонщики, станут в городе хозяевами, найти на них управу, тем более упрятать за решетку, станет невозможно. Так стоит ли удивляться алкоголику почти на пороге моей квартиры? Безобразия начались после пресловутого указа Керенского о досрочном освобождении из тюрем отпетых уголовников. Мелкий адвокатишко, присяжный поверенный решил прослыть добряком, поднять собственный авторитет и совершил непростительное для недавнего министра юстиции, тем более главы нового правительства, в результате увеличились число краж, убийств, грабежей. Пьянство стало массовым явлением!»

Долгополов не брал в рот спиртное. В первый и в последний раз пригубил водку на выпускном вечере в гимназии и прескверно себя чувствовал. Борис Иванович мечтал подняться по служебной лестнице, быть переведенным в столицу, где бы за короткое время арестовал похитителей детей, взломщиков сейфов, главарей крупных банд, авантюристов международного масштаба, фальшивомонетчиков, содержателей притонов, всяких убийц, но год сменялся годом, а о переезде в столицу оставалось лишь мечтать.

Служил Борис Иванович не за награды, а на совесть, работал не покладая рук, забывая порой про сон и пищу. На десятый год пребывания в полиции стал лучшим в Царицыне сыскарем, грозой преступного мира, трижды получил похвалу градоначальника, был обласкан обер-полицмейстером. Лелея мечту перебраться из провинциального Царицына в Петроград, дожил до весны семнадцатого, когда озверевшие толпы ринулись громить полицейские участки, сжигали следственные дела, картотеку, давали волю кулакам, после чего многие заслуженные блюстители порядка попали в больницы с тяжелыми травмами. Царицын окрасился в алый цвет – красным стало почти все, от флагов, кумачовых транспарантов до бантов в петлицах горожан, которые поздравляли друг друга с обретением долгожданных свобод печати, демонстраций, со скорым окончанием затянувшейся мировой войны.

Многоопытный сыскарь, кому по зубам наитруднейшие дела, стал безработным, затворником в холостяцкой квартире, дверь отворял лишь соседке Рейнгард. Выслушивал новости о происходящих в городе митингах, демонстрациях, прочитывал от корки до корки приносимые газеты и успокаивал себя тем, что революция, бунтарский дух вскоре потухнут, речи на площадях смолкнут, вернется крепкая власть, которую примут с распростертыми объятиями, станут ей безоговорочно подчиняться.

Когда глубокой осенью Временное правительство приказало долго жить, почти все его члены переселились в камеры Петропавловской крепости, власть перешла к Советам народных депутатов, декреты призывали прекратить саботаж в учреждениях, банках, усилить бескомпромиссную борьбу с любыми преступлениями, неукоснительно соблюдать законность, Долгополов с грустью подумал:

«Подобные жуткие политические события не могли прежде даже присниться. Трудно было даже предположить – в мыслях того не было, что на смену длившейся более трехсот лет династии Романовых придут прежде запрещенные антиправительственные партии, и они станут искоренять преступность. Это похвально, но любые благие намерения обречены на полный крах, если лишь на словах объявить борьбу с распоясавшимися уголовниками, которые плодятся как грибы после дождя. Следует начать с уничтожения самогоноварения, это пойло лишает человеческого облика, сваливает под забор, в данном случае на мою лестницу».

Долгополов собрался переступить разлегшегося на пути, но что-то остановило. «А пьян ли молодой человек? Запаха винного перегара нет». Борис Иванович наклонился над лежащим и увидел на его груди бурое пятно.

* * *

Магура услышал в трубке треск, повторил: – Угрозыск слушает! На другом конце провода глуховатый голос спросил:

– Имею честь беседовать с блюстителем порядка, по-нынешнему рабоче-крестьянской милицией? – Ошибки нет, – подтвердил Николай Степанович.

– Тогда спешу сообщить для вас крайне важное, что без всякого сомнения заинтересует. Произошло нечто, требующее расследования, поимки преступника, точнее, убийцы. – Говорите короче! – попросил Магура.

– Случилось весьма печальное, но далеко не редкое в наши дни событие. В Зацарицынском районе, на улице Дубовской, в доме двадцать два, в первом подъезде возлежит бездыханное тело молодого человека. Он не подает признаков жизни по причине меткого выстрела в левую часть груди, точнее, в сердце. – Кто убит и кто убийца? – На подобные вопросы надлежит ответить вам в процессе следствия.

– Назовите себя. Ответом в трубке были гудки.

Запись в журнале дежурств Царицынского губернского ГПУ:

15 июля сего 1922 г. в 18.35 принято сообщение от неизвестного лица об убийстве на ул. Дубовской, 22. На место отбыл помощник дежурного т. Горелов.

2

Сергей довольно легко отыскал дом и убитого на лестничной площадке. Поверхностный осмотр тела показал, что вызывать карету «Скорой помощи» не надо, медицина бессильна помочь, трупу место не на столе хирурга, а в мертвецкой больницы.

Горелов почесал затылок: «По какой причине убит – желали ограбить, отомстить или случайно схватил пулю? Если сам кончил счеты с жизнью, что толкнуло к подобному шагу?.. Дело предстоит сложное, придется изрядно поломать голову над разгадками… С чего начать? – Сергей провел ладонью по лицу, желая стереть все, мешающее сосредоточиться. – Первым делом опросить жильцов, отыскать свидетелей убийства, затем составить протокол. Еще необходимо выяснить личность погибшего, его анкетные данные, местожительство…»

Со всех этажей на Горелова смотрели жильцы, у одних лица были любопытные, у других испуганные – не каждый день увидишь в своем доме убитого.

– Прошу не расходиться. Требуются свидетельские показания. Кто первым желает высказаться? Ответом было молчание.

«Придется вызывать по одному. Работы не на час. Не буду обольщаться, вряд ли помогут обыватели, живущие в скорлупе, придерживающиеся правила: моя хата с краю, ничего не знаю».

– У кого имеется телефон? – спросил Сергей, вспомнив, что Магура ожидает сообщения с места происшествия. С верхнего этажа отозвалась Барановская:

– Аппарат имелся у меня, но его перенесли в четвертую квартиру к товарищу красному командиру.

На звонок, затем стук в дверь названной квартиры никто не отозвался – краском отсутствовал.

С третьего этажа раздался кашель. Горелов поднял голову. Кашлял в кулак, желая привлечь к себе внимание, худощавый жилец с острым носом, костистыми плечами. – Хотите что-то сказать? – спросил Сергей, и в ответ услышал:

– Прошу нижайше простить за бесцеремонное вмешательство в расследование, но считаю возможным дать несколько советов. Первым делом необходимо вызвать врача для констатации факта смерти.

– Не смерти, а убийства, – поправил Сергей.

– Нет, именно смерти, – стоял на своем Долгополов. – Было убийство или самоубийство, станет известно после исследования раны на трупе, определения оружия – холодное или огнестрельное.

– Все без исследования ясно. Умер не своей смертью, не от болезни, не отравлен, об этом говорит типично пулевая рана.

– Извините, но вы несколько торопитесь с выводами. Причину смерти определит судебный медэксперт, ему, профессионалу, и карты в руки. Пока лучше узнать личность мертвеца, для чего проверить наличие у него документов.

Совет был дельным. Горелов выгреб из карманов лежащего записную книжку, паспорт с гербом РСФСР, кошелек, пачку папирос. Первым делом раскрыл паспорт, где пером «рондо» было выведено:

Банников Яков Павлович,

родился 18 ноября 1905 г., гор. Льгов,

социальное происхождение – из мещан,

выдан 22 января 1921 г. в г. Судаке Крымской губ.

Штамп прописки отсутствовал.

«Приезжий, – определил Сергей. – Что привело в город? Искал работу, родственников, знакомых? В этом доме не проживал, иначе соседи бы узнали. Вещички, видимо, оставил на вокзале в камере хранения. Впрочем, чемодан мог унести убийца. Не ограблен – в кошельке достаточно денег…»

– Позвольте дать еще совет, – нарушил размышления молодого чекиста Долгополов. – При обыске изволили упустить на брюках задний карман.

Горелов тут же исправил оплошность и из указанного кармана на свет появился миниатюрный, так называемый «дамский» револьвер.

«То, что погибший ходил вооруженным, ничего удивительного. В наши дни чуть ли не каждый имеет оружие для самообороны, – Горелов разрядил револьвер, вытащил обойму. – Все патроны целы, не успел на выстрел ответить выстрелом».

Записная книжка с алфавитом хранила ряд адресов, номера телефонов, сокращенно написанные имена, фамилии, несколько листков отсутствовало.

«Вырвал хозяин книжки или убийца, чтобы уничтожить свою фамилию? Но проще преступнику было забрать сами книжку».

Долгополов спустился, встал рядом с Гореловым.

– Посмотрите листок на букву «Ц» – первая буква названия нашего города. Если погибший приезжий, на листке найдем адрес моего дома.

На страничке с буквой «Ц» была надпись:

«Дуб. 22»

– Теперь точно известно, что Банников не случайно явился в этот дом. Вопрос: в какую направлялся квартиру или какую покинул? Что касается паспорта, то он может быть поддельным или чужим, это определит экспертиза. Что касается револьвера, то убили не с целью завладения оружием и ограбления, иначе забрали бы кошелек.

Высказавшись, Долгополов стал размышлять: «Имею дело с новичком, почти профаном в сыске, как слепой котенок тычется носом. Опыта ни на грош, впрочем, где в его годы было набраться необходимых знаний? Похвально, что не страдает тщеславием, не обидчив, принимает мои советы. Но не лишаю ли самостоятельности, не делаю послушным исполнителем и, главное, не выдаю ли собственную профессию? Следует быть осторожнее…»

Не ко времени и не к месту Борис Иванович вспомнил, как с приходом белой армии в Царицын воспрянул духом. Изрядно соскучившись по любимой работе, решил, что безделье кончилось, новая власть встретит Долгополова с распростертыми объятиями, поручит надзор за соблюдением в городе надлежащего порядка, сделает чуть ли не полицмейстером. Собрался идти к градоначальнику доктору Розанову, чтобы предложить свои услуги, но услышал на митинге вдохновителя погромов в 1905 году черносотенца Пуришкевича, который с пеной у рта призывал немедленно изгнать из России всех иноверцев, начиная с евреев, и желание служить белым пропало. Когда за городом в Капустной балке казнили большую группу не успевших эвакуироваться совслужащих, пленных красноармейцев, окончательно понял, что с палачами ему не по пути, нельзя пачкать руки в крови – власть под руководством барона агонизирует, она недолго просуществует, и оказался прав… Что-либо еще подумать или вспомнить Борис Иванович не успел.

Горелов спросил:

– Кто вы? Беседуем, делаем общее дело, а не знаю, как зовут-величают. Догадываюсь, что богаты знаниями в раскрытии преступлений.

Долгополов ожидал, что молодой чекист рано или поздно поинтересуется, где, когда жилец с третьего этажа получил знания в криминалистике. Перестав сутулиться он представился:

– С вашего позволения, Долгополов Борис Иванович. Имел честь почти четверть века верой и правдой служить Отечеству, своему народу ― именно им, а не престолу, который оказался шатким. Трудился не покладая рук на ниве соблюдения законности, правопорядка, неустанно боролся со всякого рода преступлениями, которые искоренял в меру своих способностей.

Из послужного списка:

Долгополов Борис Иванович.

Родился в 1875 г. в станице Михайловской на Хопре в семье служителя местной управы.

Окончил гимназию с золотой медалью, затем юридическое отделение Саратовского университета.

Служил помощником адвоката, самостоятельно провел несколько дел в губернском суде.

В 1894 г. принят в Царицынское уездное управление полиции.

Неоднократно удостаивался поощрений, наград.

В наикратчайший срок осуществил арест банды Хряся (Булыги И.), фармазонов, сбытчиков краденного, фальшивых денежных купюр, похитительницы в целях выкупа дочери фабриканта, квартирных воров, не считая карманников. За захват на месте преступления «медвежатников» при вскрытии ими в банке сейфа получил повышение по службе, с 1913 г. руководил отделом уголовного розыска.

3

― С чего советуете начать?

– С акта обнаружения трупа, описи найденных при нем вещей, денег, опроса свидетелей.

– Акт само собой. Что касается свидетелей, то вряд ли кто присутствовал при убийстве, видел преступника.

– Обязаны опросить каждого.

– Жаль, не знаем причину убийства, не за что зацепиться, чтоб выйти на след стрелявшего.

– Известно, что погибший попал в дом не случайно, вопрос ― в какую шел квартиру? Застрелен не с целью ограбления. В город приехал утренним поездом, о чем говорит железнодорожный билет, ― Долгополов повел взглядом по выглядывающим из квартир соседям и перешел на шепот: ― На вашем месте не стал бы обсуждать следствие при посторонних.

Сергей встрепенулся, поправил за ремнем складки гимнастерки, командным строгим голосом приказал:

– Всем немедленно разойтись! Позже каждый будет допрошен.

Жильцов как ветром сдуло.

– Прошу приобщить к делу, ― Долгополов протянул гильзу. ― Первое вещественное доказательство убийства. Стреляли из пистолета калибра 6,38.

Сергей не скрыл удивления:

– Где нашли?

– Гильза лежала на ступеньке, значит, стреляли на лестнице. Следовало бы снять с ручек дверей, а также со звонков отпечатки пальцев, сличить с капиллярными сосудами пальцев убитого, чтобы узнать, в какую квартиру шел погибший, но без специальной пленки, краски сие сделать невозможно. Нет времени рассказывать о поимке преступников по оставленным ими отпечаткам пальцев ― узоры на коже помогают в криминалистике идентифицировать личность преступника, неопознанных трупов. Дактилоскопия, что по-гречески означает «палец», прекрасно себя зарекомендовала в Европе, у нас этот метод стал применяться в 1909 году в Одессе.

Горелов слушал чуть ли не с раскрытым ртом, удивлялся познаниям нежданно-негаданно появившегося помощника: «В расследованиях съел собаку! Знает много и умеет немало. Цены ему нет. Познакомлю с товарищем Магурой, попросим помощи в поимке убийцы».

Долгополов продолжал втолковывать:

– Труп следует отправить медэксперту, который при вскрытии извлечет пулю, определит время убийства. А нам следует составить опись найденных вещей, выявить тех соседей, кто прежде видел погибшего, может поведать о нем.

Горелов не выдержал и спросил то, что давно вертелось на языке:

– Слушаю вас и восторгаюсь. А еще удивляюсь, отчего при познаниях, опыте в расследованиях, палате ума не пришли в угро оказывать помощь? Не случись в вашем доме убийства, так бы оставались в тени, а мы бы бились лбом об стену, топтались на месте, совершали ошибку за ошибкой? Нам промахи в раскрытии преступлений простительны, лично я в ЧК и милиции чуть больше года, опыта кот наплакал, специальных учебных заведений не заканчивал, до всего приходится доходить своим умом. Почему вы, специалист высокой квалификации, не протянули руку помощи? Как могли быть безучастным к разгулу уголовников, которые объявили советской власти настоящую войну?

Борис Иванович пригладил бородку.

– Вы абсолютно правы. Было невыносимо больно пребывать в роли наблюдателя, видеть, как преступления остаются безнаказанными, воры, грабители, убийцы наглеют день ото дня. Печально было видеть и некомпетентность новых борцов за правопорядок, сердце обливалось кровью, когда узнавал об очередных бандитских вылазках, насилиях. Опасался, что бывшего сотрудника полиции, как осколок капитализма, отправят за решетку.

– Наоборот, встретили бы с распростертыми объятиями, если, правда, не служили белякам, на вас нет крови.

Предположение не понравилось Долгополову.

– О сотрудничестве с воинством барона не могло идти речи. Нe желал становиться соучастником политического сыска, ловить идейных врагов, с которыми следует вступать в дискуссии, а не арестовывать. Добровольческая, она же Русская армия приняла на себя роль палача, наплевала на незыблемые законы морали, чести. ― Чтобы поставить точку в неприятном для него разговоре, Борис Иванович добавил: ― С первого дня, даже часа возвращения в город и край советской власти пристально слежу за ее деяниями. Было опасение, что уподобитесь белым, станете лишать свободы, даже жизней неугодных. Приятно удивлен и обрадован, что большевики даже в мелочах придерживаются законов, зовут к справедливости, свободе личности, равноправию сословий, наций, классов. ― Долгополов кашлянул в кулак. ― Если удовлетворены моим объяснением, принимаете к исполнению советы, прошу вернуться к следствию, произвести опись изъятых у убитого вещей.

Мы, нижеподписавшиеся, составили данную опись предметов, обнаруженных в результате обыска убитого 15 июля 1922 г.

В том числе:

1. Паспорт на имя гр. Банникова Якова Петровича.

2. Пистолет системы «Дрейз» за № 4388 и шесть патронов.

3. Нательный крест.

4. Брелок.

5. Железнодорожный билет поезда Ростов ― Царицын на 14 июля.

6. Пачка папирос.

7. 3аписная книжка с вырванными листками «В» и «С».

8. Квитанция камеры хранения вокзала.

9. Деньги в сумме 25 тыс. 150 руб.

Подписали: С. Горелов, Б. Долгополов

4

Владелец единственного в доме телефона задерживался с возвращением, и Горелов поспешил в ближайшую аптеку проинформировать Магуру о начале следствия, попросить прислать санитарную «труповозку». Но стоило выйти из подъезда, как столкнулся со статным мужчиной в ладно сидящей гимнастерке, галифе, сапогах с парусиновыми голенищами, типичной для военнослужащего выправкой.

– Вы из четвертой квартиры? ― поинтересовался Сергей, и в ответ услышал: – Так точно. Самохин, начальник картографического отдела штаба.

Когда они поднялись на второй этаж. Самохин, не дрогнув ни единым мускулом на лице, замер перед телом убитого. ― Знаком погибший? ― спросил Горелов.

– Никак нет. Вижу беднягу впервые, ошибиться не могу, обладаю и горжусь отличной памятью на лица.

Картограф отпер дверь своей квартиры, пригласил Горелова воспользоваться телефоном:

– Звоните куда угодно и сколько душа пожелает, хоть до утра.

Квартира из двух комнат выглядела необжитой: абажур выгорел, зеркало на стене покрыл слой пыли, на обеденном столе вместо скатерти расстелена газета, на ней стоял стакан с недопитым чаем.

«Где хваленая армейская аккуратность?» ― удивился Горелов.

Самохин догадался, о чем подумал гость.

– Дома бываю лишь, чтобы приклонить голову к подушке. Привести квартиру в божеский вид – не доходят руки. За годы службы часто менял гарнизоны и с ними города, привык к походному образу жизни, в быту довольствуюсь самым необходимым.

– Что можете поведать о соседях?

Самохин развел руками.

– Ничего. Вижу их крайне редко.

Картограф запихал в платяной шкаф валяющуюся майку, смахнул со стола крошки, унес на кухню грязную посуду. Тем временем Горелов докладывал в угро:

– Убит выстрелом в грудь Банников, семнадцати лет. Не местный. При себе имел револьвер с полной обоймой патронов. Застрелен не с целью грабежа ― деньги с документами целы.

На предложение прислать подмогу Сергей ответил, что справится сам, получил помощь квалифицированного сыщика.

Самохин обратился к топтавшемуся в дверях Долгополову:

– Никогда бы не подумал, что сосед с третьего этажа – сотрудник милиции. С удовольствием поприсутствую при расследовании преступления.

– Угостите папиросой, ― попросил Долгополов. ― Не смолю табак, но курево помогает сосредоточиться, прогнать сонливость.

– Могу предложить крепко заваренный чай.

– Премного благодарен, ― отказавшись от угощения, Долгополов обратился к Горелову: ― Акт обнаружения трупа лучше писать медику, нам с вами провести опрос жильцов ― именно опрос, а не допрос.

– Вызовем в угро и там расспросим.

– Ни в коем случае. В стенах вашей серьезной организации мои соседи замкнутся, станут лепетать нечто невразумительное, не относящееся к делу или совсем замолчат. Здесь же, в привычной для них обстановке, они будут откровенны.

Самохин вмешался в беседу чекиста и жильца с третьего этажа:

– Не к чему бегать по этажам из квартиры в квартиру. Допрашивайте, вернее, опрашивайте в этих стенах, лично я готов ответить на любые интересующие вопросы, утолю понятное любопытство. Но буду мало полезен. Убитого, как уже говорил, не знаю, с утра отсутствовал, находился на службе, вернулся на ваших глазах после совершения убийства.

Горелов принял предложение провести опрос в квартире. Самохин услужливо принес чернильницу, ручку с пером, тетрадь.

– Начинайте со второй, ― посоветовал Долгополов.

– Почему не с первой? ― не согласился Сергей.

– В первой никто не проживает с весны, ― уточнил Борис Иванович. ― Хозяин скобяной лавки сбежал от уплаты налога.

Опрос жильцов д. 22 ул. Дубовской:

Кв. 2. Гр. Мавродина В. Г. показала, что выстрела не слышала, убитого живым не видела, так как занималась купанием внука.

Кв. З. Гр. Объедков Я. Е. не допрошен по причине отъезда в Астрахань.

Кв. 4. Гр. Самохин Ф. П. также отсутствовал в доме во время убийства.

Кв. 5. Гр. Долгилевич С. П. показать ничего не может по причине крепкого сна после изрядно выпитой водки.

Кв. 6. Гр. Рейнгард Д. Л. убитого увидела впервые на лестнице, присутствующий при опросе гр. Меерович М. С. заявил, что пришел в гости в кв. 6 во время следствия.

Кв. 7. Гр. Причикина И. Л. и ее муж гр. Причикин И. И. убитого прежде ни в доме, ни в городе не встречали.

Кв. 8. Шашкова Н. В. во время убийства находилась в тюрьме под арестом за скупку и перепродажу краденных вещей.

Кв. 9. Гр. Долгополов Б. И. весь минувший день провел на службе в конторе рыбокоптильной артели, убитого увидел лишь в 18.30 на лестничной площадке, о чем телефонировал в угро.

5

Акт опроса жильцов (как и опись найденных на трупе вещей) первым подписал Горелов, следом Долгополов, не забыв поставить число, время составления документа.

Борис Иванович чувствовал себя на седьмом небе от счастья, с трудом одерживал радость от возвращения после вынужденного безделья к любимой работе, возможности вновь с головой окунуться в расследования. Оказавшись в своей стихии, старый сыщик чувствовал себя игроком, которому выпала нужная карта, обещавшая крупный выигрыш.

«Известно уже достаточно много. Во-первых, имя погибшего. К нам прибыл сегодня из Ростова. Не ограблен. В дом привел записанный в книжке адрес. Не оказал сопротивления, хотя имел оружие. Вопрос: в какую направлялся квартиру? Соседи утверждают, что юноша им не знаком. ― Борис Иванович потер переносицу. ― Но отчего я решил, будто погибший убит во время прихода? С тем же успехом мог выходить из квартиры ― побывал в гостях, простился с хозяином и встретил на лестнице смерть. На лестничную площадку выходят четыре квартиры, вопрос ― в какой побывал юноша? Впрочем, труп могли перенести, чтобы замести следы, пустить следствие по неверному пути».

Долгополов осмотрел ведущие наверх ступеньки, но ни на одной не нашел следов крови.

С наступлением сумерек Банникова увезли в морг. Сергею можно было возвращаться на службу, не желая прощаться с помощником, хотел попросить Долгополова продолжить следствие, но Борис Иванович опередил, сам предложил свои услуги в раскрытии преступления.

В уездном уголовном розыске Долгополов пожал Магуре руку, выпил стакан чая, погрыз бублик.

«Странно, наследники полиции заселили не самый престижный в городе дом. Могли занять более комфортабельное здание, с паркетом, голландскими печами, витражами, дубовыми дверями, высоким потолком».

Магура позволил гостю осмотреться, справиться с бубликом, осушить стакан.

– Рад знакомству с практиком в сыске. Благодарю за помощь, согласие оказывать ее в дальнейшем. При высокой квалификации в криминалистике вам и карты в руки, беритесь за дело засучив рукава. По сравнению с вами мы щенки в сыске, не имея опыта, совершаем ошибку за ошибкой.

Борис Иванович поблагодарил за добрые в свой адрес слова:

– Меня перехвалили, а сами прибедняетесь. Кто как не Красная Армия почти без потерь, артиллерийского обстрела города изгнала армию барона из Царицына, заставила покинуть последний его оплот, Крым, добилась прекращения междоусобной войны? Не имея опыта, при отсутствии профессионалов на пятый год советской власти добились уменьшения числа преступлений. Между прочим, ваш молодой сотрудник действовал вполне грамотно, мне лишь приходилось чуть подправлять его. Не будем терять время, перейдем непосредственно к убийству. Уже установлено, что Банников прибыл минувшим днем, быть может, из Льгова или Крыма, где выдан паспорт. Впрочем, документ может быть фальшивым, что легко определит криминалист. Пошлите на вокзал с квитанцией камеры хранения, и вещи убитого поведают многое о их владельце.

Борис Иванович умолчал, что Банникова могли застрелить не на втором этаже, а выше, стереть со ступенек кровь или принести труп с улицы, собрался предложить дальнейший план расследования, но Магура перебил:

– Слушал вас и удивлялся: отчего, как скупой рыцарь Пушкина, прятали знания, не пришли к нам раньше? Если бы не встретил Сергей, так и оставались в безвестности, а мы бы бились, словно рыбы об лед, при раскрытии убийств, краж, грабежей? Где гражданская совесть, сознательность?

Долгополов смутился:

– Опасался быть навязчивым. Не знал, как встретите. Считал, что отмахнетесь, как от назойливой мухи, или как бывшего служащего полиции арестуете.

Магура осуждающе покачал головой.

– Не только бы не арестовали, наоборот, приняли с распростертыми объятиями. Глупо отказываться от помощи высокопрофессионального сыщика. Я обратил внимание, что гильзу обнаружили возле трупа, значит, стреляли там же.

– Гильзу могли подбросить, дабы запутать следы, направить следствие по неверному пути.

С доводами Долгополова было трудно не согласиться. Магура рассмотрел латунную гильзу, на глазок определил, что калибр подходит к парабеллуму.

– Когда у нас окажется орудие убийства, – продолжал Борис Иванович, – произведем из него контрольный выстрел, сличим гильзы.

– Еще дождемся заключения врачей, которые извлекут из тела пулю, узнаем, с какого расстояния убит Банников, – добавил Магура.

Долгополов всмотрелся в чекиста: «Никогда бы прежде не подумал, что советский Пинкертон может мыслить логически, приятно иметь дело с умным человеком».

– Не помешает еще раз побеседовать с жильцами, кто-либо может вспомнить нечто важное, что упустил при первом опросе, – предположил я Горелов. – Интуиция подсказывает, что убийца чуть ли не под носом у нас, стоит протянуть лишь руку, и схватим субчика.

– Интуицию в протокол не впишешь, к делу не подошьешь, – заметил Борис Иванович, Магура вспомнил, что гость мадам Рейнгард ювелир Меерович проходил прежде по делу царского перстня, дал правдивые показания, может быть полезен и сейчас, знаком и картограф, с ним встречался в штабе.

Акт судебно-медицинской экспертизы

Обследование предъявленного трупа позволяет сделать следующие выводы:

а) смерть наступила в результате револьверного выстрела в левую часть грудной клетки. Судя по степени окоченения трупа и др. признакам, смерть наступила между 18 и 19 час. 15 июля с. г.; б) следы пороховых газов, опаления, пятен копоти на рубашке, характер, размер площади рассеивания пороховых зерен, твердых продуктов горения позволяют сделать заключение: выстрел произведен с близкого расстояния. Вокруг входного отверстия внедрились порошинки в виде равномерного круга радиусом 1,5 см.

Для более точного определения расстояния выстрела необходимо иметь орудие убийства.

Извлеченная из трупа пуля приобщена к акту.

Прозектор И. Израилев

6 Изрядно устав от дневной жары, ночью Царицын отдыхал.

В окнах давно погасли огни, лишь тускло горели редкие фонари, и только в центре города. На Волге мерцали бакены, указывая фарватер, не позволяя судам сесть на мель. Изредка лениво, сонно лаяли дворовые собаки, время от времени протяжно переговаривались пароходные гудки.

Горелов собрался проводить сыщика домой, но услышал возражение:

– Не утруждайтесь. Не заблужусь, даже с закрытыми глазами найду свой дом. Прекрасно изучил все проходные дворы, чердаки подвалы, в том числе подземелье, которое вырыли по указке иеромонаха Илиодора, фанатика, сектанта, справедливо лишенного сана. Прошу не волноваться за жизнь моей скромной персоны, покушений не боюсь, сумею за себя постоять, к тому же большинство уголовников не поднимут на меня руку, уважают за человеческое к ним отношение.

За Скорбященской площадью Долгополов покосился на шагающего рядом юношу: «Дремлет на ходу. Еле передвигает ноги, а не подает вида, что устал. Прекрасно воспитан, наделен чувством уважения к старшим, впитывает в себя как губка все, чему учу». Молчание затянулось, первым его нарушил Горелов: – Много удалось переловить преступников?

– Счета не вел, – ушел от ответа Борис Иванович, не горел желанием распространяться о своей прошлой работе, тем более хвастаться успехами, и заговорил об азах сыскного дела: – Большинство преступников обладают нездоровой психикой, излишне эмоциональны, порой способны на непредсказуемое. При аресте следует держать ухо востро, иначе легко получить нож – по-ихнему «перо» в бок, кастетом по голове. Брать таких надо без лишнего шума, тем более стрельбы.

– Если замедлить с выстрелом, сам схватишь пулю, – не согласился Горелов. – Еще немного, и переловим всех мазуриков, начиная с карманников и кончая аферистами. В тюрьме перекуем, сделаем законопослушными, чтоб забыли о прежней профессии, помогали строить социализм.

– Вряд ли это удастся, – не согласился Долгополов. – Лично я не доживу, когда не останется ни единого преступника. Не дождетесь этого и вы, ваши дети, внуки, правнуки. Перевоспитание нарушителей закона – дело довольно кропотливое, долгосрочное и, как не жаль, безнадежное. Те, кто зарится на чужую собственность, поднимают на других руку, останутся и через сто, и двести лет.

Возникший спор согнал с Горелова сонливость.

– Всех до одного вора, бандита, афериста, убийцу вышлем на необитаемый остров, чтобы не крутились под ногами, на ставили нам палки в колеса. Еще на каждом уголовнике напишем несмываемой краской: «Чуждый социализму элемент», чтоб обходили подобных стороной, как чумных!

Долгополов не смог не улыбнуться.

– Вы не оригинальны. Еще в семнадцатом веке, кроме битья кнутом, растягивания на дыбе виновным выжигали на лбу и щеке клейма, как писала царская грамота: «Дабы сии воры впредь были знатны». Петр I подписал указ с требованием метить преступников литерой «Б». К чести законодательства нашего времени, от изуверского наказания отказались.

Сергей упрямо стоял на своем:

– Клеймение – это дело! Скажем, задержали человека, увидели на его лбу надпись, и сразу ясно, с кем имеешь дело.

– К вашему сведению, в прошлом веке ученый Чезаре Ломброзо ошибочно утверждал, будто на лице преступника имеются характерные признаки. Если бы это было так, стала бы не нужна полиция, ныне милиция. Преступниками не рождаются, ими становятся в результате разных обстоятельств, в их числе жадность, желание разбогатеть недозволенным способом, зависть, ревность. Досужий вымысел и то, что в клетчатке глаз убитого запечатлевается образ убийцы.

Сыщик желал помочь юноше освободиться от сумбура в голове, напомнить, что работа в уголовном розыске требует холодного, трезвого ума, точного расчета.

Когда они достигли улицы Дубовской, Долгополов поблагодарил за заботу, сделал несколько шагов к своему дому и вдруг почувствовал какое-то беспокойство, не раз спасавшее прежде, шестое чувство подсказало грозящую опасность. Долгополов замер, отступил, и тут, обсыпав сыщика кирпичной пылью, в стену вонзилась пуля.

За время службы Долгополову неоднократно приходилось попадать в сложные ситуации, оказываться обстрелянным. Спасала быстрая, выработанная годами реакция. И на этот раз, опережая новый выстрел, сыщик резво отпрянул за угол дома.

«Было бы полнолунье или горел рядом фонарь, укокошили за милую душу».

К Долгополову, на ходу расстегивая кобуру, бежал Горелов.

– Ложитесь!

Предупреждение сыщика было не лишним – грохнул второй выстрел.

Горелов продолжал нестись со всех ног, когда добежал, Долгополов затащил его к себе, успев подумать: «Кому я перешел дорогу?»

Мстить могли многие, за годы службы Борис Иванович переловил, передал в суд довольно многих, кто был не в ладах с законом, нарушал его, кого не исправляли проведенные в тюрьмах годы. Один из подобных мог пожелать рассчитаться с виновником своей неволи.

«Покушавшийся приходил ко мне домой, не застал и ожидал на улице. Почему открыл стрельбу здесь, а не в подъезде?».

– Оставайтесь на месте! – приказал Борис Иванович, упустив, что чекист не в подчинении у бывшего полицейского, нырнул в проходной двор, пробежал его, поднялся на крышу сарая, спрыгнул и оказался на соседней улице. Носком штиблета подцепил с тротуара камушек, отбросил его, желая привлечь внимание стрелявшего, но тишину ничто не нарушило. Переждав минуту, Борис Иванович прежним путем вернулся к Горелову, который с трудом сдерживал дрожь в руке с зажатым револьвером.

– Кто стрелял? – был первый вопрос Сергея.

– По всей вероятности, тот, кто убил Банникова, – предположил сыщик. – Когда арестуем преступника, узнаем, отчего ему стало со мной тесно на одной земле, где я перешел ему дорогу.

Из акта экспертизы:

Предъявленные две пули (помеченные литерами «А» и «Б», первая извлечена из трупа, вторая из стены дома) идентичны.

Обе гильзы (первая найдена на лестнице в доме 22 по ул. Дубовская, вторая возле указанного дома) обладают характерными признаками: тождественными царапинами, капсюли разбиты не по центру.

Вывод: следы бойка на гильзах доказывают, что пули выпущены из одного ствола, предположительно парабеллума…

7 Дозвониться до Севастопольского ГПУ было делом нелегким, на телефонной станции сказали, что на линии произошел обрыв, надо ждать, когда завершат ремонт. Лишь спустя час в трубке раздался треск, затем голос:

– Царицын? Привет волжанам! Вашу депешу получили, ответ отправим телеграфом.

Пошли минуты и часы ожиданий. Несколько раз Магура запрашивал городской телеграф, слышал в ответ неизменное:

– В ваш адрес пока ничего нет.

Наконец, ближе к вечеру, в ГПУ доставили бланк с отпечатанным текстом.

Стоило прочитать ответ из Крыма, как чекист успокоенно откинулся на спинку стула: прежние неясные подозрения полностью подтвердились. «Враг опасался разоблачения профессионалом и поэтому стрелял в Долгополова. Понял, что тот на верном пути к выявлению преступника и подкараулил на улице. Но по какой причине убил Банникова? Если тот приехал именно к нему, должен радоваться встрече, а не стрелять чуть ли не в упор… Весьма опытен, тем не менее совершил непростительную ошибку и не одну, видимо, сдали нервы, забыл про осторожность, что помешало расправиться с сыщиком – дрогнула рука».

Магура сопоставил известные ему факты и заулыбался, как сделал в больнице, когда ему передали новорожденного сына.

Магура только вышел из здания ГПУ, мимо которого к пристани катили подводы с дарами бахчей, как на пути вырос Самохин.

– Желаю здравствовать. Спешу на Волгу смыть пот. Не желаете ли составить компанию и тоже освежиться?

С картографом чекист не раз встречался на городском Совете, однажды на собрании в театре «Парнас» их места оказались рядом, в перерыве перебросились парой незначительных фраз, в буфете выпили ситро.

Самохин, получив согласие, привел его к спускающейся к реке тропе.

– Не знаю, как вы, а я привык к жаре, детство с юностью провел на юге Украины в безводной, суховейной области, где летом температура доходит до сорока. Вы тоже приезжий?

– Не угадали, – ответил Николай. – Родом из посада Дубовка, что повыше Царицына.

– Спросил оттого, что уловил в речи петроградский говорок, так изъясняются в бывшей столице.

– Служил на Балтике, позже в Питере.

На берегу Самохин продолжал болтать:

– Слышал, что вам поручено расследование убийства в моем доме. Ваш сотрудник излишне молод, чтобы заняться серьезным делом, легко наломает дров. А соседи продолжают обсуждать происшествие, гадают, кто убил, кого убили и за что, приводят версии, одну невероятнее другой.

Самохин аккуратно сложил гимнастерку, галифе. Кобуру с револьвером отдал чекисту. Пробежал по песку, ступил в реку, нырнул, появился на быстрине. Отфыркался и саженками поплыл к полузатопленной барже.

Магура терпеливо ждал, пока картограф наплавается.

– У вас широкий круг знакомств. Помогите разжиться боеприпасами к моему браунингу. Оружие редкое, подходят далеко не все патроны, осталась одна обойма.

– А как поступали на стрельбищах комсостава?

Самохин хитро улыбнулся.

– Пропускал зачеты по стрельбе из личного оружия, приходилось беречь боеприпасы. На службе, как понимаете, больше пользуюсь рейсфедером, линейкой, а не браунингом.

Магура обещал разузнать, у кого могут быть патроны к револьверу, и ушел плавать. Когда возвратился, Самохин заговорил об убийстве в своем доме:

– Всю минувшую ночь происшествие не выходило из головы. Горю желанием узнать, кто убил юношу, взглянуть на преступника, который достоин суровой кары. Хочу быть полезным следствию. Рассчитывайте на мою помощь. С радостью приму участие в обнаружении злоумышленника, лишившего молодого человека жизни. Имею соображения, когда прикажете их высказать?

– Сегодня. Приходите вечером, как спадет жара, – предложил Магура.

Заявление

Смиренно смею обратиться в глубокоуважаемое мной учреждение с весьма важным заявлением, которое без сомнения заинтересует товарищей, охраняющих закон и порядок в городе.

Сего 16 июля 1922 года, покидая квартиру давнишней знакомой гражданки Рейнгард, совершенно случайно под лестницей обнаружил предмет, имеющий название револьвер. С поклоном спешу передать сию находку в надлежащие руки блюстителей порядка. Законопослушный ^{Меерович}

Из акта экспертизы:

В дополнении к первому акту по факту убийства гр. Банникова: гильзы № 1 и № 2 калибра 6,35 мм подходят к переданному парабеллуму образца 1906 г.

Характерные на гильзах отметины, конфигурация ствола позволяют сделать вывод, что гильзы остались после произведенных выстрелов из названного револьвера.

Справка

Револьвер системы парабеллум (№ 6482) не зарегистрирован в Северо-Кавказском военном округе и в Царицыне, неудивительно при наличии на руках у граждан огнестрельного и холодного оружия в большом количестве.

8

Самохин явился в ГПУ при полном параде. Несмотря на жаркое лето, был в застегнутом на все пуговицы френче с накладными карманами, начищенных до блеска хромовых сапогах. Снял фуражку, ладонью пригладил волосы. Не дожидаясь приглашения, уселся перед Магурой, заложив ногу за ногу. Достал портсигар, выудил папиросу с длинным мундштуком.

– С вашего позволения, подымлю. Прекрасно осведомлен о вреде курения, но пагубная привычка – вторая натура, сильнее меня, – картограф с любопытством оглядел кабинет. – Все по-спартански скромно. Никак не скажешь, что это застенки, о которых среди обывателей гуляют один страшнее другого слухи, будто тут пытают, как при Иване Грозном. Удивлен, что не вижу портрета вашего вождя товарища Дзержинского, у меня на службе на видном месте фотография Ульянова-Ленина, рядом собираюсь повесить наркомвоенмора, пред-военсовета республики Троцкого. – Ближе к делу, – попросил Магура.

– Брать быка за рога? – уточнил Самохин. – Полностью согласен. Успел достаточно поразмыслить об убийстве и стрельбе ночью у дома. Провел собственное расследование и пришел к выводу, что к тому и другому причастен один из соседей, кому следует воздать по заслугам за преступления. Начну персонально по жильцам.

Итак, гражданка Мавродина. Солгала, будто не слышала выстрела, хотя он прогремел у нее под дверями. Не страдая глухотой, не могла же не слышать. Следующий гражданин Долгилевич. Сослался на крепкий сон после изрядно выпитого, но соседи Причикины могут подтвердить, что сосед пьет крайне редко, лишь по праздникам, не напивается до положения риз и, значит, был свидетелем убийства, мог оказаться даже причастным к нему. Рейнгард с третьего этажа страдает, как многие женщины, чрезмерным любопытством, присматривает за всеми, подслушивает разговоры, и могла видеть, как в дом вошел незнакомый ей Банников… С каждой фразой Самохин распалялся, повышал голос, желая убедить в верности своих умозаключений.

– Соседи знают несравненно больше, нежели показали, скрывают нечто важное, забывают об обязанности оказывать следствию посильную помочь. Советую прижать как следует..

«Еще немного, обвинит даже тех, кто по разным причинам отсутствовал в доме, – подумал Магура. – Назовет виноватым и Долгополова с двумя дамами»

В кабинет вошел Горелов.

– Депеша из Крыма.

Магура прочитал текст на бланке, попросил Самохина продолжить.

Картограф скривил губы:

– Показалось, что слушали без интереса.

– Ошиблись, заслушался, как огульно обвиняете ни в чем не повинных, уводите следствие в сторону, морочите мне голову.

Самохин вскочил:

– Что вы себе позволяете? Попрошу держаться в рамках!

– Сядьте! – приказал Николай Степанович.

Требование не возымело действия, картограф продолжал возмущаться:

– Не забывайте, кто перед вами, с кем имеете дело! Я начальник весьма важного в штабе отдела, шел под пули, шрапнель беляков, с передовыми отрядами освобождал города и села Малороссии, имею ряд поощрений командования, уважаемый всеми партиец с большим стажем!

– Сядьте! – повторил Магура. – Вы довольно опытны, умеете не оставлять после себя следов, особенно когда убираете со своего пути неугодных, но сейчас совершили ряд непростительных ошибок. В одном лишь поступили верно, явившись в ГПУ, чем избежали ареста на службе, привода под конвоем.

– На каком основании…

– Поводов для задержания, обыска занимаемой вами квартиры более чем достаточно. Во-первых, убийство гражданина Банникова, как погибший значится в паспорте. Во-вторых, покушение на сотрудника милиции товарища Долгополова.

Самохин нервно рассмеялся:

– Чистый бред! Все обвинения голословны, родились больным воображением.

– Нужны факты? Пожалуйста. Начну с попытки устранить товарища Долгополова. Поняли, что Борис Иванович для вас весьма опасен и поспешили избавиться от опытного сыщика. Не учли только, что он не раз выходил невредимым и победителем из сложных перепалок.

– Не городите чепухи! С подобным успехом можете обвинить в распятии Христа! Послушать вас, выходит, что я из заслуженного краскома стал преступником, по которому плачет виселица! За гнусный наговор на члена партии, пролившего немало крови за победу революции, ответите по всей строгости закона! Ни я, ни суд не простят поклеп. Сегодня же обращусь с жалобой на самоуправство в Реввоенсовет республики, в Совнарком, в ЦК!

– Утверждаете, что носите фамилию Самохин?

Вопрос удивил картографа.

– Конечно, со дня рождения.

– Тогда ознакомьтесь с депешей. К обвинениям в убийстве и покушении на убийство добавляется жизнь с чужими документами.

Депеша

Царицын. Губернское ГПУ

Магуре

На ваш запрос: в Большом Темрюке проживает сестра комвзвода шестой армии Самохина, подтвердившая факт гибели брата в стычке с бандой Волынца. Место захоронения неизвестно. Высылаем фотографию Самохина.

Кравченко

9

Магура дождался, чтобы Самохин прочитал депешу.

– Когда получим фотографию настоящего Самохина, его личное дело, перестанете возмущаться, пугать жалобами в высшие инстанции, будете вынуждены признать все обвинения. Самохин перебил:

– За провокацию вас ожидают лишение звания, места службы, наконец переселение в тюрьму! Если, как утверждается в депеше, мой однофамилец погиб, то кто перед вами? Святой дух? – Не дух, тем более не святой, у вас грехов выше головы.

– Требую немедленно пригласить моего непосредственного начальника, который докажет ложность депеши, несостоятельность обвинений!

– Начальник штаба уже проинформирован о вашем задержании, дал согласие на арест, сильно опечален, что к нему в подчинение попал враг. – Магура достал из стола парабеллум, две гильзы, две чуть деформированные пули. – Револьвер, конечно, вам хорошо знаком. Поспешили избавиться после убийства Банникова и покушения на товарища Долгополова, подкинули в подъезд. Что касается других вещдоков, то одна гильза обнаружена на лестнице, другая подобрана на улице, где стреляли в наших сотрудников. Извлеченные из трупа и стены дома пули идентичны, выпущены из выброшенного парабеллума. – Револьвер с гильзами не имеют ко мне никакого отношения! Владею другим личным оружием!

– Имели два револьвера, от орудия преступления поспешили избавиться, предварительно уничтожив на нем отпечатки своих пальцев. Мы обратились к оружейнику штаба, и тот узнал парабеллум, рассказал, что чинил в нем боек. Можно закурить? Угостите?

Просьба удивила Самохина, он достал пачку, из которой чекист выудил папиросу.

– Производство табачной фабрики «Федерация». А погибший Банников употреблял папиросы «Пушка», один из окурков Долгополов нашел в вашей квартире. Вы смекнули, что это выдает присутствие у вас убитого, срочно приобрели папиросы, но не учли, что гость смолил другие.

Последние слова точно ударили Самохина, он отшатнулся, затем вскочил. Выхватил и направил на Магуру браунинг.

– Не двигаться! Стреляю без предупреждения!

– Не командуйте, – потребовал чекист. – Опустите оружие. Стрелять не станете, зная, что на выстрел прибегут мои товарищи.

– Убью без шума, выстрелю в упор! Не пытайтесь звать на помощь, иначе не заплачу за вашу жизнь даже ломаного гроша! Ни разу не проигрывал, выходил победителем из любой ситуации, выйду и сейчас!

– Сдайте револьвер.

– Ну уж нет, не дождетесь!

Терпение покинуло Самохина, он направил револьвер в грудь Магуры, нажал спусковой крючок, но выстрела не последовало. Решив, что произошла осечка, картограф повторил попытку, и револьвер вновь издал сухой щелчок.

– Браунинг мной разряжен днем на берегу, – объяснил Магура. – Дали подержать, дабы доказать, что не владели парабеллумом.

Магура подошел к потерявшему способность шевелиться картографу. Пальцы Самохина свела судорога, пришлось приложить усилия, чтобы забрать оружие.

Ордер № А-74

Выдан 16 июля 1922 г. на проведение ареста гр. Самохина Федора

Петровича.

Подпись, печать

Акт обыска

Согласно санкции губернской прокуратуры произведен 17 июля 1922 г. обыск в занимаемой гр. Самохиным квартире № 4 по ул. Дубовская, 22.

В полой раме картины (копия) «Утро в сосновом бору» обнаружено:

1. Золотые монеты царской чеканки 1912 г. десятирублевого достоинства – 26 шт.;

2. Жемчуг – 256 шт.;

3. Броши – 15 шт.;

4. Кольца – 49 шт.;

5. Золотые цепочки – 21 шт.

Под половицей на кухне колье – 2 шт.

В платяном шкафу, в коробке монпансье купюры Народного комиссариата финансов РСФСР на общую сумму 8 420 руб.

Подписали: Магура, Горелов, Барановская, Рейнград.

Задержанный гр. Самохин подписать акт оказался.

10

Терпения Магуре было не занимать, чекист позволил арестованному поразмыслить о своем незавидном положении. «В одиночестве, где ничего не отвлекает, тишина помогает пораскинуть умом, которого у него достаточно, он поймет, что проиграл, отрицать обвинения неразумно».

Чекист поинтересовался, как арестованный ведет себя в камере внутренней тюрьмы ГПУ, охранник доложил: – Ходит как заведенный, не находит себе места.

Минуло больше часа, когда задержанный изъявил желание дать показания.

На третью за последние сутки встречу с картографом Магура пригласил Горелова с Долгополовым. Когда в кабинет ввели Самохина, чекист предложил ему сесть.

– Еще успею насидеться, если не получу расстрельную статью. Смерти не боюсь, не раз встречался с нею лицом к лицу. Понятно, жаль покидать мир, не успев познать счастье отцовства, – обзаведению семьей препятствовала профессия, которая могла супругу сделать вдовой, а детей сиротами. Магура перебил: – Ближе к делу. Горелов добавил: – Назовите настоящие фамилию, имя, отчество. Долгополов напомнил:

– Время довольно позднее. В мои годы бодрствовать двое суток подряд весьма затруднительно. Арестованный попросил:

– Не подгоняйте. Спешить уже некуда. Взвесив все «за» и «против», понял, что только помощь следствию поможет смягчить приговор, снизить меру наказания. К решению дать показания подтолкнуло поведение гражданина Магуры, который не грозил карами, не был груб, не применял силовое воздействие. Признаюсь в убийстве и покушении на сотрудника ГПУ.

– И в антисоветской деятельности, – подсказал Горелов.

– Еще в нарушении государственной границы, незаконном проникновении в республику, жительстве с подложными документами, – вставил Долгополов.

– А также в принадлежности к белой контрразведке, – добавил Магура.

Самохин осуждающе покачал головой.

– Глубоко ошибаетесь. Не получил ни единого приказа из Европы, безгрешен, чист как стеклышко.

– Приказ выйти из тени, начать деятельность, без сомнения, привез убитый.

– Никакого ощутимого вреда республика не нанес, – упрямо стоял на своем Самохин. – Трудился вполне честно на благо Федерации, укреплял обороноспособность страны, мощь ее армии. Виноватым считаю себя только в покушении на соседа, он же сотрудник ГПУ. За убийство курьера Госполитуправление должно быть мне благодарно. Останься он живым – посетил бы других законспирированных до поры до времени агентов, нацелил их на активные действия.

– Об убийстве гражданина Банникова и что толкнуло лишить его жизни расскажете подробнее. Что касается верной службы на благо новой России, то делали это с намерением укрепить авторитет, доверие командования, делать карьеру и с нетерпением ждали приказ о начале подрывной деятельности, покушений на видных советских работников, военачальников, совершении терактов.

Самохин сделал вид, будто услышанное к нему не относится.

– Хорошо, что не фиксируете показания. Позже напишу их. Поведаю такое, чему нет места в протоколе, например, о злом роке, фатальности судьбы. Не стану напрасно занимать время воспоминанием о службе в полиции, что должно мало интересовать. Если хотя бы поверхностно знакомы с философией великого Ницше…

– Не отвлекайтесь, – потребовал Магура.

Самохин оскалился:

– Наберитесь терпения. Понимаю желание поскорее завершить следствие, передать мое дело в трибунал, но желаю высказаться.

– Терпением не обделен. Рассказывайте, но будьте кратким, поберегите свое и наше время.

– Лично мне уже некуда спешить. – Самохин сцепил пальцы рук, которые дрожали, выдавали волнение. – Без экскурса в прошлое многое станет непонятным. Начну издалека. Вначале представлюсь: Фомин Михаил Михайлович, ротмистр, 1880 года рождения, православный, почти четверть века без страха и упрека, служил империи, которую считал незыблемой, единой, неделимой. Искоренял всякую крамолу, антиправительственные действия противников законной власти. Боролся с террористами, осуществлял поиск подпольных типографий, мастерских по производству бомб, захватывал доставляемую из-за границы подтачивающую самодержавие печатную продукцию и оружие, участвовал в налетах на конспиративные квартиры эсеров, меньшевиков, большевиков, бундовцев… Службу начал в глубокой провинции, но благодаря рвению, довольно скоро перевели в Киевское охранное отделение, затем в Петербург, в Департамент государственной полиции Министерства внутренних дел.

Самохин (точнее, Фомин) сменил на колене ногу, ниже опустил на грудь голову.

– Сыск в России осуществляло Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии, так называемое надзорное «голубое» ведомство, созданное еще в 1826 году Николаем I. Полицейская машина, как хорошо смазанный механизм, успешно действовала десятилетиями, крайне редко совершала холостые обороты. Из года в год я поднимался по служебной лестнице, трудился в поте лица своего, получал поощрения, награды. Не подсиживал сослуживцев, не шагал по их трупам, перед начальством не унижался, не курил ему фимиам. Во время наружного наблюдения за объектами истоптал не одну пару обуви. Как легавая, вынюхивал, находил след, по которому шла из-за кордона запрещенная литература, динамит, оружие. Обнаружил ряд подпольных типографий, содействовал аресту сотни революционеров, которых отправляли на виселицы, в казематы, ссылки. По примеру талантливых провокаторов Азефа, Малиновского пролезал в ЦК антиправительственных партий, что помогло своевременно арестовать верхушку, так сказать, «голову» организации. По заданию начальника Московского охранного отделения Зубатова насаждал среди рабочих «полицейский социализм». Лебединой песней считаю организацию покушений на министра внутренних дел, шефа жандармерии Плеве[71], московского генерал-губернатора, Великого князя Сергея Романова[72], председателя Совета Министров Столыпина[73]. Покушения были крайне необходимы для внедрения в ряды подпольщиков наших осведомителей, увеличения финансирования охранного отделения. Жизнь с карьерой катились как по маслу. В мечтах я видел себя начальником контрразведки всей империи, но грянул февраль семнадцатого, за ним март, и радужные мечты улетучились. В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое февраля участвовал в аресте наиболее активных членов Русского бюро ЦК РСДРП и студентов, как говорилось в приказе: «За подстрекательство к забастовкам, беспорядкам». Утро двадцать шестое встретил в усиленном наряде у Гостиного двора. Стоило появиться колонне демонстрантов с флагами, припал к пулемету, нажал гашетку. Не ведал, что прошлое никогда не вернется, жизнь дала крутой виток, что придется спасаться от восставших, прятаться в винном подвале. Среди бочек, штабеля бутылок провел бессонную неделю, затем с припасенными заранее документами на новое имя укатил под Одессу к немецкому колонисту. Чувствовал себя выброшенной из воды на сушу рыбой, когда узнавал о возникшем в стране хаосе, открытии фронта, братании русских частей с противником, поднятых на штыки офицерах. Когда к осени революционный огонь чуть поугас, вернулся в столицу. Вновь покинул Петроград после переворота, названного Великой социалистической революцией. Не желая быть убитым одним из «крестников», кого в свое время упрятал за решетку, отправил в ссылку, стал заметать следы, менять города, пристал к формирующейся на юге Добровольческой армии, где встретил генерала Климовича. За пару суток до оставления армией Крыма получил приказ внедриться в командный состав Красной Армии и подтачивать советскую власть изнутри.

Магура, Долгополов и Горелов терпеливо слушали излияния арестованного, который то и дело прикладывался к кружке с водой.

– В Севастополе удачно сыграл роль контуженного, недолго провалялся на койке в госпитале, вошел в новый коллектив, заимел друзей среди сослуживцев. Меня ценили за боевое прошлое, фронтовое ранение, исполнительность, работоспособность, умение быть со всеми на дружеской ноге, отзывчивость на чужое горе. С Украины перевели в Поволжье. Еще немного, и получил бы перевод в новую столицу, в Реввоенсовет республики, повышение в звании, должности…

Фомин говорил точно для себя одного, смотрел мимо сидящих перед ним.

– Весной отослал в Либаву по сообщенному Климовичем адресу письмо «тетушке». Порадовал, что жив-здоров, сообщил свои координаты и стал ожидать приказа к началу активной деятельности. Продолжал копить разведданные о расположении орудийных складов, количестве бронепоездов, аэропланов, численности личного состава гарнизона, падких на деньги, готовых продать и мать родную, и родину. Жалел, что нужные сведения устаревают и несказанно обрадовался появлению долгожданного курьера, который сообщил, что моей консервации пришел конец. Прошу внести в протокол, что вся собранная информация осталась невостребованной. Акцентирую внимание, от моих рук не погиб, не пострадал ни один совслужащий, красный командир, рядовой член партии. Мало того, я значительно упростил работу ГПУО, сделал за Госполитуправление важную работу, обезвредил потенциального врага советской власти – курьер зарубежной спецслужбы уже не может принести вред республике рабочих и крестьян. Прошу это записать в мои заслуги.

– Курьера убили не из желания помочь ГПУ, а по неизвестной пока причине.

– Он был для вас весьма опасен! Его убийство должны зачесть мне на суде!

– Ожидали курьера как манну небесную, а стоило ему появиться, застрелили, что очень странно. Что заставило спустить курок?

Фомин сжал губы, глаза забегали, лежащие на коленях руки снова дрогнули.

– Готов утолить любопытство. Без утайки расскажу все, чему был свидетелем, участником, что вынудило убить юношу, которого увидел на пороге квартиры.

…Звонок в прихожей был резким, требовательным.

«Кого черт принес столь рано? Если посыльный штаба, то проще было бы позвонить».

Фомин отворил дверь, увидел молодого человека в косоворотке. Ротмистр предположил, что незнакомец ошибся адресом, но услышал:

– Имею удовольствие видеть товарища Самохина? Примите наилучшие пожелания от тетушки из Мариуполя.

Услышав пароль, Фомин чуть не задохнулся: «Наконец-то! Напрасно считал, будто про меня забыли или Климович преставился, сошел с политической арены».

Произнес обусловленный ответ:

– Тетушку часто вижу во сне. Заходите.

Юноша оставил в прихожей на вешалке фуражку, в комнате первым делом поспешил к окну, выглянул во двор.

«Примеривается, легко ли прыгать в случае бегства, нет ли за домом слежки, – похвалил Фомин. – Молокосос, ни разу не брился, отчего не прислали постарше? При аресте запросто выдаст все что знает, в том числе меня».

Не спрашивая позволения, юноша расшнуровал туфли, снял их, с удовольствием пошевелил пальцами ног, объяснил:

– Не разувался трое суток. Сначала простоял на ногах в ожидании состава, затем в тамбуре вагона. Еще не снимал обувь из опасения, что свистнут, если задремлю. Позвольте умыться?

Смыв пот, дорожную пыль, паровозную копоть, юноша заметно приободрился.

– Первым делом выполняю почетное и приятное поручение генерала, передаю благодарность за долготерпение, готовность приступить к святой миссии по освобождению попранной Отчизны. Спешил, насколько мог и позволяли обстоятельства. Чемодан оставил на вокзале, заберу позже, чтобы передать шифровальные таблицы, средство тайнописи. Вашему одиночеству настал конец, вскоре прибудет подкрепление, вы как наиболее опытный возглавите боевую группу. Боевики прошли хорошую подготовку, горят желанием применить на практике полученные знание по минированию, уничтожению руководителей партии, армии. Не скрою, среди наших в Париже многие считают, что оставленные в России расслабились, отошли от борьбы, от отчаяния пустили пулю себе в лоб или их всех переловили. Рад видеть вас готовым к святому делу освобождения Отчизны.

Курьер достал пачку папирос, спички, закурил.

– Подымлю с вашего разрешения, благо открыты окна. А за чуть выспренные слова извините. Перейду непосредственно к делу, которое привело к вам, но вначале задам вопросы, которые волнуют не только меня, а многих наших, оказавшихся на чужой земле, под чужим небом. Что происходит в Совдепии? Отчего за пять лет она не погибла от голода, разрухи, отсутствия помощи извне? До Европы, Китая, Америки, куда горькая судьба забросила наших, новости доходят с большим опозданием, не всегда точны, правдивы, во многом противоречивы. Русские и иноязычные газеты пишут о Федерации всякую несусветную чушь, ахинею, дабы взбодрить отчаявшихся вернуться на Родину. Шелкоперы-журналисты выдают фантазии за реальность, высасывают факты из пальца или берут их с потолка. Ложь порой бывает чудовищной, вроде той, что большевики купаются в награбленном золоте, раздают женщин по карточкам, имеют неограниченное число любовниц, разрушили до основания, как поется в их гимне, все дворцы, начав с Зимнего, сдают в концессии за бесценок леса, недра, на Соловецких островах негде ступить от ссыльных, от голода, эпидемий вымерли целые губернии, закрывают школы, не говоря про высшие учебные заведения, считая, что образование вредно хлебопашцам и машущим молотком. Подобными измышлениями полна пресса, помогите отмести ложь от правды.

Фомин уселся напротив курьера.

– Если не вдаваться в подробности, то страна испытала немало трудностей, залечивает нанесенные междоусобной войной раны, принимает титанические усилия, чтобы заработали заводы, фабрики, досыта накормить народ, покончить с безработицей, укрепляет границы, проводит планомерную переподготовку комсостава. Еще большевики борются с религией, что нам на руку, так как крушения храмов, ссылки священников рождают у верующих гнев. Если в Париже не прекратят чего-то выжидать, не начнут наступление на Совдепию, не перейдут ее границы, нс высадят десант, вместе с союзниками не двинут на Питер с Москвой, Федерация окрепнет настолько, что станет невозможно поставить ее на колени.

Курьер задавал новые вопросы, демонстрировал хорошую осведомленность в политической жизни РСФСР. Юношу интересовал НЭП, рост частных предприятий, трестов. Фомину пришлось признаться, что налажено нарушенное во время Гражданской войны железнодорожное движение по многим магистралям, в Швеции закуплены паровозы, увеличена добыча нефти, руды, в Запорожье пущена домна, пострадавшие от засухи губернии получают из центра помощь, прекращен мор среди скота. Ротмистр мог бы поведать о многом, чем советская власть справедливо гордилась, но решил вынудить собеседника на откровение, спросил:

– Как живется в эмиграции?

– Жизнь на чужбине совсем не сахар, ― признался курьер. ― Каждый из наших видит во сне возвращение в родные пенаты. Слабовольные спиваются, от отчаяния лезут в петлю, женщины идут на панель. Но невзгоды сплачивают, делают сильней и злей, готовыми к крестовому походу. Очень надеемся на истинных патриотов в тылу противника, на таких, как вы, ротмистр.

Упоминание звания насторожило Фомина: «Что еще обо мне сболтнул Климович?»

– Отдаем должное организаторским способностям Врангеля, ― продолжал курьер. ― Верим и в его правую руку, Кутепова, который при Галлипольском[74]сидении получил прозвище Кутеп-паша, многие прочат его на пост главы Русского общевоинского союза, призванного консолидировать деятельность эмигрантов, собрать всех разобщенных под единое знамя, готовых пролить кровь за освобождение Отчизны.

– Кто сядет на освободившийся престол?

– Монархические круги выдвигают Великого князя Николая Николаевича. Я бы предложил кандидатуру контр-адмирала, двоюродного брата последнего венценосца Кирилла Владимировича.

Фомин не успел оспорить выбор, как гость поведал о неутихающих склоках среди верхушки эмиграции.

– Врангель делает все от него возможное, чтобы помирить ссорящихся, настаивает на том, что народ сам будет решать, кому стать правителем страны.

– Народ – быдло, ― перебил ротмистр. ― Ему нельзя доверять такое важное дело, как выбор формы правления, тем более правителя. Лично я против, если в бой поведут под лозунгом: «За веру, царя и Отечество».

– Девиз снят, ― успокоил курьер. ― Среди эмигрантов много приверженцев демократии, противников возрождения царизма.

Фомин вспомнил генерала Слащова[75], покинувшего чужие края, сделавшего заявление о признании советской власти, призвавшего соотечественников за кордоном сложить оружие, покаяться.

«Его обращение взбудоражило многих, нетрудно представить, как его встретили за рубежом. По всему, мстит Врангелю за разжалование в рядовые».

Когда юноша зевнул, Фомин увел юношу в спальню.

«Добирался до Волги не одни сутки, ничего удивительного, что уснул как убитый ― раньше следовало отправить на боковую… Любопытство о закордонных делах, планах утолю позже. Как бы между прочим поинтересуюсь здоровьем Климовича. Вернувшись в Париж, юноша поведает генералу, что спрашивал о нем…»

С опозданием вспомнил, что позабыл о службе. Позвонил в штаб, пожаловался на недомогание, обещал сбить температуру и завтра явиться вовремя.

Пожурил себя за то, что не удосужился накормить гостя, принялся готовить обед, он же поздний завтрак. Нажарил на сале картошку, нарезал хлеб, приготовил салат из овощей.

Курьер проснулся ближе к вечеру. Прогнал остатки сна у рукомойника. С жадностью уплел обед, осушил рюмку самопальной водки, от второй отказался. Фомин же не ограничил себя, быстро захмелел, что случилось впервые: «Дал себе слабинку, обрадовался, что безделью пришел конец, и выпитое ударило в голову».

Появилась потребность высказать наболевшее, что накопилось, искало выход.

– Признаюсь, одолевала мыслишка, что списан из рядов, брошен на произвол судьбы. Рад, что ошибся. Самым трудным был первый год. Случалось, что тоска сжимала горло, ― Фомин ткнул вилкой в картошку, но в рот не отправил. ― На месте командования я бы не уповал на помощь Антанты, которая сошла с политической арены, и укреплял связи с крепнущей день ото дня Германией, которая не смирилась с Версальским договором, ждет реванша, рано или поздно подомнет под себя соседние страны, вступит на потерянные в мировую земли Украины, откуда недалеко до Центральной России. Кстати, где поселился Врангель?

– В Белграде, занят расселением беженцев по города и весям Европы, Америки. Выступил с идеей создания единой организации российских военных, которая объединилась бы в первую очередь военных, кто прошел огни и воды, медные трубы, готов вновь взяться за оружие.

– Бывают склоки?

– Не без того. Политические дрязги очень мешают делу, но у барона твердый характер, сильная воля, умеет гасить ссоры, распри.

Фомин осушил рюмку и нацелился в сидящего напротив острым взглядом.

– Имеете приказ проверить мою благонадежность? Не продался ли красным, не стал ли двойным агентом?

Вопрос удивил курьера.

– Вы вне подозрений. Вернусь, доложу, что жаждете начать активно действовать.

Фомин собрался вновь наполнить рюмку, но услышал, что сказал гость, и рука на полпути к бутылке замерла.

– А я вас узнал, стоило только увидеть на пороге квартиры, ― признался юноша.

Ротмистр удивился:

– Разве мы прежде встречались, были знакомы?

– Накоротке, буквально на ходу. Коль запамятовали, напомню: осенью двадцатого изволили прийти в казначейство, к отцу, который отослал меня в порт, обещал догнать, но увы, не пришел.

Фомин сдержал дыхание, пытаясь восстановить до мельчайших подробностей день, о котором напоминал курьер.

С милой, чуть грустной улыбкой юноша продолжал:

– В порту и затем на борту парохода не находил себе места. Не хотел уплывать один, но пассажиры убедили, что отец догонит на другом транспорте. Продолжал ожидать и в Константинополе, в лагере на Галлипольском полуострове, расспрашивал чуть ли не каждого…

Во рту Фомина стало сухо. Появилась жгучая потребность немедленно смочить горло, но выпитые подряд две рюмки не только не усилили хмельное состояние, наоборот, отрезвили.

– Вы должны вспомнить отца, его зовут Модест Филаретович, служил в финансовой части Русской армии. В последние дни, даже часы обороны Крыма он выплачивал денежное довольствие, в числе получавших были вы. Минувшие годы не перестаю молить Бога, чтобы он остался жив. После встречи с другими нашими агентами поспешу в Севастополь, постараюсь отыскать папу. Вы были последним, кто видел, общался с отцом, должны знать, что с ним… ― Голос курьера от волнения сорвался.

Фомин не спешил с ответом, да и что мог рассказать? Не признаваться же, что отправил кассира к праотцам? Ротмистр с поспешностью придумывал, что сказать сыну погибшего, как лучше соврать.

Мысли работали четко, бежали со скоростью курьерского поезда, выстраивались в логический ряд.

«Свидетелей убийства не было! Документов при трупе не было ― паспорт нашел в саквояже. Но если сынок посетит Севастополь, может узнать о найденном два года тому неопознанном трупе, пораскинет умом и поймет, кто стал причиной гибели отца, вернется в Царицын и непременно захочет рассчитаться с убийцей отца. Ни в коем случае нельзя выпускать курьера! Сколько бы я не выкручивался, он легко сопоставит факты, в Севастополе услышит о трупе неизвестного и придет к неутешительному для меня выводу».

Дальше продолжать тянуть с ответом, отмалчиваться было опасно, и Фомин состроил на лице благодушие.

– Отдаю должное вашей отличной памяти, хвалю за прекрасную наблюдательность, которая крайне нужна в нашей профессии. Рад, что не забыли мимолетную встречу в кассе штаба. А я, признаюсь, не признал в вас нескладного гимназистика, настолько успели возмужать, ныне уже не мальчик, а молодой мужчина…

Курьер нетерпеливо перебил:

– Где отец?

Фомин ожидал подобный вопрос, но не успел к нему подготовиться.

– Если не ошибаюсь, вас зовут Павлик, точнее, Павел. Прекрасно понимаю беспокойство о судьбе самого близкого вам человека…

Ротмистр говорил и тянул руку к заднему карману брюк. Нащупав ребристую ручку парабеллума, взвел курок. Выстрел прозвучал негромко, утонул в стенах, высоком потолке.

Волоком протащил убитого в прихожую. Приник ухом к двери. Не услышал на площадке шагов или голосов и щелкнул замком. Вынес труп на лестницу. Отступил в квартиру, постарался унять участившееся дыхание.

«Теперь следует сбросить тело на первый этаж, еще лучше оставить на улице, чтоб скрыть место убийства, жаль, нет времени, с минуты на минуту станут возвращаться соседи…»

Вспомнил, что необходимо уничтожить следы пребывания курьера в квартире. Взбил подушку, расправил на простыне складки. Унес на кухню грязную посуду. Тщательно вымыл тарелки, вилки, ложки, рюмки, особенно ту, из которой пил гость. Мокрой тряпкой тщательно вытер стул, на котором сидел курьер. Платком поднял с пола латунную гильзу, выбросил на лестницу. Висящую на вешалке в прихожей фуражку отправил за окно. «Найдут картуз, подумают, что потерял забулдыга. А гильза уведет от действительного места преступления. Осталось избавиться от парабеллума, который служил много лет. «Утоплю в Волге или, как гильзу, выброшу на лестницу». Навалилась усталость. Опустился без сил на стул, но тут же был поднят женскими голосами за дверью. «Соседки с верхнего этажа!» Голоса смолкли, их сменило постукивание по ступенькам. «Жилец с третьего этажа, один он в доме ходит с тростью». Стук прекратился, раздалось покашливание. «Увидел труп. Сейчас, как две дамочки, обойдет его или перешагнет, продолжит путь».

Ротмистр ошибся ― сосед с тростью задеpжался возле убитого.

Фомин натянул сапоги, влез в гимнастерку, подпоясался, поправил кобуру с браунингом. Отворил окно и, благо был второй этаж, спрыгнул во двор.

Во дворике простоял около получаса и вышел на улицу. Свернул к своему подъезду, где чуть не столкнулся с молодым милиционером в форме с синими петлицами.

Депеша Царицын. Губернское ГПУ

Курске арестован бывший полковник Шавдия Гурам Атарович. Показал, что к нему приезжал закордонный агент с документами Банникова, возраст восемнадцать лет, телосложение щуплое, глаза голубые, направился к вам.

Зам. начальника губернским ГПУ Гиричев

11

― Рассказал все, чему был свидетелем и участником, надеюсь, суд примет во внимание признание. Повторю: не принес никакого урона республике, ее гражданам. Лишил жизни иностранца, нарушившего границу, прибывшего с недобрыми целями. Должны учесть, по достоинству оценить мою помощь Госполитуправлению в избавлении от весьма опасного для Федерации врага. Без меня ГПУ не скоро бы обнаружило курьера генерала Климовича. Все рассказанное запишу собственноручно, чтобы суд проявил снисходительность при вынесении приговора, ― Фомин цедил слова, точно каждое вытягивал из себя клещами. Не смотрел ни на Магуру, ни на Долгополова с Гореловым, устремив взгляд на лежащие на коленях и продолжавшие дрожать руки. ― Не прощу себе ошибку, которая привела к аресту, за оплошность приходится расплачиваться. ― Что имеете в виду под оплошностью? ― спросил Долгополов. – Говорю об окурке, который своевременно не уничтожил и что указало на посещение убитым моей квартиры.

– Кроме окурка есть и другие серьезные улики, ― напомнил чекист. ― К примеру, ложь, будто весь день провели на службе. Дежурный штаба вспомнил о вашем звонке, жалобе на недомогание. Опростоволосились и с папиросами. Боясь быть разоблаченным, срочно приобрели пачку совсем не той марки, какую имел Банников.

Фомин ниже опустил голову, коснувшись подбородком груди.

Чекист продолжал:

– Погубила и револьверная гильза, подброшенная на лестницу. Стоило ее предъявить оружейнику штаба, как тот определил, что она выпущена из парабеллума, который приносили ему для профилактики, к тому же на гильзе сохранились характерные для этого револьвера следы ударника. Выдал и ваш адрес в записной книжке убитого.

Долгополов добавил:

– Поспешили избавиться от незарегистрированного парабеллума сразу же после покушения на мою скромную персону. Терять оружие было не жаль, имели браунинг, который товарищ Магура предусмотрительно разрядил во время купания в Волге ― револьвер дали подержать умышленно, чтобы чекист обратил внимание на систему оружия, дабы отвести от себя всякие подозрения.

Магура спросил:

– Что заставило напроситься на посещение ГПУ?

Фомин скривил рот, точно от зубной боли.

– Желал получить из первых рук сведения о ходе расследования. Еще раз акцентирую внимание, что убил представителя антисоветского зарубежного центра, нарушителя границы.

– Убили из трусости. Испугались, что курьер поймет, кто виноват в гибели отца. Страх – плохой помощник в любом деле, в разведке тем более. Настоящий разведчик перед выполнением задания оставляет страх за порогом. Вынужден разочаровать ― напрасно расправились с курьером.

– Он бы отомстил мне.

– Кассир казначейства Русской армии остался жив, вы оглушили его, лишили сознания. В Севастополе Банников легко отыскал бы отца.

– И во время встречи был бы арестован, ― добавил Долгополов.

Магура встал, расправил чуть затекшую спину. Перед тем как вызвать конвой, спросил:

– Где отобранные у кассира ценности?

Фомин передернул плечом.

– В саквояже не было драгоценностей и денег, одни лишь носильные вещи.

Книга вторая