Провокация в Берлине
Из личного дела Н. С. Магуры:
1940 г., октябрь, командирован в Наркомат иностранных дел, выполнял спецзадания в зарубежных поездках.
Следователь, казалось, забыл о подследственном. Листал документы, начиная с ордера на арест, протоколов обыска, предыдущих допросов.
«Дорого бы заплатил, чтобы узнать, что на Лубянке известно обо мне, тогда неоспоримые факты признаю, а другие отмету, – Гофман поднял глаза на следователя. – Пока приходится полагаться на интуицию… Отчего вновь привели глубокой ночью? Или у чекистов стало правилом спать днем, а ночью работать? По всей вероятности, желают, чтобы арестованные перепутали день с ночью, стали сговорчивее, потеряли над собой контроль. Что касается лично меня, то надежды, что расколюсь, напрасны!».
Следователь поднял от стола голову.
– Необходимо уточнить некоторые факты, получить ответы на ряд вопросов. Первый: когда ожидается приход так называемого «племянника»?
– Он может появиться со дня на день, – ответил Гофман. – Не я, а он выбирает день и час для свидания.
– Если нет обусловленного словесного или вещественного пароля, как узнает вас, поверит, что видит именно того, кто ему нужен?
– Без сомнения, изучил мою личность на фотографии.
– Отчего направляемый к вам агент именуется «племянником»?
Гофман пожал плечами.
– По всей вероятности, я гожусь ему по возрасту в дядюшки. Повторяю, прежде с этим «племянничком» ни разу не встречался, описать не могу.
– Повторите задание, которое получили в отделе «Абвер-2».
Гофман зевнул, желая продемонстрировать отсутствие страха, душевное спокойствие.
– Начальник «Абвер-аусланд» мою миссию у вас сформулировал предельно коротко, а именно: вжиться в советскую обстановку, так сказать, акклиматизироваться, сделать карьеру, для чего вступить в партию, проникнуть в одно из номерных предприятий, собирать сведения о военном потенциале различных наркоматов, вербовать сотрудников. К сожалению, деньги, даже большие, помогали редко и мало, на предложения сотрудничать и обогатиться клевали единицы и не самые лучшие представители общества.
– Упустили, что в задачу входила организация диверсий на важнейших сырьевых, промышленных базах, шахтах, электро- и гидростанциях, что показали граждане Варавин, Мехришвили. Со временем ознакомим с их показаниями, устроим очные ставки.
– Их вынудили к признанию!
– Вас ни к чему не принуждали, пыткой бессонницей, жаждой, физическим воздействием не пугали, что давно практикуется в Германии. Подтверждаете, что готовили в первые часы войны отравить водопровод, подорвать несколько переходов в метро?
– Ничего этого не сделал!
– Не успели, но если бы грянула война, выполнили приказы.
– Не имел выхода, откажись, и мой труп плавал бы в Москве-реке. Имею вопрос: чистосердечное признание облегчает у вас участь подследственного или это не так?
– Так, – подтвердил следователь. – Но лишь в том случае, если не юлят, не перекладывают свою вину на других, не стараются увести следствие в сторону. Какие контакты имели с военным атташе Германского посольства? Жду рассказа о встречах, разговорах в рейхе с Шелленбергом[89].
Арестованный переспросил:
– Как изволили назвать? Шелленберг? Знаю этого господина лишь по имперской печати, лично не знаком.
– Не надо открещиваться от непосредственного начальника в IV управлении РСХА[90], бригаденфюрера СС, кто напутствовал перед отправкой в Союз, сейчас обеспокоен исчезновением вас. Когда догадается, что провалились, поспешит забыть о вас, Кёстринг с Кребсом откажутся, вычеркнут из списка и памяти, как делали это прежде не раз, когда теряли агентуру. Каковы связи с СД[91] аккредитованных в Союзе корреспондентов немецкого информационного бюро Шелле, Пертцлера. Перечислите фамилии, адреса завербованных вами москвичей. Ответите в письменном виде, для чего будет время, правда, не слишком много.
Гофман сделал шаг к столу.
– Что ожидать от трибунала? Что будет со мной, когда выложу все что знаю?
Следователь нажал на панели стола кнопку, тотчас на пороге кабинета появился конвоир.
Гофман заложил руки за спину. Перед тем как выйти, посмотрел на следователя, который вновь углубился в чтение документов. И Гофман, он же приемщик багажа на Ярославском вокзале Степан Зотов, он же владелец дома в Подмосковье Виктор Кныш, вышел в коридор, понуро двинулся мимо ряда дверей, все явственней понимая, что загнан в тупик, пути для спасения нет и не предвидится, в НКВД о нем известно почти все, оправдываться, лгать, изворачиваться бесполезно. Если следователь информирован о связи с сотрудниками немецкого посольства, журналистами из Германии, знакомстве с Шелленбергом, то имеет и другие козыри, и все против него.
Гофман механически передвигал ноги, но неожиданно резко остановился при виде идущего навстречу. Сразу вспомнились международный вагон в составе Москва – Берлин, номер в отеле «Бавария».
– Следуйте! – приказал конвоир.
Гофман не шелохнулся.
«Это он, узнал бы среди сотен других! Память ни разу не подводила! Досадный случай, мелочь могут погубить разведчика, а счастливый спасти! Сейчас произошел именно такой… Как его фамилия? Необходимо вспомнить как можно скорее! – приказал себе Гофман. – В прошлом году служил в Наркомате иностранных дел, очень спешил на парижский поезд, я припер его к стене, отрезал все возможные пути к отступлению и завербовал, за что был удостоен благодарности начальства, премии. Он стал работать на нас, снабжать копиями весьма ценных документов. Я заставлю его вернуть мне свободу, иначе поведаю на Лубянке, что он сотрудничает с германской разведкой. В Берлине держался спокойно, что в его положении было сложно. Когда вернули паспорт, не соизволил поблагодарить.
Арестованный и конвоир вошли в кабину лифта, спустились на несколько этажей во внутреннюю тюрьму, подошли к двери с «глазком».
– Проходите.
Гофман переступил порог камеры. За спиной лязгнул засов.
Гофмана точно пронзило током: «Магура! Его фамилия Магура, зовут Николай Степанович! Из неуютного номера отеля «Бавария» он вскоре отбыл в Париж, я с Бемером поспешил к начальству с докладом, что вербовка прошла как по маслу».
Среди многих отправленных из Москвы двадцать восьмого октября 1940 года телеграмм одна была адресована в Советское посольство в Париже, в ней извещалось об убытии во Францию (с пересадкой в Берлине) сотрудника НКИД Магуры. Вторую депешу сдала в районном отделении связи старушка в меховой горжетке с ридикюлем. Работница почты пробежала текст на бланке:
«Львов. Собор святого Юра. Каноннику Геодозию. Поздравляю днем ангела желаю здоровья многих лет жизни во славу нашего господа. Катрин»
Приемщица подсчитала количество слов – с адресом их было девятнадцать, выписала квитанцию.
– Добавьте, что телеграмма срочная, – попросила старушка.
Спустя несколько часов во Львове доставщик телеграмм подъехал на велосипеде к греко-католическому собору Святого Юра. Позвонил у ворот, дождался, чтобы в калитке появился канонник в черном остроконечном клобуке.
– Депеша из Москвы, лично вам, святой отец.
Теодозий расписался в получении, поспешил в палату капитула, где на стене среди ликов членов унии, предшественников митрополита на почетном месте красовался портрет римского папы Урбана VIII с изречением готическим шрифтом:
«С помощью вас, мои рутены[92], будет возвращен весь Восток!»
Канонник доложил с поклоном митрополиту Андрею (до принятия монашества графу Шептицкому[93]) о депеше из Москвы, попросил позволения ненадолго покинуть собор.
Переодевшись в костюм, напялив касторовую шляпу, Теодозий миновал старый парк, заселенный воронами. Вышел на улицу, ведущую к «Вилле Францувка», где над подъездом свисал флаг со свастикой в круге. Вышедший на стук фельдфебель грубо напомнил, что миссия закрыта. Канонник перебил:
– Доложите господину советнику, что пришел Теодозий.
Охранник отступил, позволяя посетителю войти в здание.
– Поспешите, – тем же, не требующим возражения голосом сказал Теодозий.
Фельдфебель вскоре вернулся, сопровождая поджарого, на ходу застегивающего пуговицы мундира Отто Вехтера[94]. Штандартенфюрер СС никого не ожидал в миссии, занимающейся переселением из Западной Украины (ставшей советской областью) на территорию рейха рейхсдойче, фольксдойче.
– Что привело? Нечто срочное?
Вместо ответа Теодозий протянул телеграмму.
Вехтер прочитал текст, сложил бланк:
– Поступили осмотрительно, не позвонив. Захватившие ваши земли москали, без сомнения, прослушивают телефоны миссии. Удалось попасть на строящиеся русскими укрепления на Западном Буге?
– Да и без осложнений, – доложил Теодозий. – Мое одеяние было лучше любого пропуска, считали, что иду в монастырь. Зафиксировал все блиндажи, доты, бетонные огневые точки, места сосредоточения танков, расположения казарм. Встретил многих с черными петлицами, что говорит о прибытии инженерных войск. В лесах Сокальщины появились противотанковые рвы. Для отвода глаз из монастыря сестер-василианок взял в попутчицы игуменью.
– Можно ей доверять?
– Как самому себе. Ненавидит безбожников, считает их исчадием ада.
Через час текст телеграммы лег в Берлине на стол начальника второго управления абвера Лахузена.
– Не могло при передаче, приеме произойти сокращение текста?
Адъютант успокоил:
– Люди митрополита исполнительны, любая ошибка исключена. Наша миссия в Лемберге[95] не только помогает людям с арийской кровью в жилах переехать в Германию, но и снабжает разведданными, осуществляет связь с Москвой.
Лахузен перечитал телеграмму.
– Русский на пути в Берлин. Ночью пересечет новую границу рейха. Срочно проинформируйте Эрлиха, чтоб был готов. Объект в девятнадцатом вагоне, о чем говорит число слов в депеше. Надеюсь, операция пройдет без сбоя, мы заполучим еще одни глаза, уши в весьма важном советском наркомате.
Из специальной директивы ОКВ вермахта 6 сентября 1940 г.:
Количество германских войск на Востоке должно быть замаскировано путем распространения фальсифицированных сообщений о изменении дислокации лагерей обучения. Создавать впечатление о небольшой концентрации наших войск в южной части Польши, в протекторате
Богемия, Моравия, в Австрии.
Справка
Накануне войны обеспечение государственной безопасности возложили на Народный комиссариат ГБ и органы военной контрразведки Народного комиссариата обороны и комиссариата Военно-Морского Флота.
Из рапорта начальника разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии генерала Ф. Голикова:
Имеются материалы о мобилизационных мероприятиях в Германии, новых войсковых формированиях, увеличении численности вооруженных сил стратегического резерва главного командования рейха.
Международный вагон был комфортабельный – купе на двоих, пружинистые диваны, занавески на окнах, настольные лампы, графины, стаканы в подстаканниках с эмблемой Наркомата путей сообщения. В зарезервированном купе Магуру радовало, что в пути не придется вести бесцельные разговоры с попутчиком, можно спокойно отоспаться, поразмышлять.
Перед Минском в вагон сели выпускники пехотного училища, о чем говорили новенькие гимнастерки, галифе, необношенные сапоги с брезентовыми голенищами. Один из младших лейтенантов толкнулся в пятое купе, но проводник остановил: – Занято. Вроде дипломат, едет до самого Берлина.
– Иностранец?
– Нашенский, русский.
Долго пребывать в одиночестве вскоре наскучило, Магура стал подумывать выйти в коридор, но инструкция требовала без крайней необходимости не покидать купе, не вступать в контакты с посторонними.
«Отправляетесь не как дипкурьер, иначе дали бы сопровождающего, – сказали Николаю Степановичу в наркомате. – Почта для семей работников наших посольства и полпредства в Париже не секретная, никто на нее не позарится».
Одновременно с получением Магурой необходимых для поездки документов, командировочных в марках, франках в Берлине на набережной Тирпиц в угрюмом с виду здании № 74/76, в одном из кабинетов штаб-квартиры абвера шел диалог между высоким, плотным, с седыми пушистыми бровями и редкими, прилизанными волосами адмиралом Канарисом и выглядевшим флегматичным полковником Лахузеном.
– Благословляю на проведение операции, – произнес глава широко разветвленной разведывательной и контрразведывательной организации Германии. – Будет не слишком трудно загнать русского в угол, вынудить принять условия, стать нашим тайным доверенным лицом в его наркомате. Он не сможет устоять от соблазна разбогатеть, если, правда, не имеем дело с полным идиотом, что исключено – глупца не взяли бы на службу в Министерство иностранных дел.
– Случались досадные неудачи с вербовкой русских, – напомнил Лахузен, но Канарис пропустил замечание мимо ушей.
– Почему остановились на кандидатуре именно этого русского? Через рейх проезжают довольно часто и другие советские чиновники.
– Он новичок в наркомате, так сказать, выдвиженец. За границей впервые, подобные ему теряют бдительность в новой обстановке. – Едет один?
– Если бы имел сопровождающего, телеграмму подписали не Катрин, а Катрин Гейнгард. – Где пройдет акция?
– На перегоне Франкфурт – Берлин. На территории Польского генерал-губернаторства объект будет предельно осторожен. Он не закален в дипломатических делах, быстро сдастся. – Отчего не привлекли к операции людей Пиккенброка? Генерал-лейтенант может приревновать – лишний враг нам ни к чему.
Портить отношения с Пиккенброком Лахузен не хотел, наоборот, старался заручиться поддержкой генерал-лейтенанта, даже подружиться с ним, и успокоил начальника:
– Объясню, что на этот раз помощь его людей не понадобилась, вербовка русского не представила сложности. Польщу, что учимся у него, мой первый отдел берет пример с его подчиненных.
Чтобы закрыть неприятную тему скрытой конкуренции двух разведок, Лахузен доложил детали новой операции. Адмирал слушал, наклонив голову. В конце доклада потребовал получить у завербованного крайне необходимые сведения о советских пограничных войсках, их вооружении, численности, испытании нового оружия, ходе строительства укреплений на Буге, которые могут помешать неудержимому продвижению армий вермахта на восток.
Из доклада советника посольства СССР в Берлине В. Семенова:
Практическая подготовка Германии к нападению на Советский
Союз завершена. Масштабы этой подготовки не оставляют сомнений в том, что концентрация войск и техники крупномасштабна, нападения можно ожидать в любой момент.
Донесение из Токио Рихарда Зорге (Рамзая):
28 декабря 1940 г.
На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР на линии Харьков— Москва – Ленинград. От прибывших в Японию из Германии эмиссаров известно о переброске немецких частей из Франции к советской границе.
Молодые лейтенанты вышли в Минске, в вагоне остались пятеро, не считая Николая Магуры, пассажиров – две чопорные немки с двумя девочками и мужчина в клетчатом пиджаке, берете с помпоном.
«Иностранец, но неизвестно из какой страны, – отметил Магура. – Вчера ошибся дверью, хотел войти ко мне, долго извинялся…»
К концу первых суток состав миновал Негорелое, замер на пограничной станции Эйдкунен. По вагону прошли, пожелав пассажирам счастливого пути, пограничники. Следом за окнами послышались возбужденные голоса, протопали кованые сапоги. Магура приник к холодному стеклу, но кроме вспаханной возле железнодорожных путей полосы ничего не увидел – станция тонула во мраке, как и на всей территории генерал-губернаторства здесь действовало строгое правило светомаскировки.
Отправление задерживалось. На перроне не смолкали приказы, больше похожие на окрики. Магура чуть приоткрыл дверь купе, отыскал взглядом проводника, и тот, предвидя вопрос, ответил:
– Из графика чуть вышли, расписание нарушили, но в Берлин прибудете без опоздания. А немцы вновь требуют пересесть в их вагоны, дескать, габариты наших колесных тележек не подходят к стандарту европейской колеи. Нет у немцев понятия, что еще в Негорелом сменили тележки. – Проводник взял чемоданчик. – Теперь с вами другой проводник поедет.
Новый проводник был в черной форме с оловянными пуговицами. Косо посмотрев на Магуру и стоящего в коридоре иностранца, скрылся в служебном купе.
Прошло еще минут десять, в вагон вошел чопорный офицер в клеенчатом длиннополом плаще с нарукавной повязкой, где в красном круге ощетинилась свастика. За офицером шествовали двое в штатском.
– Документы! Спокойствие, порядок!
Паспорт сотрудника советского Наркомата иностранных дел офицер взял, не сняв перчаток. Раскрыл книжицу, мельком взглянул на страничку с фотографией и передал штатскому в тирольской шляпе с пером, тот сличил личность Магуры с фото.
– Прошу, – штатский вернул паспорт. Магура отступил в купе, задвинул дверь.
Некоторое время в коридоре слышались голоса, затем стихли. На платформе мелькнули тусклые огни карманных фонариков, Николай Степанович с трудом различил солдат с металлическими бляхами на груди, автоматами с рожками.
«Бывшая панская Польша теперь под пятой фашистов». Магура вспомнил кадры немецкого пропагандистского документального фильма «Огневое крещение»: бомбардировка германской авиацией Варшавы, марширующие по дорогам Польши отряды вермахта. речь Геринга о войне, как о выражении высших моральных качеств немецкого народа, наследника тевтонских рыцарей, в чьи руки Господь вложил меч. Конец речи рейхсминистра заглушали крики, пение. Захват Польши продолжался чуть больше месяца, ряд воеводств – Познанское, Поморское, Силезское – присоединили к Третьему рейху, над остальными стал властвовать генерал-губернатор Фрак.
В начале состава прокричал гудок. Вагон дернулся, купе задрожало.
Из «Майн кампф»[96]:
Мы обращаем наши взоры в сторону земель на Востоке. Когда говорим о новом пространстве в Европе, в первую очередь думаем о России
и о подчиненных ей окраинных государствах. Это колоссальная империя на Востоке создана для ликвидации, конец еврейского господства в России станет концом России как государства.
Запись Гальдера[97] на совещании 31 июля 1940 г. в Бергхофе[98]:
Цель операции – уничтожение жизненной силы России.
1-й удар: Киев, выход на Днепр, авиация разрушает переправы, Одесса.
2-й удар: через Прибалтийские государства на Москву, двухсторонний удар с севера и юга, позже – частная операция по овладению Баку.
Генрих Гофман прошелся по безлюдному коридору международного вагона, желая размять ноги, пересчитал в бумажнике выданные перед операцией марки.
«Не стану посещать ресторан, буду питаться всухомятку тем, что дала жена, сэкономлю для подарка Кларе. Если впредь станут платить так же щедро, съездим в Швейцарию, поблаженствуем на озере, погуляем по альпийским лугам…»
Вернул бумажник в карман, скосил глаза на дверь первого купе, которое занял Эрлих.
«Карьерист, каких поискать. Выходец из России, сумел стать старшим в нашей группе. Завалился спать, меня же заставил бодрствовать до утра. Курит не эрзац-табак, а болгарские, которые не вызывают кашель – где, интересно, раздобыл? Каким образом, за какие заслуги в фаворе у начальства? Имеет крепкую руку, точнее, плечо? Единственный в подразделении фольксдойче, прежде подвизался в криминальной полиции. Служил в старой русской армии, участвовал в гражданской войне в России. Неужели в карьерном росте помогло знание русской души, которую изучил за годы проживания в бывшей империи? Что бы ни было, а надо держаться от него подальше – есть вероятность, что сотрудничает с СД, может наклепать на меня донос, обвинить во вредных разговорах, неверии в мощь Германии, величие ее вождей…»
Гофман и прежде недолюбливал Эрлиха, когда же того назначили руководителем операции по вербовке русского чиновника, возненавидел. «Спит без задних ног, я же вынужден изображать хроническую бессонницу, могу при сквозняке схватить простуду!».
Чтобы погасить злость, начал размышлять об ином:
«Хорошо бы, когда русский будет завербован, кроме премии, стать обладателем кратковременного отпуска. Газеты и радио трубят об отпоре англичанам, держащим против нас камень за пазухой.
Повсеместно проходят партийные собрания, где до хрипоты твердят о необходимости вторжения на Британские острова, новом испытании немецкого духа. О грядущей войне на Востоке пресса и с трибун умалчивают, но даже безмозглый прекрасно понимает, что статьи в «Дас рейх», «Фелькишер беобахтер» о высадке в Британии для отвода глаз, в «Восточном бюро» на Кюрфюрсенштрассе печатают подробные карты России, немецко-русский разговорник для солдат…»
Гофман отошел от окна. До начала операции была целая ночь.
«Какой месяц мечтаю попасть на должность преподавателя в дивизию «Бранденбург», официально названную «Строительная рота-888», готовящуюся к забросу в России, а мечты остаются мечтами! Обладаю богатым опытом, сумею передать знания тем, кому придется трудиться на вражеской территории. Дважды засылался в Россию и дважды после выполнения заданий возвращался – могу поделиться знаниями по акклиматизации, вербовке…»
В коридоре сонного вагона Гофман чувствовал себя неуютно. Не имей приказа следить за купе русского, ушел бы в ресторан, разбудил официанта, заказал для согревания, бодрости пару рюмок шнапса.
«Крепкий напиток поможет избежать простуды, впрочем, пить на службе строжайше запрещено, как и покидать пост».
Гофман покосился на купе, не догадываясь, что руководитель операции также не спит, даже не дремлет.
Эрлиху давил на грудь лежащий в кармане пиджака револьвер, но доставать оружие, класть его на столик, было нельзя, приходилось терпеть неудобство.
«Конец осени, начало зимы, а в вагоне не топят».
Холодно было и на станции, где Эрлих с Бёмером и Гофманом ожидали состав из Москвы.
«Немало часов проторчали на ногах, ни на минуту не удалось сомкнуть глаза, а спать, как ни странно, не хочется, неужели заболел бессонницей?».
Прислонился к стене, смежил веки и словно наяву увидел желчного Карла Бёмера, услышал его скрипучий голос: «Не только я удивлен вашим назначением, точнее, повышением. Как смогли обскакать других? Отчего руководство заменило меня вами, кто мыслит неподобающим сотруднику абвера образом?»
Бёмер имел в виду высказанное Эрлихом мнение, что преждевременно бить в литавры по поводу блистательных побед, впереди битвы с Англией, Россией, не следует забывать, что в прошлые века Германия терпела поражения, например, в сражении при Грюнвальде, а ранее на Чудском озере, где крестоносцев разгромила дружина князя Александра. Бёмер не имел понятия об этих исторических фактах, посчитал их ложью. Когда он привел цитату из «Майн кампф», Сигизмунд Ростиславович сменил тему разговора, стал хвалить новый фильм «Еврей Зюсс», киноактрису Марику Рокк. Уловка удалась: подчиненный заговорил о документальном фильме, о Всемирной олимпиаде в Берлине.
«Напрасно сделал экскурс в средние века, сравнил прошлое с настоящим, Бёмеру ничего не стоит донести на меня в гестапо[99], – подумал Эрлих. – Обвинит в непочтительности к немецкой нации, извращении истории. Наплевать! В гестапо привыкли к доносам, они поступают пачками, нет сомнений, в моем гроссбухе их скопилось много, одним больше – не беда. В «Алексе»[100] не болваны, умеют отсеивать от правды ложь, знают, что провокационные разговоры веду по приказу начальства, чтобы вынудить на откровенность…»
Эрлих уставился в потолок с тусклой лампой и прокрутил в памяти состоявшийся разговор в Главном управлении имперской безопасности. У обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха[101] (считавшегося наряду с Рудольфом Гессом преемником фюрера) были тонкие губы, квадратный выпуклый лоб, глубоко посаженные глаза, в которых сквозили цинизм, иезуитская хитрость. Ставший президентом полиции «зипо», руководителем СД, высказал надежду, что сведения о вербовке русского не попадут в прессу, тем более зарубежную – еще не наступило время «Ч», когда, не опасаясь огласки, перечеркнут вынужденный для Германии пакт с СССР.
Сигизмунда Ростиславовича пробрал озноб, пришлось подтянуть узел галстука, застегнуть пиджак на все пуговицы. Взглянул на часы, понял, что пора.
Выглянул из купе и увидел в тамбуре Гофмана.
«Также замер на сквозняках. Пусть радуется, что не на передовой в окопе».
Из показаний на Нюрнбергском процессе генерала Г. Пиккенброка:
Уже в августе-сентябре 1940 года со стороны отдела иностранных армий генштаба стали значительно увеличиваться разведывательные задания абверу по СССР. Эти задания, безусловно, были связаны с подготовкой войны против России.
Директива № 21 Совершенно секретно Ставка фюрера 18.12.1940 г.
Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии (план «Барбаросса»). Приготовления… следует начать уже сейчас и закончить к 15 мая 1941 года…
Маршал Г. К. Жуков:
В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом.
Стоило Магуре отодвинуть дверь, как навстречу шагнул пассажир в берете с помпоном. – Прошу извинить, но не найдется ли огонька? Николай Степанович протянул коробок спичек.
– Премного благодарен, – иностранец раскурил трубку, вернул спички. – В Москве мы садились одновременно. В отличие от вас имел солидный багаж, везу друзьям много сувениров, в первую очередь шкатулки из Палеха, посуду Хохломы, деревянные расписные ложки. Рад, что могу поговорить с попутчиком, как говорят русские, отвести душу. Разрешите представиться – корреспондент информационного агентства Линген. Возвращаюсь полный впечатлений. – Что удалось увидеть интересного? – спросил Магура.
– Довольно много, даже сенсационного, – признался журналист. – К глубокому сожалению, мою газету не интересуют рекордные плавки ваших металлургов, колоссальный урожай, перелеты летчиков, находки археологов, премьеры в театрах, вернисажи. Шеф требовал сообщать исключительно о подготовке СССР к войне, последствиях голода на Волге, Украине, бесправии малых народов, репрессиях, страхе, который знаком каждому в вашей стране.
– Почему решили, что я русский?
– Говорите по-немецки излишне чисто, как добросовестный ученик, неправильно ставите в некоторых словах ударения. Еще выдает типично славянская внешность. Как видите, я наблюдателен, это профессиональное качество журналиста.
«И еще разведчика», – про себя добавил Магура. Вспомнился совет Яна Карловича Берзина[102]: «Не упускайте любую возможность для углубленного изучения иностранных языков, в первую очередь потенциального противника – немецкого. Практикуйтесь в разговорной речи, постарайтесь при необходимости даже думать по-немецки, что, понятно, трудно. Чаще общайтесь с гражданами Германии, прислушивайтесь к диалектам, которые скажут, откуда родом собеседники. Особое внимание – сленгу, у берлинцев он разнообразнее». Сам начальник разведуправления РККА свободно владел (кроме родного латышского) немецким, испанским, последний изучил в 1935 году, словно догадывался, что со временем станет в Испании главным военным советником республиканцев.
Швейцарский журналист задернул на окне занавески, словно его могли увидеть.
– Пришлось довольно подробно сообщать о пребывании в Москве в конце минувшего года немецкой миссии во главе с герром Риббентропом[103], подписании в Кремле советско-германского пакта. Хотел уведомить читателей, что СССР на долгие годы обязуется воздержаться от агрессивных действий, любые спорные вопросы решать исключительно мирным путем, но в Цюрихе приказали срочно подготовить цикл статей о Советском Союзе как чудовищной угрозе всему европейскому континенту.
– Писали неправду?
Линген пожал плечами.
– Я подневолен, за невыполнение указаний могли выгнать без выходного пособия, оказался бы в незавидной роли безработного. В меру возможностей пытался не выдавать слухи за неопровержимое, например, что ваша страна подписала с Германией мирный договор, а сама вместе с Британией замышляет вторжение на земли рейха.
«Чем объяснить откровения? – подумал Магура. – Если провокатор, то действует грубо».
Вступать в спор Николай Степанович не собирался. Слушал откровения и радовался, что так быстрее проходит время.
Гитлер на 5-й день заключения советско-германского пакта о ненападении:
Пакт с Советским Союзом… это пакт с сатаной, чтоб его уничтожить!
Справка
С 1940 по май 1941 г. численный состав вооруженных сил Германии увеличился с 3750 тыс. до 7300 тыс., в сухопутных войсках насчитывалось 5200 тыс., в военно-воздушных силах 1570, военно-морском флоте 420, в войсках СС 140 тыс. человек.
Ответ И. Сталина Риббентропу 25 августа 1939 г.:
Советское правительство не могло бы честно заверить свой народ в том, что с Германией существуют дружеские отношения, если в течение шести лет нацистское правительство выливало ушаты помоев на Советский Союз.
6 Эрлих поманил Гофмана, который прятался у кипятильника. – Покидать пост не было указаний.
– Но швейцарец разговаривает с русским. Посчитал, что им не стоит видеть меня лишний раз. – Что за швейцарец? – Журналист, едет также из Москвы. – Сведения точны? – Предъявил на границе документы.
– Не исключено, что документы фальшивые, на самом деле сотрудник русской разведки, охраняет интересующий нас объект. – Эрлих подал Гофману знак вернуться на пост.
Журналист говорил как заведенный, соскучившись за время пути по общению.
– В богатом углем Донбассе рискнул спуститься в шахту. Спросил в забое похожего на негритоса проходчика, что думает о войне в Европе, не переметнется ли она в Россию? И знаете, что услышал? Чумазый от угольной пыли шахтер пропел: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов». Еще добавил, что за смену выдает три плана, завоевал почетное звание стахановца, его труд необходим родной стране с народом-созидателем, уголь – хлеб промышленности. Как нравится подобный доморощенный дипломат? – Журналист ставил вопросы, но не ждал ответов.
Откровения швейцарца мало интересовали Магуру, но Николай Степанович изображал внимание, при этом косился на появившегося в коридоре нового пассажира, который прижимался лбом к стеклу в окне, больше прислушивался к рассказу Лингена, нежели наблюдал за проносившимися за вагоном пейзажами.
– Вы последний советский человек, кого вижу перед возвращением в Цюрих…
Линген говорил бы долго, но на очередной остановке в вагон ввалились гестаповцы, принялись осушать фляжки, хором затянули детскую песенку, перефразируя ее на свой лад:
Негритята в Африке
В один голос поют:
«Хотим жить в рейхе,
Желаем стать немецкими неграми!».
Линген сник, вобрал голову в плечи, поспешил скрыться в свое купе.
Эсэсовцы вели себя излишне шумно, как настоящие хозяева, которым все дозволено.
А. М. Василевский, Маршал Советского Союза:
В ноябре 1940 г. мне довелось побывать в Берлине в качестве советника. От встреч с германскими правительственными кругами, бесед с работниками нашего посольства и военным атташе настроение у нас было невеселое, подавленное.
Все мы были убеждены, что Гитлер держит камень за пазухой, рано или поздно нападет на нас.
Гитлер:
Я не сделаю такой ошибки, как Наполеон, когда пойду на Москву, выступлю достаточно рано, чтобы достичь ее до зимы.
Г. Блюментрит, генерал:
После молниеносных побед в Польше, Норвегии, Франции и на Балканах Гитлер верил, что сможет разгромить Красную Армию так же легко, как своих прежних противников.
Ф. Паулюс, генерал-фельдмаршал:
При моем поступлении на службу в ОКВ застал предварительный оперативный план нападения на Советский Союз.
Эрлих уперся взглядом в стену купе, точно мог увидеть русского: «Чем занят? Смотрит в окно, считает столбы, читает газету, дремлет? Последний раз встречал большевиков двадцать лет назад на волжском пароходе и на границе, когда уходил в Польшу. Все идет к тому, что не позднее лета будущего года попаду в родной Петроград, первым делом поспешу в наш родовой особняк, расспрошу жильцов о матери. Не дай бог услышать, что она была арестована, сослана и сгинула неизвестно где».
От совсем невеселых размышлений отвлекли громкие голоса гестаповцев, хвастающих, как конвоировали в лагеря на перевоспитание иудеев, как удачно прошел налет на еврейское гетто в Варшаве, где отыскали припрятанные драгоценности.
«Чистильщики рейха чувствуют себя точно в казарме, – нахмурился Эрлих. – Как бы их поведение не насторожило русского, не помешало операции. Жаль, нельзя призвать к порядку, увидеть, как изменятся лица, когда суну под нос мое удостоверение!».
Дверь отворилась.
– Бёмер готовит чай, – доложил Гофман.
– Действуйте согласно инструкции, – приказал Эрлих. – Объект будет рад завтраку: ни один русский не начинает день, не выпив чай.
Карл Бёмер налил из титана в стакан с фирменным подстаканником кипяток, долил заварку.
«Повезло, что пассажиров мало, гестаповцы не в счет, им не до чая – заливают глотки более крепким напитком. Дамы с детьми спят, швейцарец заперся у себя, беспокоить не стоит. Напоить одного несложно». Бёмер бросил в стакан таблетку, которая тут же растаяла.
«Если увеличу дозу – русский уснет и не проснется. Вот была бы потеха, если бы его труп отправить обратно в Москву! – Бёмер одернул себя. – Откуда берутся подобные мысли? Если объект уснет навечно, в первую очередь не поздоровится мне, обвинят в провале операции, прощай карьера…»
Поправил передник и понес поднос со стаканом, стараясь, чтобы не пролилось ни капли. Когда дверь открыли, с льстивой улыбкой предложил чай. – Благодарю, – Магура взял с подноса стакан.
К Эрлиху Бёмер не вошел, а ворвался.
– Взял, не мог не взять! Лишь круглый балван откажется в промозглую погоду от горячего чая. – Сколько должно пройти времени? – перебил Эрлих. – От силы пара минут. – Может снадобье не подействовать? – Исключено. Средство патентовано, валит с ног даже великана, действует до пяти часов.
Эрлих взглянул на наручные часы.
Когда минуло пять минут, Сигизмунд Ростиславович подал Бёмеру знак, и тот вернулся к купе, занимаемому русским. Припал ухом к двери, на всякий случай постучал. Не услышав приглашения войти, тронул ручку. Удостоверившись, что заперто изнутри, вставил специальный ключ, мягко повернул.
В купе, уронив голову на грудь, спал пассажир. На столике в пустом стакане при подрагивании вагона позванивала ложечка.
Бёмер залез в карманы Магуры, вытащил бумажник, паспорт, первый вернул на прежнее место, предварительно вложив пачку долларов, стерлингов, паспорт оставил у себя.
Эрлих с Гофманом с нетерпением ждали возвращение исполнителя роли проводника. Бёмер вошел, плюхнулся на диван.
– Все прошло как по маслу. Объект спит сном праведника или младенца, насытившегося материнским молоком.
С видом победителя выложил на столик паспорт с гербом СССР на обложке.
Ветцель, чиновник политического управления Восточного министерства:
Для сохранения немецкого господства над советским народом было необходимо полное уничтожение той части, которая не имела явные признаки нордической расы.
Из докладной записки Управления погранвойск НКВД Украинского округа:
Поступившими из различных источников данными, главным образом агентурными, установлено, что германское командование с момента установления границы перебрасывает крупные войсковые соединения. В соответствии с приказом народного комиссара внутренних дел Союза ССР т. Берии оперативно-чекистская группа НКВД СССР выявила лиц, ведущих активную контрреволюционную работу.
В приграничные пункты бывшей Клайпедской обл. прибыли германские офицеры для производства рекогносцировки.
Приложение: справка о нарушении границы германскими самолетами, проводившими фотографирование нашей пограничной полосы, дорог.
8 Конца дождю, казалось, не было, с неба лил настоящий поток.
Первым из вагона на Ангальском вокзале Берлина вышли гестаповцы, следом дамы с девочками, за ними Эрлих с Гофманом. Раскрыв зонты, подняв воротники плащей, поглубже нахлобучив шляпы, прибывшие поспешили спрятаться от ливня под крышу.
На перроне остался лишь журналист. Не дождавшись русского попутчика, швейцарец вернулся в вагон, постучал в пятое купе. Когда дверь не отворили, пошел к проводнику.
– Тысяча извинений. Желаю проститься с русским, пожелать дальнейшего счастливого пути, но он отчего-то не выходит.
Бёмер обрадовался, швейцар подвернулся как нельзя кстати, станет свидетелем, подпишет полицейский протокол.
– Может, ожидает носильщика? – продолжал журналист. – Но при посадке в Москве имел лишь небольшой чемодан.
– Носильщиков давно нет, – напомнил Бёмер. – Все направлены на трудовой фронт.
Бёмер двинулся к купе. Отворять дверь своим ключом не пришлось – купе было не заперто, и заглянувший через плечо «проводника» журналист увидел русского спящим в сидячем положении. Бёмер притронулся к плечу, и Магура свалился набок.
Врач на вокзале оттянул Магуре веки, проверил пульс.
– Лично я, страдающий бессонницей, завидую подобному глубокому сну.
Журналист обернулся к обер-вахмистру, который бесцеремонно пару раз хлопнул спящего по щекам.
– Он спит, – повторил врач. – Виновата изрядная доза спиртного или сильнодействующее снотворное. Магура лежал на узкой кушетке, рядом на полу стоял чемодан. – У него дрогнули веки! – обрадовался журналист.
И верно – Магура открыл глаза. Затуманенным взором огляделся, с трудом приподнял голову. – Где я? Что со мной? Врач ответил:
– Это не вы, а я должен спросить, что с вами, какое приняли лекарство. Магура пощупал голову. Медленно опустил ноги на пол. Врач потерял интерес к доставленному, стал мыть руки.
– В следующий раз постарайтесь быть осмотрительным с дозировкой лекарства.
До этой минуты хранивший молчание обер-вахмистр попросил журналиста:
– Необходима ваша подпись под протоколом. Подтвердите, что у пассажира ничего не пропало, багаж цел, – обернувшись к Магуре, добавил: – Письменно зафиксируем, что нет претензий. Предъявите паспорт.
Магура полез во внутренний карман пиджака и вместо паспорта достал купюры.
– Валюта враждебной рейху Британии? – нахмурился обервахмистр. – Как посмели привезти, это карается законом!
– Это не мои деньги, вижу их впервые, – признался Николай Степанович, ослабевшая рука выронила банкноты, и те рассыпались на полу.
– Я просил паспорт с визой на право въезда в великую Германию, – повторил страж порядка.
Магура вывернул один, затем другой карман, но паспорт не нашел.
– Заявляю о похищении моего паспорта. Берлинская полиция обязана отыскать его. Так же требую оградить от провокации с подбрасыванием денег.
– Что собираетесь предпринять?
– Не я, а ваша полиция должна немедленно начать поиски паспорта! – делая ударение на каждом слове, проговорил Магура. – Пропажа, точнее, похищение, как и появление иностранной валюты произошло на территории вашей страны. Если поиски в ближайшее время, даже часы, не приведут к желаемому результату, буду вынужден информировать об инциденте советского посла, он в свою очередь сообщит о случившемся господину Риббентропу.
Имя рейхсминистра иностранных дел заставило обер-вахмистра привстать, заговорить иным, нежели прежде, тоном:
– На Унтер ден Линден вам вряд ли помогут, другое дело криминал-полиция, имеющая на своем счету раскрытие куда более сложных дел.
– Согласен, не хочется признаваться в посольстве о досадном происшествии. Поверю обещанию уладить все за короткое время, вернуть документ.
– К поиску привлечем лучших сыщиков. Вас проинформируют о результатах расследования, верю, они обрадуют, удостоверитесь, что немцы умеют в наикратчайший срок раскрывать любые преступления. Пока советую отдохнуть с дороги. Рекомендую отель «Бавария» с прекрасной кухней. Можете выбрать более комфортабельный «Белвью», где останавливаются иностранные делегации, но пребывание там несравненно дороже.
Магура сухо попрощался, и как только покинул вокзал, обер-вахмистр набрал на телефоне номер.
– Русский поехал не в свое посольство с жалобой! Согласно вашему приказу рекомендовал «Баварию»!
Цукерторг, генерал-лейтенант:
В конце октября 1940 года я имел возможность убедиться, что подготовка к нападению на СССР идет полным ходом. Кампания на Востоке начнется весной-летом будущего года.
Н. Кузнецов, адмирал:
Советский военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга М. Воронцов не только сообщил о приготовлениях немцев, но и назвал почти точную дату начала войны с нами.
Гитлер:
Основные силы русских сухопутных войск должны быть уничтожены посредством глубокого, быстрого продвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено.
На кварталы, площади, скверы Берлина опустилась дождевая пелена, мешающая водителям вести машины. Прохожие бежали, накрывшись зонтами, или пережидали ливень в подъездах, магазинах, подземке-метро.
До «Баварии» можно было добраться на автобусе или трамвае, но полиции не следовало знать, что перед командировкой Магура изучил схему немецкой столицы, маршруты городского транспорта. Поэтому взмахом руки остановил такси, уселся на зачехленное сиденье, назвал отель. Когда машина тронулась, оглянулся – следом пристроилась другая.
«Пасут, сели на «хвост», – понял Николай Степанович. Сквозь стекающие по стеклам струи смотрел на город, о котором немало читал, здесь поднимали рабочих на борьбу, погибли Роза Люксембург, Карл Либкнехт, не первый год томится в застенках Эрнст Тельман…
Такси миновало замок Фридриха Великого, Берлинский собор, Прусскую библиотеку, здание с зеленым куполом, рейхстаг, где с 1933 года после поджога подручными Геринга и обвинения коммунистов заседания правительства не проводились.
Машина обогнула площадь, оставила за собой мост, свернула на Клюкштрассе и замерла у гостиницы. Тотчас из подъезда выскочил служитель отеля, услужливо отворил дверцу и, пока Магура расплачивался с водителем, держал над новым постояльцем зонт. У стойки Николай Степанович сказал: – Должны были звонить с Ангальского вокзала, заказать номер. Тщедушный портье протянул ключ.
– Ваш номер восьмой. Если пожелаете питаться в номере, надо сделать заказ.
Магура не дослушал, поднялся по устланной дорожкой лестнице, вошел в номер, состоящий из тесной прихожей, спальни, гостиной. Подошел к окну, за которым по крышам, асфальту барабанил дождь, слышались гудки клаксонов автомашин, грохот надземки-штадтбана, поступь печатающих шаг штурмовиков. Повесил на спинку кресла пиджак и прилег, не разбирая двухспальную кровать.
Дремота была чуткой. Словно получив в бок толчок, встал. Взглянул на часы, успокоился: «Не проспал. Мой звонок ожидают каждые три часа. Из номера, понятно, звонить нельзя, здесь аппарат прослушивается, не напрасно вахмистр посоветовал именно «Баварию».
Спустя пятнадцать минут покинул номер. Улыбнулся миловидной фрейлейн в кружевном фартучке.
– Будьте любезны, помогите приобрести бритвенные лезвия фирмы «Золинген», очень хвалили, – Магура старался четко произносить каждое слово, правильно ставить в них ударения.
Девушка взяла протянутые рейхсмарки, упорхнула, оставив нового жильца у столика с телефоном.
Магура поднял трубку. «Горничная, без сомнения, осведомитель полиции или абвера».
Набрал нужный номер, сдержал дыхание.
– Вас слушают, – сказали на другом конце провода.
– Говорят из отеля «Бавария», передаю привет от герра Мосли, – произнес Николай Степанович обусловленную фразу.
– Рад, что Густав здоров. Перезвоните по номеру 56–14.
В трубке раздались прерывистые гудки.
Не дожидаясь возвращения горничной, Магура спустился на первый этаж. Сообщил портье, что съездит на вокзал.
Поднял воротник и вновь попал под проливной дождь. Подумал, что не первый год работающий за кордоном разведчик может проживать далеко от отеля, чтоб добраться, потребуется время, но тут рядом остановилось такси с номером «У 56–14».
Усевшись позади водителя, Николай Степанович назвал адрес:
– Ангальский вокзал, – и тихо добавил: – Здравствуйте.
– Задерните шторки, – не оборачиваясь, попросил водитель и ответил на приветствие: – Здравствуйте! Ожидал звонка после прибытия вашего поезда, как говорится, сидел на телефоне.
– Позвонил, как только представилась возможность. Вы удивительно точны, прибыли буквально через пару минут.
– Машина была на ходу. Скольким обладаете временем?
– Мало, к сожалению, мало, – признался Магура. – Необходимо приобрести билет, перекусить, поставить точку в провокация.
– Нужна помощь?
– Справлюсь сам.
– И я не обладаю временем, иначе расспросил бы о многом. Рядом с вами посылка в Центр, микропленка.
Магура нащупал на сиденье спичечный коробок, спрятал в карман.
Водитель включил зажигание. Такси влилось в поток транспорта.
– Для меня что-нибудь есть?
Магура протянул брошюру расписания пригородных поездов.
– Здесь новый шифр и новый график выхода в эфир вашей рации.
Такси ехало по широкому, проходящему через район Тиргартен шоссе, обогнуло Бранденбургские ворота и остановилось у дома, в окнах которого не горел свет, возле не было ни одного прохожего.
– А это вам лично.
Водитель взял листок, и рука дрогнула.
– Спасибо, – водитель не отрывал взгляда от написанного мелким почерком. – Надо вернуть?
– Да.
Водитель отдал записку, Николай Степанович поднес к ней огонек зажигалки.
– Перед отъездом познакомился с вашей матерью, – понимая, что творится в душе товарища, сказал Магура. – Бодрая, чувствует себя вполне хорошо. Угощала чаем с вареньем.
– Малиновым или черничным?
– И тем и другим.
– Это ее фирменное. В детстве собирал чернику, а за малиной ходил в ближайший лес.
Некоторое время водитель молчал, смотрел на ходившие взад-вперед «дворники».
– Передайте в Центр, что крайне необходим радист, прежний призван в армию. Стараюсь сблизиться с Красновым, чтобы быть в курсе замысливаемых им дел по восстановлению белого антисоветского движения. Атаман решил вернуться не только в большую политику, но и к командованию. Надеется убедить немцев в необходимости формирования казачьих отрядов для включения их в состав регулярной армии, участия в грядущей войне с Союзом.
– Считаете, война будет?
– Об этом говорит многое. Краснов пришелся для немцев как нельзя кстати, его казаки-эмигранты должны поднимать на Дону, Кубани восстания. У наших границ происходит концентрация германских войск, утверждены стратегические планы «Ост», «Барбаросса». У Гитлера разыгрался аппетит, после почти молниеносно взятых Польши, Франции устремил свои взоры на Россию.
У Ангальского вокзала такси пристроилось на стоянке к другим машинам. Магура не успел попрощаться, как в машину заглянул промокший берлинец:
– Свободен?
Водитель не ответил, взглянул на счетчик.
– С вас семь марок, если возможно, без сдачи.
Магура ступил на постовую. Место позади водителя занял новый пассажир.
«Минуло двадцать лет после нашего расставания в подвале врангелевской контрразведки, а он почти не изменился, лишь виски тронула седина, но лицо, голос такие же, какими были в Царицыне».
Следовало идти в полицейский участок на вокзале, узнавать о поисках паспорта, приобретать билет, но Магура не торопился, смотрел вслед такси с номером «У 56–14», за рулем которого сидел некогда молодцеватый ротмистр Добровольческой армии, переводчик британской военной миссии Синицын, он же Альт, как прежде и ныне подписывал свои радиограммы Центру.
Пелена дождя не позволила Магуре увидеть, как из подъехавшей машины вышел и нырнул в телефонную будку человек в прорезиненном плаще.
– Докладывает Пабс! Объект снова на Ангальском!
В трубке спросили:
– Какие имел контакты?
– За исключением портье и дежурной на этаже, а сейчас водителя такси в контакт ни с кем не вступал. Служащие отеля вне подозрения – наши информаторы.
– А таксист?
– Объект не выбирал машину, сел в первую подвернувшуюся.
– Номер зафиксирован?
– Так точно! – выкрикнул Пабс, хотя не удосужился записать номер автомашины. Это было оплошностью агента службы наружного наблюдения, за которую светило наказание, вплоть до понижения в звании, должности. Поэтому Пабс чиркнул в записной книжке номер первого попавшего на глаза такси.
Я. К. Берзин (Старик, генерал Гришин), наставник Героев
Советского Союза Рихарда Зорге, Льва Маневича:
Советский разведчик должен иметь горячее сердце патриота, холодный рассудок и железные нервы.
Ф. И. Голиков, генерал-лейтенант, начальник Разведывательного управления Генштаба – Сталину:
Для наступления на СССР немцы создают три армейские группировки, первая (ген. – фельд. Бок) наносит удар на Петроград, вторая (ген. – фельд. Рундштедт) – в направлении Москвы, третья (ген. – фельд. Лееб) – на Киев. Начало ориентировочно 20 мая 1941 г.
10 Обер-вахмистр обрадовал Магуру: – Паспорт найден! Будет возвращен после необходимых формальностей. Можете перестать волноваться. Что касается билета для дальнейшего путешествия, то он забронирован, поезд отходит в двадцати три тридцать.
В отель Николай Степанович вернулся на автобусе. Поднялся на свой этаж и удивился, увидев дверь номера незапертой: «Хорошо помню, что при уходе дважды повернул ключ в замке».
Переступил порог и увидел стоящего у трюмо Генриха Гофмана и развалившегося в кресле Карла Бёмера. «Один все утро торчал в коридоре вагона, второй исполнял роль проводника».
Не поднимаясь, Бёмер сказал:
– Извините, что явились без приглашения. Но ожидать под дождем не слишком приятно.
Магура резко перебил:
– Принесли паспорт?
– Близки к истине.
– Кто, с какой целью его похитил?
– К чему столько вопросов? Наберитесь терпения, спешить некуда, до отхода поезда достаточно времени.
– Паспорт с вами?
Вместо ответа Бёмер достал сигарету, стал вертеть в руках.
– От вас и только от вас зависит, чтобы наша встреча не затянулась, привела к желаемому обеими сторонами результату. Согласитесь, что попали в пренеприятную историю, которая сильно повредит карьере, даже поставит на ней крест, сделает вас не только безработным, но и обитателем одного из сибирских лагерей. Не ошибусь, если предположу, что вас не прельщает перспектива быть арестованным за потерю бдительности, разгильдяйство – поверенный в делах СССР в Берлине господин Астахов и в Москве в Наркомате иностранных дел не простят потерю паспорта, провоз валюты враждебной рейху страны.
– Паспорт не потерян, а выкраден, – поправил Магура. – Что касается долларов, то они подброшены с провокационной целью.
Бёмер остался невозмутимым.
– Вряд ли ваше начальство обрадуется, когда узнает, что вы пересекли новую границу Германии, прибыли в Берлин без надлежащего документа, совершили противозаконный провоз иностранной валюты. При репрессиях в различных слоях общества, начиная с командного состава армии, наркоматов и кончая простыми рабочими, крестьянами, не сложно догадаться, какие вас ожидают меры наказания.
– Ближе к делу.
Бёмер положил на столик паспорт.
– Не вижу радости. На вашем месте я бы пустился в пляс. Мы способны в наикратчайший срок поймать любого похитителя, разрешить все конфликты и не оставить в беде гражданина дружественного государства.
Магура спрятал паспорт во внутренний карман.
Бёмер заспешил:
– Конфликт разрешен. Остается подобным образом завершить вопрос о попытке незаконно провести валюту. От одного вас зависит, будет ли дан ход протоколу о долларах или документ попадет в мусорную корзину. Стоит Наркомату иностранных дел СССР узнать, что их сотрудник замешан в финансовой махинации, его не просто выгонят со службы, а отдадут под суд за уголовное преступление или, что несравненно хуже, передадут в руки карательных органов. Верю, что имеем дело с благоразумным, отдающим отчет в своих поступках, умеющим смотреть в лицо упрямым фактам, сознающим свой крупный проигрыш. Вам ничего не остается, как стать нашим информатором в наркомате, выполнять незначительные поручения. В свою очередь обещаем, что Москва не узнает об инциденте в поезде, обнаружении валюты. Соглашайтесь на сотрудничество и можете продолжить путь в прекрасную Францию.
– Есть другой вариант. Я немедленно иду в свое посольство, докладываю о провокации, посол ставит в известность имперское министерство иностранных дел, лично Риббентропа.
Бёмер смял сигарету.
– Никуда не пойдете! Жалобой погубите себя. Любое начальство не прощает ошибок подчиненных, вас под конвоем отправят обратно в Москву, мы останемся в стороне.
– Кто «мы»?
– Ваши доброжелатели.
– Абвер или СД?
– Это не столь важно. Наберитесь терпения, не перебивайте. Потеря паспорта и появление валюты останутся между нами, за это окажете сущую безделицу, станете информировать о некоторых аспектах деятельности наркомата.
– Это называете «сущей безделицей»?
– Не придирайтесь к словам. Германия в курсе многого, что творится в вашем учреждении, даже в Кремле, но, к сожалению, знает далеко не все. Вам не придется похищать документы, согласны на их копии. Передавать будете из рук в руки, без свидетелей, взамен станете исправно получать крупные суммы в советских рублях или драгоценном металле, на ваше имя откроют в Швейцарии счет.
– Вы откровенны, будто уже получили мое согласие шпионить для Германии.
– Не шпионить, а помогать рейху, притом за хорошую плату, – впервые подал голос хранивший молчание Гофман.
Бёмер встал, шагнул к Магуре.
– Я был предельно откровенным, так как уверен в вашем согласии. Продолжайте вояж. Когда вернетесь домой, вам позвонят – телефоны как служебный, так и домашний известны. Услышите привет от Саввы Фадеевича, станете через него держать связь с нами.
Бёмер подал Гофману знак и пошел к выходу. На ходу надел шляпу. У порога сказал:
– На столике валюта, чудесным образом оказавшаяся в вашем кармане, считайте ее авансом.
Дверь неслышно затворилась, о пребывании в номере агентов абвера напоминала лишь раздавленная на полу сигарета.
Лорд Длойд, член парламента Великобритании:
Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширяет корейско-маньчжурскую границу вплоть до Ледовитого океана, присоединит себе Дальневосточную часть Сибири. Мы откроем Германии дорогу на Восток, тем самым обеспечим столь необходимую нам возможность экспансии. Таким образом можно будет отвлечь от нас Японию с Германией и держать СССР под постоянной угрозой.
Сообщение в Генштаб ВС ССР генерал-майора В. Тупикова[104]:
Со слов немецкого майора, в их генштабе решено направить все силы на Восток, чтобы забрать хлеб, уголь, нефть и лишь затем продолжить войну с Англией и Америкой. Полковник Ришовану (бывший товарищ министра Румынии) в личной беседе с нашим источником сказал, что главный штаб румынской армии вместе с немецким занят разработкой плана выступления против СССР, начало которого следует ожидать через три месяца.
Из доклада заместителя начальника Генштаба Вооруженных Сил Ф. И. Голикова[105]:
На западной границе СССР немцы сосредоточили 122 дивизии, и примерно 16 дивизий выдвинули Финляндия и Румыния.
– Русский дал согласие?
– Промолчал, но молчание знак согласия. Мы вынудили стать нашими ушами, глазами в его наркомате, приперли к стене, отрезали все пути к отступлению.
– Не забывайте о весьма загадочной душе славян, об этом писал их Достоевский. Русские, тем более большевики, непредсказуемы.
– Причин для беспокойства не вижу.
– Не исключено, что объект явится в НКВД, расскажет, что произошло с ним.
– Даже откровенный глупец не станет подкладывать голову под топор.
– Когда русский станет возвращаться в Союз, будет делать у нас пересадку, напомните ему о последствиях, которые ожидают при отказе в сотрудничестве.
Спустя неделю Магура вновь оказался в Берлине. С Николаем Степановичем возвращались на родину сотрудники Советского посольства, торгового представительства, педагоги русской школы в Париже.
Когда поезд шел по землям Польского генерал-губернаторства, в занимаемом русскими вагоне появился Гофман, сделал попытку поговорить, но это закончилось неудачей. Покидая перед границей поезд, Гофман не знал, что доложить начальству: «Признаться, что контакта не добился? Но тогда за бездарность прощусь со службой. Придется соврать, что русский принял наше предложение».
Перед наступлением нового сорок первого года Магуре позвонил некто Савва Фадеевич Вроксин, поинтересовался здоровьем, настроением и похвалил баварское пиво.
– Приглашаю на прогулку в Сокольники, подышим свежим воздухом.
– В парке сейчас неуютно, с утра сыплют хлопья снега, завывает ветер, – заметил Магура. В ответ рассмеялись:
– Зато безлюдно, что немаловажно. Жду в пять вечера, когда еще светло.
Савва Фадеевич был худощавым, в шапке-ушанке, пальто с поднятым воротником. В ожидании Магуры изрядно перемерз, приплясывал на месте, хлопал себя по бокам. Увидев Николая Степановича, пошел к нему навстречу.
– Описали подробно, не мог ошибиться. С удовольствием передаю привет от беседовавших с вами в отеле «Бавария». Они верят, что завязавшаяся дружба, пусть небезвозмездная, станет крепнуть день ото дня. Спешу обрадовать – в Берне на ваше имя открыт счет, на него станут поступать перечисления за каждое выполненное задание. Адрес банка и номер счета узнаете позже. Сейчас перейду непосредственно к делу. Не посчитайте за труд, постарайтесь в наикратчайший срок раздобыть копии переписки наркома Молотова с его коллегами из европейских государств, особенно с Британией. Еще узнайте, не намечен ли перерыв в поставках крайне необходимых Германии металла, нефти, хлеба, стального проката…
На заснеженной аллее глубокий снег хранил следы чьих-то лапок.
«Неужели заячьи? – подумал Магура. – Никогда бы не подумал, что в Сокольниках обитают длинноухие».
– Вижу по вашему лицу, что запоминаете мной сказанное, – похвалил Савва Фадеевич. – Ценю обладающих цепкой памятью.
Савва Фадеевич сделал несколько шагов, взглядом пригласил Магуру следовать рядом. – Чувствуете, как легко дышится? Не то что в пропахшей бензином, задымленной столице. Кстати, знакомый вам Гофман в ближайшие дни появится в Москве, продолжит работу на благо великой Германии, вам представится возможность встретиться.
Советский резидент в Риме в НКГБ СССР:
Вчера в МИД Италии поступила телеграмма итальянского посла в Берлине, сообщается, что высшее военное командование Германии информировало его о начале военных действий рейха против СССР между 20 и 25 июня с. г.
Радиограмма Рамзая[106] из Токио:
На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков— Москва – Ленинград.
Германский посол Отто заявил, что фюрер исполнен решимости разгромить Союз.
Прибывшие представители ставки подтвердили: Германия совершит нападение 22 июня, используя фланговые и обходные маневры, окружит, изолирует отдельные группы Красной Армии
Из постановления правительства:
Назначить т. Сталина И. В. Председателем Совета Народных Комиссаров СССР.
Шулленбург, посол Германии в СССР:
Я твердо уверен, что, понимая, насколько серьезно международное положение, Сталин принял на себя личную ответственность за ликвидацию возможного конфликта между СССР и Германией.
В. Мюллер, генерал:
Располагаю конкретными доказательствами, что фюрер хотел превратить Россию в колонию, собирал книги о колонизации, чтобы применить эти методы в России.
Минуло полгодаЛубянка, июнь, 1941 год
Гофман не мог устоять на месте. Как заведенный бегал по камере от двери до койки, от зарешеченного под потолком с козырьком окна до столика.
«В его петлицах ромбы! Благодаря мне повышен в звании, быть может, привинтил новую награду! Носит малиновые петлицы, нашивки на рукавах, значит, переведен в Наркомат внутренних дел. Он должен узнать меня, обязан приложить все силы, чтобы вытащить отсюда! Мы связаны одной веревочкой, если откажется протянуть руку помощи, потащу за собой на дно!»
В «кормушке» стоял ужин, но Гофман и думать не мог о еде.
По камере бегал бы долго, но трижды мигнула под потолком лампочка – сигнал ко сну, и Гофману пришлось подчиниться распорядку внутренней тюрьмы.
Спать не мог, лежать тоже, часто вскакивал, садился, отрешенно смотрел на шершавую стену.
Когда стук в дверь возвестил о подъеме, потребовал немедленной встречи с Магурой, только с ним и ни с кем другим.
– Желаю дать ценные показания!
Вновь забегал по камере, нервно, до хруста поламывая костяшки пальцев.
«Его разбудят, если уснул после проведенной на службе ночи. Мое желание сообщить нечто важное заставит забыть про сон».
Наконец дверь открылась, и Гофман шагнул к вошедшему, кого впервые увидел в международном вагоне состава Москва – Берлин.
– Безмерно счастлив видеть вас в полном здравии и переведенного из Наркомата иностранных дел в НКВД. Как желаете, чтобы обращался – по званию или фамилии?
– Лучше по званию, – ответил Николай Степанович.
Гофман потер ладонь о ладонь.
– Всегда знал, что судьба ко мне благосклонна, сейчас сделала бесценный подарок – встречу с вами. У меня чертовски хорошая память, она ни разу не подводила, помогала подниматься по служебной лестнице.
– И в конце концов привела в тюрьму, – добавил Магура.
Гофман мотнул головой.
– И поможет обрести свободу! С вашей помощью.
– Как это представляете?
– Детали не интересуют. Чем скорее покину эти негостеприимные стены, тем лучше для вас.
– Откуда уверенность, что выйдете?
– Не задавайте глупые вопросы. Мы с вами не на допросе, где я в незавидной роли последственного, вы следователь. Если прежде был вынужден унижаться, забыть о гордости, верности данной фатерлянду присяге, то теперь все переменилось – не мне, а вам следует бояться не только краха карьеры, но и потери самого дорогого, что даровано Богом, а именно: жизни! Почему смотрите, как баран на новые ворота, – так, кажется, звучит русская пословица? Или посмеете заявить, что впервые видите меня?
Магура пожал плечами.
– Отнюдь. Знаю как участника провокации и заброшенного в мою страну агента германской разведки.
Гофман нервно рассмеялся и перешел на шепот:
– Если сегодня, в крайнем случае завтра, не обрету свободу, пеняйте на себя! Ошибки, тем более предательства, не прощает любая разведка, ваша не исключение. У меня может развязаться язык, ваше начальство узнает немало любопытного о капитане Магуре, в том числе о потере паспорта, получении авансом довольно кругленькой суммы.
– Снова берете на вооружение шантаж?
– На моем месте подобным образом поступит любой. Когда на кон поставлена жизнь, допустимо все!
– Умеете играть в шахматы?
Вопрос удивил Гофмана.
– При чем шахматы?
– Если мало-мальски знакомы с правилами этой древнейшей игры, должны знать, что в шахматах существуют различные хитрые комбинации. Иногда стоит пожертвовать противнику малоценные фигуры, чтобы захватить королеву, загнать в тупик по имени «мат» короля.
– Куда клоните?
– За последнее время абвер так привык к довольно легким победам над британской разведкой, что потерял чувство меры. Грешно было не воспользоваться беспечностью ведомства адмирала – стали снабжать германское командование интересующей его информацией, в том числе о делах, планах Наркомата иностранных дел, об оборонной мощи моей страны, к чему у Германии повышенный интерес.
– Хотите сказать, что кормили ложной информацией? А как же ваша вербовка?
– Ее санкционировал НКВД для проникновения в вашу разведывательную сеть.
– Не поверю ни единому слову! Вам платили, притом весьма щедро, открытый в Швейцарии счет имеет несколько нулей!
Магура усмехнулся.
– Перечисленная сумма пойдет на борьбу с агрессором стран Европы.
Как попавшая из воды на сушу рыба, Гофман стал глотать ртом воздух.
– Но вы вошли в контакт с нашим резидентом в Москве, снабжали информацией, ее проверяли, она безупречная. Савва Фадеевич на свободе!
– Пока на свободе, – уточнил Магура. – Как до поры до времени на свободе оставались вы.
Капитан госбезопасности собрался постучать в дверь, чтобы охранник выпустил из камеры, но Гофман судорожно схватил за руку:
«Не дать уйти! Иначе ждет очередной допрос, он может оказаться последним, следом наступят приговор и его исполнение!»
– Какое сегодня число?
Магура утолил любопытство:
– Двадцатое июня, пятница.
Гофман проглотил подступивший к горлу комок и заспешил:
– Желаю сделать чрезвычайно важное заявление! Оно заинтересует ваши органы, Генштаб, правительство, самого Сталина, поможет мне избежать расстрела!
– Ближе к делу.
– Фюрер фанатично верит в мистическую роль определенных в году дней. По восточному календарю сорок первый считается годом змеи, которая жалит, призывает нападать первым. Для наиболее важных, судьбоносных решений Гитлер выбирает воскресенья. Год назад в воскресенье продиктовал в Компьенском лесу текст капитуляции побежденной Франции. Начиная с нападения на Польшу, все глобальные мероприятия назначал на воскресенья. Послезавтра самый долгий день и самая короткая ночь!
– Заявление касается воскресенья?
– Да, двадцать второго июня, – выдохнул Гофман.
Из директивы Гитлера и начальника штаба верховного командования генерал-фельдмаршала В. Кейтеля:
День вторжения – 22 июня, часы – 3 ч. 30 мин., армия действует независимо от авиации.
Сообщение в НКВД из Берлина:
Источник в штабе германской авиации сообщил: все мероприятия по подготовке вооруженного выступления завершены, удар можно ожидать в любое время. Розенберг заявил, что Советский Союз можно стереть с географических карт.
Резолюция: т. Меркулов[107]. Можете послать ваш «источник» из штаба герм, авиации к <…> матери. Это не источник, а дезинформация.
Из постановления Советского правительства:
Исходя из интересов усиления экономической и военной мощи СССР, признано целесообразным увеличить продолжительность рабочего дня с 6–7 до 8 часов и вместо шестидневки ввести восьмидневную рабочую неделю.
Радиограмма Рамзая из Токио 22 июня 1941 г.:
Выражаем наши наилучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем упорно выполнять нашу миссию.
Спустя четыре годаБерлин, 9 мая, 1945 года
Ступеньки привели Магуру в подземный двухэтажный бункер, близ здания имперской канцелярии и Бранденбургских ворот. Николай Степанович миновал 50 ступенек и оказался на глубине двух десятков метров. Под толщей земли, бетона, без вентиляции дышалось с трудом. Бункер выглядел жалко: мебель поломана, под ногами ящики (в одном Железные кресты), завалы штукатурки, расколотые плиты финского мрамора, которым был выложен пол, пепел от сож-женных документов.
Магура заглядывал в брошенные хозяевами комнаты, искал ту, где покончил счеты с жизнью фюрер с Евой Браун (в день самоубийства ставшей женой Гитлера), а также принявшие яд супруги Геббельс и их пятеро детей, отравлены овчарка Блонди со щенком, на которых проверялся цианистый калий. Трупы завернули в солдатские одеяла, ковры, вынесли по запасному выходу в парк, бросили в снарядную воронку, облили бензином, подожгли. Не до конца сгоревшие тела спустя пять суток обнаружил рядовой Иван Чураков.
Магура выбрался на свежий воздух. Сквозь руины, обходя подбитые танки, мотки проводов, зашагал к Шарлоттенбургскому шоссе к Тиргартену. Пережившие штурм столицы берлинцы (преимущественно старики, женщины) очищали проезжую часть от битого кирпича, брусчатки, снарядных ящиков, засыпали воронки. Возле перевернутого газетного киоска стояла полевая кухня. Усатый солдат в фартуке поверх гимнастерки разливал наваристый суп в протянутые миски, кастрюли горожанам.
– Не напирай, соблюдай очередь, всем хватит!
За прошедшие сутки Магуре не удалось сомкнуть веки хотя бы на час, но усталости не чувствовал. В полночь с восьмого на девятое мая в военно-инженерном училище в Карлхосте генерал-фельдмаршал Кейтель от имени германского верховного командования подписал акт о безоговорочной капитуляции вермахта. Этих минут сталинградский чекист, как и все в его стране, ждал долгие четыре с лишним года.
Николай Степанович убавил шаг у надписи на стене:
Проверено – мин нет!
Сержант Шубладзе
Что-то заставило остановиться возле здания с выбитыми стеклами на Клюкштрассе. Отель «Бавария»! Невредимо!
В вестибюле не было ни души. Магура поднялся на второй этаж, вошел в знакомый номер. Вспомнилась осень сорокового года, монотонный шум дождя, покашливание Гофмана, тлеющая в руке Бёмера сигарета.
В комнате все покрыла пыль, она лежала повсюду, в том числе на телефонном аппарате. Берлинский номер Магура не забыл. Набрал на диске пять цифр, к удивлению, связь работала. В трубке раздались гудки, на другом конце провода к аппарату никто не подходил.