– Мне моя дорога, не желаю менять.
– На Свиридова могли объявить розыск.
– Списали в жмурики, как погибшего в бомбежке.
Непейвода оставил парня одного. Вернулся со свертком, высыпал на стол бланки паспортов, красноармейских книжек, продуктовые карточки – все с печатями.
– Сфотографируешься, приклеим фотку к ксиве. Кроме паспорта, сварганим броню, чтоб не забрили в армию, не отправили погибать. Будешь считаться рабочим оборонного предприятия, кому положена отсрочка от мобилизации.
Антон раскрыл один из паспортов, тот был новеньким, с хрустящими листками, точно поступил прямо из типографии Гознака.
Непейвода продолжал:
– Сам я числюсь в охране завода, потому и форму напялил. Работенка не пыльная, изволь стоять в воротах, проверять пропуска и следить, чтоб ничего не уперли. А чего воровать? Мины, детонаторы в хозяйстве ни к чему. На дежурствах дрыхну, при необходимости могу покинуть пост, оставить за себя сменщика. – Непейвода бросил на стол медаль «За отвагу». – С такой висюлькой на груди ни один патруль не остановит. Еще дает уважение нашивка за ранение, принимают за побывавшего под пулями, пролившего кровушку. Был бы ты постарше, тоже бы нацепил медальку, их у меня полная горсть.
– Трепался, что коль вырвешься на свободу, уйдешь за кордон, в Румынию, – напомнил Антон.
Непейвода дернул себя за мочку уха.
– Изменились планы. Жизнь повернулась другим боком, появились неотложные дела, и тебя к ним приставлю, внакладе не останешься, – не вдаваясь в подробности, какие дела ожидают Антона, накрыл на стол.
Тушенку Антон уплел за считанные минуты, запил чаем со сгущенкой.
– Не спеши, не то подавишься, – посоветовал хозяин. – С жратвой у меня полный спок – за золотишко достану чего угодно, – Непейвода, заметив, что парень клюет носом, отправил в спальню. Упрашивать Антона не пришлось, стоило бухнуться на кровать, уснул как убитый.
Проснулся вечером. Некоторое время смотрел в потолок. размышлял: «Снова привалила удача: и наелся от пуза, и получу крышу… А Непейводу точно подменили, в тюряге болтал невесть что, нынче набрал в рот воды, не объяснил, какое предлагает дело…»
Вспомнил, что Непейвода хвастался, как вскрывал сейфы, с выгодой сбыл скупщику краденый перстень с большим бриллиантом, на вырученные деньги полгода кутил в дорогих ресторанах, пил исключительно коньяк, курил сигары, щедро расплачивался с девицами за ласку.
«Красиво расписывал житуху в других странах, где полно частного капитала – грабь сколько угодно, легко набивай карманы лирами, долларами, марками. Заливал, будто арестовали за контрабанду и сбыт марафета, в тюрьме единственный с подобной статьей, называл себя вором в законе, других считал мелкой шушерой.
Захотел выйти на свежий воздух, но входная дверь оказалась запертой.
«Опасается, что слямзю чего-нибудь или дам драпака».
Не зная как и чем убить время, решил узнать последние новости с фронтов, но сколько ни искал, не нашел ни газеты, ни тарелки радио.
Пошел напиться к ведру с водой и споткнулся о плохо пригнанную половицу. Из любопытства приподнял и обнаружил тайник, где хранились печати, от гербовых до квадратных штемпелей, бланки пропусков, командировочных предписаний, паспортов. Коробка с патронами с картонными гильзами, разноцветными полосами. В двери заскрежетал ключ, пришлось найденное вернуть на место.
– Отоспался? – спросил Непейвода. – Силен, как погляжу, дрыхать, от храпа чуть крыша не поднималась. А я бессонницей маюсь.
– Пей лекарства, – посоветовал Антон.
– От порошков и таблеток живот болит. – Непейвода вывалил из кошелки кулек с конфетами-подушечками, буханку хлеба, пару пачек чая, папиросы, последней на стол поставил бутылку водки. – Помню, хвастался, будто сечешь в радио, раз плюнуть починить любой приемник.
– Это смотря какой приемник и какой дефект, – объяснил Антон. – Если перегорела лампа и нет замены, останется немым.
– Ладненько. – Непейвода достал пакет, какой выдавали на передовой для перевязки ран. Разорвал клеенчатую обертку, забинтовал Антону глаза: – Походишь, будто лишился зрения, патруль слепого, не посмеет задержать.
Тугая повязка сдавила веки, виски, Антона обступила непроглядная темнота.
Непейвода вывел парня из дома. Антон шагал, точно ребенок, делающий первые в жизни робкие шаги. «Спасает не от патруля, ведет на малину, не желает, чтоб узнал адрес».
Они проехали на трамвае несколько остановок, ступили на асфальт. Вошли в подъезд, поднялись на несколько этажей. У одной квартиры Непейвода трижды постучал, когда дверь отворилась.
– Привел, как обещал.
Антон получил толчок в бок, переступил порог.
– Садись, в ногах правды нет.
Стоило опуститься на стул, как Антон захотел сорвать с глаз бинт. Догадавшись о настроении парня, Непейвода успокоил:
– Потерпи чуток, побудь незрячим. Немало дней и ночей провели бок о бок, в тюряге счет иной, чем на воле, там месяц идет за год, выходит, знаем друг друга давно. Радуйся, что оказываю доверие, принимаю в дело.
– Сберкассы брать или квартиры? – уточнил Антон. – Предупреждаю, работаю в одиночку. В банде легко лишиться свободы, не отмоешься.
– Работа предстоит чистая, без налетов на сберкассы, магазины, квартиры. Гарантирую хороший приварок, внакладе не останешься. Станешь выполнять безобидные поручения, слушать, что говорят вокруг. Примешься снова шарить по чужим карманам, вернешься в камеру или подстрелят как вредный в военное время элемент, станешь в сырой земле червей кормить. Коль оставят жить – погонят на фронт, где сейчас воюют недоумки, кому большевики затуманили мозги. Мы с тобой не лыком шиты, нас на мякине не проведешь, знаем, что немцы не оккупанты, как их обзывают в газетах и по радио, не будь ее, продолжали бы куковать на нарах, видеть небо в крупную клетку.
– Немцы смерть несут, – огрызнулся Антон, Непейвода сделал поправку:
– Партийцам, а не таким, как мы, кто от большевиков натерпелись под завязку. Ни мне, ни тебе нет резона гибнуть за Советы. – Непейвода зашуршал бумагой и заговорил складно, Антон понял, что читает написанное: – Настал конец старой власти. Доблестные германские армии несут свободу от бесправия, большевистского рабства. Недолог день и час, когда над Сталинградом взовьется немецкий стяг. —
Непейвода откашлялся, словно чужие мысли застряли в горле, и далее продолжил без шпаргалки: – Немцы – сила, их не остановить, что ни день, берут города, удержу им нет. Была власть советская, станет немецкая, начнется вольготная житуха, какая не снилась, вольготная, только надо ее заслужить. Слушайся меня, выполняй, что скажу, и станешь ходить гоголем, не придется ломать голову, где найти шамовку, деньжата.
Антон перебил:
– В банду я ни ногой, хоть вешай.
– Работенка пустяковая, передашь письмецо с посылкой, взамен получишь ответ. Или узнаешь на заводе, что выпускают, куда отправляют продукцию. Одним словом, станешь глядеть в оба, докладывать обо всем.
Антон услышал скрип стула, шаги, присутствующий при разговоре неизвестный, вышел из комнаты.
«Теперь понятно, отчего завязал глаза, – подумал Антон. – Не желал, чтоб увидел, куда и к кому привели. Почему болтал один Непейвода, а хозяин набрал в рот воды?»
Найти ответы на вопросы не успел – Непейвода поднял Антона, посадил в нишу, снял повязку, и парень увидел приемник иностранного производства.
– Если не врал, что разбираешься в радио, чини, чтоб не издавал треск.
– Паяльник нужен и олово с канифолью, – потребовал Антон и потер уставшие от темноты глаза. Получив требуемое, принялся за работу. Сразу забылись печаль, пропали невеселые мысли, появилось желание помочь приемнику обрести голос.
Когда из динамика послышалась музыка, сказал:
– Принимай, станет работать как часы.
Непейвода похвалил:
– Молодец! С такими, как у тебя, руками сейфы открывать.
– К сейфам на аркане не затащить.
Антону вновь забинтовали глаза, вывели в прихожую, оставили у стены.
«В аферу втравливают, – понял парень. – Плел про фашистов невесть что, будто те чистые ангелы, на них надо молиться. Если откажусь помогать, не дышать больше в две дырочки. Ничего не остается, как хитрить, соврать, что согласен жить по его разумению».
Антон привалился к стене, почувствовал за спиной нечто мягкое, провел рукой и понял, что стоит у вешалки. По привычке залез в карманы плаща, в одном обнаружил дыру в подкладке. Недолго думая, оторвал со своей куртки висящую на честном слове пуговицу, сунул в прореху.
Из показаний резидента германской разведки в Сталинграде:
…Без проверки нельзя было привлекать к сотрудничеству, даже если парня рекомендовал гр. Непейвода. Следовало узнать, чем дышит, как относится к скорой оккупации края, взятию немцами Сталинграда.
Решили прощупать кандидата, задать ряд вопросов, увидеть реакцию, услышать ответы. Не скажу, что гр. Селезнев завоевал доверие, но выбирать было не из кого, приходилось довольствоваться отбросами общества, в данном случае уголовным элементом с тюремным прошлым – подпирали сроки проведения акции, были необходимы сигнальщики…
– Выдерните из розетки штепсель, невозможно разговаривать при марше! – Скоро время сводки, интересно, как обстоят дела на фронте.
– Верите большевистской пропаганде? Их передачи – сплошная трескотня: «стойко сдержали натиск», «наше дело правое», «смерть фашистским оккупантам». Где оставили дружка?
– В прихожей. Пусть поскучает. Лично я ему доверяю, пригляделся в камере, нет иного выхода, как танцевать под нашу дудку. Знает, коль схватят, за побег добавят срок, хотя побега как такового не было. Мы для него вроде ангелов, один погорит как швед под Полтавой. Выпишем ксиву, броню, станем кормить, подбросим деньжат на карманные расходы, предоставим жилье и станет нашим со всеми потрохами.
– С вербовкой повременим. Беседа не понравилась, вы были излишне откровенны, в будущем действуйте умнее, хитрее. Пусть считает, будто приглашаем в обычную воровскую шайку, чья цель магазины, квартиры.