– И сберкассы. Дубков верно советовал их брать, там нынче в охране сопливые девчонки, в кобуре помада и пудреница.
– Прекратите болтать о сберкассах! Налеты на них – чистой воды авантюра, присвоение государственных или личных средств не входит в наши планы. Дружку ни слова чем занимаемся, придет время, растолкуем, что и как. – Поручусь за него чем хотите, свой в доску.
– На его лице не увидел радости от информации, что город скоро будет взят рейхом. – Как желали увидеть радость, коль башку замотали? – Мог высказать отношение к услышанному. – Ошарашил, когда сказал про немецкий флаг.
– Проверим в деле. Если не оправдает надежд, избавитесь. Кстати, где Дубков покинул свет, в снимаемой им квартире или в больнице?
– Не знаю, а врать не буду.
– Превысили полномочия, приказа убивать не было.
– Пришлось без приказа. Не стрельни в поганую рожу, заложил бы, не успели пискнуть, как оказались в НКВД.
– Проверьте на деле благонадежность, прикажите собрать сведения о продукции «Баррикад», составить схему расположения новых постов МВПО, зенитных орудий – последних за последнее время стало больше. А как с вашим заданием?
– Разведал все до точки. На «Красном» льют болванки для снарядов, на Медицинском оборудовании освоили запалы для мин.
– Какого калибра? Сколько отгружают за сутки? Куда отправляют продукцию? Ходили на кирпичный? По непроверенным сведениям, по заказу Союзвзрывпрома там делают динамит «О».
– Завтра схожу.
– Нужно сегодня, лучше вчера.
– Гоняете по городу из конца в конец, а толку не видно, все сведения остаются при нас, хотя герр Гросскурт их ждет как манну небесную. Надо поспешить с отправкой.
– Не вам решать, что делать! Знайте свое место, зарубите это на носу! И возвращайтесь к дружку, иначе уснет в прихожей.
Из приказа по Сталинградскому УНКВД:
Во исполнение распоряжения зам. наркома внутренних дел Союза
ССР о задержании уклоняющихся от военной службы и дезертиров, шпионов, диверсантов и уголовно-преступного элемента:
1. Провести облаву. Подвергнуть проверке вокзал, ближайшие ж.-д. станции, поезда, подозрительные квартиры, домовладения, общежития, подвалы, чердачные помещения, убежища.
2. Для проведения операции выделить наряды, действовать согласно прилагаемому плану.
Непейвода захмелел быстро. Осоловело уставился на бутылку, дрожащей рукой наполнил рюмку.
– И ты рвани. Встречу надо отметить. Угощаю не самогоном, который отдает сивухой, а водочкой заводского производства – чистая слеза, отдал за нее часики с цепкой, а на ней брелоки… Нынче за деньги купишь лишь спички, хлеба с сахаром, спиртное меняют на одежду или золотишко, лучше идут царские червонцы, ювелирные цацки… – Осушил рюмку, крякнул, закусил малосольным огурцом. – Житуха пошла, что во сне не снилась, вроде наступил коммунизм, о котором талдычило радио, писали газеты и придумал ихний Карла Маркса… Как налетит немчура и начнется паника, возьмем банк…
– Говоришь, что деньги сейчас ничего не стоят, а нацелился на банк, – заметил уплетавший маринованные грибы Антон.
– В банке золота – завались, все в чурках-кирпичах, – Непейвода с трудом поднялся, нетвердой походкой прошел на кухню, напился из ведра, вернулся. – Сильно задолжала мне советская власть, пришло время расплаты. Сначала забрала мельницу-водянку, затем увела из хлева скот, реквизировала маслобойку, очистила закрома от хлеба, гречки, не говоря о сене.
– Кулаками были? – уточнил Антон.
– Не кулаками, а крепкими хозяевами, кто за свое добро любому глотку перегрызет, – поправил Непейвода. – Все нажили собственным трудом, потом окропили.
– Сколько держали работников?
– Постоянно восемь батраков, в уборочную брали еще десяток. Отец выбирал жилистых, ленивых гнал в шею, – не договорив, Непейвода уронил голову на стол.
Антон обрадовался, что излияниям настал конец, но бывший сокамерник снова заговорил:
– Все, что бесовская власть посмела забрать, верну с процентами! Строго спрошу за ссылку семьи в Казахстан, где батю схоронили, сестра пошла побираться по миру и пропала, мать легла в могилу… Как выложил свою жизнь группенфюреру, оказали сочувствие и доверие, обещали за верную службу после войны наградить земельным наделом, назначить старостой, чтоб держал народец в крепкой узде, не давал бездельничать… Скоро немцы придут в Сталинград и снова двинут на Москву. Вся Россия с инородцами начнет жить по-новому, будет как у Христа за пазухой…
Антон слушал и мрачнел:
«Влип я, попал как кур во щи! Непейвода с врагами снюхался и меня тянет в дерьмо. Надо драпать, но без документа на первом же перегоне сцапают… Как вылезти из ямы? Откажусь служить – получу перо в бок…»
Положение было безвыходным, Антон чувствовал, что словно уперся лбом в глухую стену.
Утром невыспавшийся Непейвода первым делом опохмелился. Цедя сквозь зубы ругательства, он влез в галифе, замотал ноги обмотками, зашнуровал ботинки, надел гимнастерку, подпоясался.
– Поведу на новую хату. Станешь квартировать у бабки. Не скажу чтоб сильно старая, но и давно не молодая.
«Если захочет снова завязать глаза – не дамся», – решил Антон, но опасения оказались напрасными.
– Хозяйку кличут Гликерией Викентьевной, – рассказывал по пути Непейвода. – Страсть как боится домушников. Все уши прожужжала, дескать, страшно одной в четырех стенах, найди квартиранта непьющего. Будешь при ней вроде сторожа, не проговорись, что мотал срок и что вчера я перебрал. Старушенция на дух не переносит алкашей. Ко мне относится, как к родному сыну, сама бездетная…
Дом, где отныне приходилось проживать Антону, стоял в глубине двора. Кирпичный, трехэтажный, он высился над окружившими его строениями дореволюционной постройки.
На нужном этаже Непейвода постучал в дверь, хотя имелась кнопка звонка. Учтиво поздоровался с выросшей на пороге сухонькой старушкой с горбатым носом, брошью на груди, в переднике с поблекшими кружевами.
– Привел, как просили, квартиранта. Парень подходит по всем статьям: некурящий, от рождения стеснительный, мухи не обидит, одним словом, не человек, а подарок. Трудится на кирпичном, продуктовые карточки имеет рабочие.
Хозяйка пригласила в квартиру, где центральное место занимал рояль, в спальне возле кровати на тумбочке выстроились пузырьки с аптечными этикетками. Перехватив взгляд Антона, старушка объяснила:
– Страдаю ревматизмом, мучают головные боли, ноют колени, ухудшается зрение – целый букет болезней. В мои годы хвори не в диковинку, – не делая перехода, спросила: – Любите музыку? Посещали симфонические концерты или довольствовались прослушиванием граммофонных пластинок? Тогда очень вас жаль. Но все поправимо, обещаю приобщить к классике. Не представляю жизни без Гуно, Листа, Моцарта, наших Чайковского, Мусоргского. Родители мечтали сделать из меня великую исполнительницу, в крайнем случае концертмейстера, но приходится довольствоваться скромной должностью преподавателя детской музыкальной школы.
Непейвода косо посмотрел на Антона, дескать, извини старушки-ну болтовню.
– С детьми иногда даю концерты в госпитале. Пианино туда, как понимаете, не взять, приходим со скрипками, аккордеоном, баяном, раненые неизменно благодарят… Долгими вечерами тоскливо от того, что не с кем перемолвиться словечком. Еще ни на минуту не покидает страх быть ограбленной, даже убитой – явится вор, да не один, приставит к горлу острый нож, потребует отдать последнее, что сохранила на черный день. Подумаю, что убьют, сердце останавливается.
– Никто не нападет, – успокоил Непейвода. – Нечем у вас поживиться, другое дело, если бы имели фамильные драгоценности.
Домушники проводят разведку, узнают, насколько богаты жильцы, когда те в отлучке, лишь потом идут на дело. Ваше пианино не унести.
– Не пианино, а рояль, это большая разница. Если не явится вор, по-вашему, домушник, могут уплотнить, вселить семью эвакуированных с выводком детей, меня выгнать на кухню или совсем из квартиры.
– При жильце уплотнять не станут, – успокоил Непейвода и попятился к выходу, но Гликерия Викентьевна удержала:
– А как у молодого человека с пропиской? Не желаю неприятностей с милицией.
– Будет прописка и пропуск для хождений в ночное время, – пообещал Непейвода.
– Предупреждаю, к себе не пропишу.
Опережая новые вопросы, жалобы, Непейвода выскользнул из квартиры.
Старушка заперла дверь на внутренний замок, засов, вернулась к Антону.
– Если правильно информирована, кирпичный завод приравнен к оборонным предприятиям, значит, вам положен спецпаек. Посему станете за проживание платить продуктами.
Гликерия Викентьевна снова вспомнила молодость, когда училась в Петербургской консерватории, посещала концерты знаменитых исполнителей, однажды оказалась на банкете за одним столом с Рахманиновым.
Антон слушал и думал, что с болтливой хозяйкой не соскучится, главное, чтобы не бренчала на инструменте ни свет ни заря. Стало казаться, будто старушку знает давным-давно, настолько Гликерия Викентьевна была бесхитростна.
Из анкеты А. К. Селезнева:
Родился в 1925 г. в с. Малые Вишеры Смоленской обл.
Отец умер в 1932 г., мать доярка в колхозе.
Не женат.
Постоянного местожительства не имеет.
Образование 5 классов.
Судим за карманную кражу в городском транспорте, приговорен к
2 годам заключения.
Герман Вильгельм Геринг не скрывал своей многолетней страсти коллекционирования. Рейхсминистру, преемнику фюрера, председателю совета министров, имперского совета по обороне, начальнику экономического штаба «Восток» оставляли из музеев, частных коллекций оккупированных Германией стран полотна Мурильо, Веласкеса, Гойи, Рубенса, творения великих греков из фаросского мрамора, скульптуры Родена.