Осматривая очередное приобретение Геринга, Канарис польстил хозяину замка Коринхал:
– Рад, что ваше собрание пополняется. Вскоре ни у кого в рейхе и даже в мире не будет столь ценного.
Геринг расцвел, лицо со свисающими щеками стало еще шире:
– Я одержим желанием иметь все прекрасное, что создано. Страсть затмевает все иное, исключая заботы об авиации. Вам, конечно, известно – от шефа абвера даже мне невозможно ничего скрыть, – что некоторые произведения искусств оплачены из государственной казны, в мое шестидесятилетие передам все государству.
Геринг не догадывался, что спустя четыре года на одном из заседаний Международного военного трибунала в Нюрнберге почти дословно повторит признания в любви к коллекционированию[122].
– Лишь весьма посредственные личности не обладают любовью к… – С опозданием Геринг понял, что последнее утверждение собеседник может принять на свой счет, и не ошибся – Канарис все понял. Глава разведки и контрразведки (абвера) верховного командования вооруженных сил изобразил восхищение идиллическим пейзажем голландской школы XVII века, слушал, как Геринг хвастается своей коллекцией и думал: «Не поспешил ли высказать восторг? Не услышал ли в моих словах зависть к новым приобретениям? Сияет, как начищенный медный таз, еще немного и от переполняющего тщеславия вспыхнет. Кто-кто, а я прекрасно осведомлен, чья заслуга в появлении здесь бесценных полотен. Если наступление на Востоке не даст сбой, как случилось под Москвой и продолжается у стен Петербурга, можно ожидать прибытие новых полотен, скульптур, гобеленов, фарфора, бронзы, антики из музеев Эрмитаж, Русского, Третьяковской галереи, имени Пушкина».
Адмирал не смог отказать себе в удовольствии уколоть собеседника:
– Не вижу «Джоконду» несравненного Леонардо да Винчи, которая украсила бы вашу галерею.
Это был удар в самое уязвимое место Геринга, не первый месяц безуспешно ожидающего из Парижа портрет флорентийки, но гордость Лувра надежно спрятали участники движения Сопротивления[123].
Второй человек в рейхе, создатель разветвленной сети концлагерей пообещал:
– Вы будете первым, кого приглашу лицезреть у меня «Мону Лизу»!
Канарис стал рассматривать меч средневекового палача, которым исполняли приговоры Святой инквизиции: «Зачем держит это оружие? Желает устрашать гостей? Впрочем, меч прекрасно смотрится в соседстве с портретами кайзера, Муссолини, Наполеона, чьей карьере Герман завидует».
– Знакомы с последней сводкой с Восточного фронта? – спросил рейхсмаршал.
– Конечно, экселенц, – ответил Канарис.
– Русские не поняли, что их карта бита, для отражения нашего наступления не осталось сил, армия при последнем издыхании, к нам в плен попало больше их солдат, нежели осталось. Летом возьмем опорный пункт противника на Нижней Волге, за которым лежит громадное пространство. На повестке Сталинград, чтобы овладеть им, бросим тридцать пять отборных дивизий. Стоит миру узнать о победе рейха на Волге, в войну вступят Япония, держащая войска на границе в Маньчжурии, Турция пропустит наши армии через свою территорию…
Канарису были известны планы верховного командования, признание фюрера в беседе с японским послом: «Советы будут разгромлены летом и ни днем позже, большевиков отбросим в Азию, чтоб никогда не могли коснуться культурной почвы Европы. Моя цель молниеносного наступления на юге России».
Геринг продолжал с апломбом:
– Я брошу на Сталинград лучшие силы моего люфтваффе, в первую очередь асов четвертого флота под командованием барона Рихтгоффена, эскадрилью «Трефовый туз». Массированный налет подобно карающей деснице парализует город, превратит его в груду развалин, заставит выжившее население и обороняющихся обратиться в паническое бегство. Чтобы каждая бомба достигла намеченной цели, необходимы ваши люди в городе, их помощь в наводке на заводы, комбинаты, порт, железнодорожную ветку!
Рейхсминистр произнес это, не переведя дыхания, выпятив грудь с многочисленными орденами на синем мундире.
Из сообщения НКВД СССР в ЦК ВКП(б), СНК СССР:
По данным закордонной агентуры, главный удар противник нанесет на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, к Каспийскому морю, в частности к нефтеносным районам.
По плану верховного командования Германии Сталинград должен подвергнуться массированной бомбардировке, уничтожению оборонных предприятий, водных и сухопутных путей сообщений, противник совершит бомбометание как в ночное, так и дневное время, цель – парализовать нашу оборону, в частности противовоздушную…
Из приговора Международного трибунала 1 октября 1946 г.:
…Геринг обвиняется по всем четырем разделам обвинительного заключения. Установлено, что после Гитлера он является наиболее выдающимся деятелем нацистского режима… на основании ст. 27 Устава Международный военный трибунал приговорил
Германа Вильгельма Геринга – к смертной казни через повешение.
В очередную пятницу на известных органам госбезопасности волне и диапазоне в восемнадцать часов раздался бравурный марш – гремела медь тарелок, хор голосов орал, не жалея глоток:
Если мир будет лежать в развалинах,
К черту – нам на это наплевать!
Мы все равно промаршируем дальше —
Сегодня нам принадлежит Германия,
Завтра – весь мир!
Стоило оркестру и хору смолкнуть, как бесстрастный голос зачитал ряд пятизначных цифр. Расшифровка заняла в Сталинградском управлении НКВД считанные минуты.
– Версия подтвердилась – радиограмма адресована агенту в Сталинграде. Прежде упоминалась наша ротонда на набережной, сейчас сбитый «Юнкерс-88». Немцев волнует судьба экипажа самолета, который сейчас выставлен на всеобщее обозрение на площади. Густав связывается со своим резидентом по кличке Хорек по пятницам в восемнадцать ноль-ноль, предыдущая шифровка была так же в пятницу и в те же часы.
– Заглушим Густава, и Хорек оглохнет, – предложил Магура. – Решит, что забарахлил приемник, станет бороться с помехами, и тут заговорим мы – подберем диктора с тембром голоса Густава. Предложим разведать важный объект, вроде строительства аэродрома, и во время выполнения задания захватим.
– Хорек предельно осторожен, иначе так долго не работал бы у нас. Наш выход в эфир услышат, в функабвере поймут, что их резиденту плетут сети, предостерегут от попадания в капкан.
– До следующей пятницы функабвер не успеет предупредить Хорька.
– Не исключено, что есть резервный сеанс, мы его не знаем, а Хорек примет предупреждение и предполагаемая вами операция потерпит крах.
– Опередим функабвер, прикажем Хорьку от имени Густава встретить связника, и германский резидент покинет свое дупло. У него односторонняя связь, сам не выходит в эфир, иначе давно бы засекли его рацию.
– Хорек не лыком шит, может не клюнуть на приманку.
Магура продолжал убеждать:
– Немцы педантичны, исполнительны, беспрекословно выполняют приказы.
– Противника не провести на мякине, с ним надо держать ухо востро, предвидеть каждый его ход, чтобы идти на шаг раньше. Когда перед войной взяли Кукарачу, не сложно было предвидеть, что абвер не смирится с потерей ценного резидента, заткнет возникшую брешь, пришлет нового, им оказался Хорек.
Радиоперехват
Густав – Хорьку
Сообщите судьбу сбитого 24 марта экипажа «юнкерса». Продолжайте сбор информации о военном потенциале города, строительстве за Волгой железнодорожной ветки, концентрации воинских частей. С нами Бог.
Для Антона дни мало чем отличались друг от друга. Разнообразными были только поручения Непейводы. Например, явиться к нужному часу к закрытой с начала войны кирхе, приобрести у продавца два стакана (именно два) семечек, произнести: «Сыпь полней, не обижай». Расплатиться, листок от фунтика отдать Непейводе. Или возле проходной «Баррикад» послушать разговоры возвращающихся со смены, сосчитать, сколько груженых машин покинет завод (по возможности разузнать, что в кузове), поискать в заборе брешь, в какую можно проникнуть к цехам.
– Верю, не подведешь, – говорил бывший сокамерник, – потому оказал полное доверие. Живешь как у Христа за пазухой. Со справкой о неизлечимой болезни и документом о работе на оборонном предприятии можно ничего не опасаться, к тому же по виду ты непризывного возраста.
Встречался Антон с Непейводой, как правило, на квартире Гликерии Викентьевны. Разговаривали на кухне при закрытой двери, иногда свидания проходили в сквере неподалеку от набережной. Первым приходил Антон. Ждал, когда на лавку подсядет Непейвода.
– Ксиву не дал потому, что на вид тебе нет восемнадцати. Все же будь осторожен, хотя говорят, что береженого сам Бог бережет, но на него надейся, а сам не плошай. Не забывай про маленькие заводы, там также работают для фронта, надо в точности знать, что и сколько производят. Все увиденное, услышанное держи в уме. Ничего не смей записывать.
Однажды Непейвода поручил отнести коробку с надписью «Скороход». Из любопытства Антон решил посмотреть на московскую обувь, но вместо пары штиблет или ботинок обнаружил знакомые патроны с картонными гильзами.
«Такими пуляют в небо для подачи сигнала. Зачем Непейводе ракеты? Для продажи? Так ведь никто за них и гроша не даст. – О бывшем сокамернике думал с неприязнью, которая росла: – Я для него вроде пешки, которой двигает куда захочет. Может подставить под трибунал, что пострашнее статей Уголовного кодекса. Гоняет по городу, сам бережется… Надо поднакопить деньжат, разжиться сухим пайком и рвануть подальше от Непейводы».
После одной из встреч Непейвода привел Антона к ротонде:
– Запомни это место. Придет время, встретишь тут человека. Отведешь ко мне на хазу. Скажешь нужные слова, услышишь нужный ответ.