[132], отчего приходилось падать ничком, пережидать, пока светящийся шар не погаснет.
Впереди, прокладывая одному ему известную тропу, шагал разведчик, другой замыкал шествие. Когда над головами с сухим шелестом пролетела и взорвалась мина, сказал:
– Немчура кидает наобум из страха. С боеприпасами у них полный швах, а мины не берегут.
На правом берегу Магура и Эрлих простились с проводниками, двинулись к балке. Шли пригнувшись, будто так можно было спастись от шальных пуль. При ледяном ветре было трудно разговаривать – приходилось прятать лицо в поднятые воротники, тем не менее Эрлих спросил:
– Не страдаю излишним любопытством, сейчас вопросы не к месту и не ко времени, тем не менее позвольте спросить: когда, при каких обстоятельствах прежде встречались?
Магура ответил:
– Мы встречались довольно давно и не раз. Вы – женаты?
Вопрос удивил Эрлиха:
– Не привелось встать под венец. В молодости был на пороге свадьбы.
Эрлих выдавливал из себя слова, и Магура оставил до лучшего времени сообщение о наличии у него дочери, внука. Николай Степанович представил, как Эрлих испытает шок, когда узнает, что уходящий с ним – его близкий родственник, муж дочери, отец внука…
За балкой обошли искореженный взрывом дот – развороченные бетонные плиты, торчащая арматура выглядели скелетом доисторического животного.
– Когда попадем туда, где я служил, преподавал и вам придется отныне жить, дам господину Сырещикову лестную характеристику, – обрадовал Эрлих. – Станут проверять и перепроверять вашу легенду. Если дадите слабинку, по вам можно справить поминки…
Последние метры к вражеским укреплениям не прошли, а проползли. Уперлись в бруствер окопа, скатились чуть ли не на головы румынским солдатам.
– Отведите к офицеру! – потребовал Эрлих и стал растирать щеки. Когда в узком проходе появился офицер в зеленой шинели, произнес пароль, но он не произвел впечатления. Перебежчиков обыскали, забрали оружие, вещевые мешки. Эрлих попробовал высказать неудовольствие, но Магура дернул за рукав, не позволил вступать в спор.
Чекист наблюдал за обыском из-под надвинутой по самые брови шапки. Думал: как долго продлится командировка к противнику, когда передаст Альту первое донесение для Центра?
Альт – Центру
М. успешно прошел проверку, рекомендован инструктором по подготовке курсантов к забросу в районы Нижней Волги.
Воздушным транспортом в Сталинград ежедневно сбрасывают несколько тонн груза, в первую очередь продукты. Штаб командующего переехал из Гумрака в центр города на площадь Павших Борцов в здание универмага.
Из оперативной сводки Генерального штаба Красной Армии:
Войска Юго-Западного, правого крыла Донского фронтов 19 ноября[133] и войска Сталинградского фронта 20 нояб. перешли в наступление. В результате боев ударные группы южнее г. Серафимовича, Клетской разгромили три пехотные дивизии противника и продвинулись на 20–22 км, при этом захвачено свыше 2000 пленных, 205 орудий и много другого имущества.
Часть шестаяОхота на фельдмаршала
Из личного дела Н. Магуры:
1943 г. февраль. После возвращения из тыла противника участвовал в обезвреживании в области вражеских групп, десанта.
Для Гитлера Сталинград был не просто очередным крупным населенным пунктом на пути германских армий, Сталинград носил имя ненавистного фюреру советского вождя. Планировалось разбомбленный город захватить в августе-сентябре 1942 года, когда это не удалось, 6-я полевая армия завязла в развалинах, была вынуждена пережить русские морозы. Фюрер радировал командующему Фридриху Паулюсу, желая морально поддержать:
Мы из Сталинграда не уйдем, это будет фанатическим нашим принципом. Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для ее освобождения. Германия располагает достаточными средствами для деблокады 6-й армии[134].
Гитлер не подозревал, что деблокада завершится полнейшим крахом, армия не вырвется из «котла», противник станет теснить 6-ю не только день ото дня, но и с часу на час.
Гитлер бежал мимо бетонных стен восточно-прусской ставки близ Растенбурга «Вольшанце» («Волчий окоп», или «Волчье логово»), точно за ним гнались. Припадал на левую ногу, крепко сцепливал за спиной пальцы дрожащих рук.
Два эсэсовца в стальных шлемах распахнули тяжелую дубовую дверь. Фюрер переступил порог самой большой в бункере комнаты. Обвел собравшихся серо-водянистыми глазами и сорвался на визгливый крик: – Это правда! Не хотел в нее поверить, но пришлось!
Дернул головой, отчего узкая челка на пергаментном лбу прикрыла глаз. И шепотом отрешенно повторил:
– Да, правда! Горькая правда! Я слишком поспешил с присвоением Паулюсу высшего в вермахте воинского звания! Он не достоин быть не только генерал-фельдмаршалом, но даже простым немцем! Отныне никто до победы не удостоится подобного звания! Паулюс был обязан сплотить армию, организовать круговую оборону, сражаться до последнего патрона и солдата, а не поднимать рук, как презренный трус! Мы забудем о нем, навсегда вычеркнем из нашей памяти – не было и нет такого главнокомандующего!
С каждой фразой Гитлер все повышал голос и вскоре перешел на крик, воздев над головой руку, привстав на носки штиблет.
– Все в моем рейхе скорбят по героической 6-й, а Паулюс не нашел мужества, чтобы, как подобает истинному арийцу, с честью покинуть мир. Сейчас он преспокойно попивает чаек с большевистскими сухарями, на допросах, дабы сохранить презренную жизнь, подпишет позорную для немцев капитуляцию, призовет продолжающих сражаться сдаваться на милость победителей![135] Я давно утверждал, и это полностью подтвердилось, что у моих генералов кругозор размером в отверстие унитаза! Паулюс сдался, не будучи раненным, следовало застрелиться, как в древности поступали полководцы, когда проигрывали сражение, бросались на меч или приказывали рабу умертвить себя!
С каждой минутой Гитлер терял над собой контроль – разбрызгивал слюну, закатывал глаза, речь становилась бессвязной.
– От меня пытались скрыть правду о пирровой победе[136], лгали о действительном положении на Волге! Что Паулюс написал жене из «котла»?
– Могу повторить дословно, – вкрадчиво ответил Эрнст Кальтенбруннер[137]. – Шестнадцатого января признался супруге: «Я как солдат стою там, где стою теперь, я выполняю приказ. Какова будет моя судьба, не знаю, приму ее такой, какой ее мне даст Бог».
– Он не знает? – спросил Гитлер. – Зато знаю я! Списать Паулюса из наших рядов! Он погиб для Германии!
Начальник генерального штаба сухопутных войск Цейтцлер (чтобы ощутить тяготы 6-й армии, посадил себя на несколько дней на скудный сталинградский паек) осторожно заметил:
– Сдача в плен новоиспеченного фельдмаршала с двумя десятками генералов – непостижимо! Паулюсу нет оправданий.
Гитлер продолжал тяжело дышать, широко открыв рот, обнажать нездоровую желтизну зубов. Наконец устало изрек:
– Объявить по фатерлянду траур по 6-й армии. Пусть вся нация оплакивает моих доблестных воинов, скорбит по рухнувшей «сталинградской крепости». О Паулюсе в прессе и на радио сообщить, что он покойник. Для всех фольксгеноссе[138] сложил голову за великую Германию.
И, не назначая срока нового совещания, выбежал из комнаты. Все пребывали в полном недоумении: каким образом фюреру стала известна тщательно скрываемая от него правда о 6-й армии Паулюса?
– Кто посмел сболтнуть, что новый фельдмаршал жив? – спросил Геринг. – Мы не верили в ужасную новость. Когда же она подтвердилась, договорились уберечь фюрера от волнений, – лицо второго человека в рейхе стало наливаться кровью. – Кто, спрашиваю вас?
– Точнее сказать, «нас», – поправил Кальтенбруннер. – Вы, Герман, также были в курсе, что Паулюс и его штаб живы, а это более двадцати человек[139].
– Смеете подозревать меня?
– О нет, – успокоил Кальтенбруннер. – Вы вне всяких подозрений. Не стоит искать виновных, когда фюрер недвусмысленно приказал исправить ошибку Паулюса: если не удастся вызволить его из плена, поможем переселиться в иной, лучше нашего мир на небесах, тем самым сделаем в глазах нации героем.
– Вы хотите, чтобы фельдмаршала…
Кальтенбруннер не дал договорить начальнику оперативного руководства верховного командования Йодлю:
– Хочу не я, а фюрер. Как всегда, мы полностью согласны с его волей. Солдаты порой сдаются в плен, но фельдмаршалы никогда. Раз Паулюс смалодушничал, не нашел мужества застрелиться, мы обязаны прийти на помощь, ведь одна из заповедей национал-социализма гласит, что истинный ариец не бросает сподвижника в беде. Окажем Фридриху последнюю услугу у порога его бессмертия, простим слабость.
– У русских он вне сомнения под усиленной охраной, – предположил Вильгельм Кейтель, и глаза начальника штаба вооруженных сил Германии блеснули за линзами очков.
– От безмерной радости по случаю победы русские утратили бдительность, грешно ею не воспользоваться.
– Но чтобы выполнить приказ, необходимо знать, где содержится Паулюс, какова численность его охраны.
Кальтенбруннер усмехнулся:
– Это уже забота герра Канариса. Адмирал выполнял не такие акции, у его абвера накопился достаточный опыт по проведению сложнейших операций в тылу противника, справится с заданием и на этот раз. Има ва тоте