«Интересно, что сейчас говорит фюрер о потере армии? В ответ на мое поздравление по случаю десятой годовщины взятия им власти радировал, что мысленно с 6-й, рейх с глубоким волнением смотрит на Сталинград, понесенные жертвы не напрасны».
С болью вспомнил, как в радиограммах из ставки 6-я армия гордо именовалась «сталинградской крепостью».
«В разгар штурма города столкнулся с небывалым сопротивлением, стал сознавать, что могу увязнуть в развалинах, следует отступить, иначе грозит гигантский «котел», что и случилось. Но оставить позиции не позволял приказ, пришлось остаться там, где застала осень, встречать Новый год в сплошных руинах… Во всем виновата укоренившаяся привычка беспрекословно исполнять любые приказы свыше, верность принципам «08/15»[142]. – Фельдмаршал скривил губы.
Назвали «фоном», пришлось разочаровать, что не являюсь дворянином, не имею приставки к фамилии».
Он справедливо гордился хорошей памятью и вспомнил первую встречу с представителями советского командования. Глядя из-под бровей командующий 64-й армией Шумилов спросил:
– По какой причине не приняли ультиматум?
Ответ был предельно ясен:
– Русский генерал поступил бы точно так же. Я был обязан выполнять приказ и сражаться во что бы то ни стало.
– Видели, что остатки армии в агонии, зачем продолжали борьбу?
– Мы сложили оружие, когда окончательно выдохлись, оказались без боеприпасов, стало ясно, что сопротивляться бессмысленно.
– Отдайте приказ северной группировке сложить оружие.
– Я уже не командую армией, не правомочен приказывать. Поймите положение пленного солдата.
Шумилов нахмурился.
– Солдат действительно обязан драться, но его непосредственный начальник может отдать указание прекратить дальнейшую борьбу, которая приводит к напрасным жертвам.
В приоткрытую дверь заглядывали репортеры, кинооператор с ручной камерой, что не понравилось, попросил убрать нежелательных свидетелей и получил ответ:
– Наших пленных ваши кинооператоры снимали, чтобы демонстрировать всей Европе. Мы также желаем показать миру плененного немецкого командующего.
Сидящий рядом с русским генералом человек в стеганном ватнике (Паулюсу позже объяснили, что это первый секретарь областного комитета партии) задал вопрос:
– Зачем зверски разрушили город, почти не оставили камня на камне?
Ответ, что война есть война, не удовлетворил.
Что было затем? Пригласили к столу, предложили отведать вареную картошку с тушенкой, чай. Услышал шепот начальника штаба Артура фон Шмидта:
– Ни к чему не прикасайтесь! Нас желают отравить!
Отодвинулся от гамбуржца, демонстративно взял ломоть хлеба с колбасой. Прожевал и с прусским спокойствием потянулся к коробке папирос с этикеткой скачущего на фоне снежных гор всадника в бурке…
Машина остановилась. Через плечо водителя, сквозь разрисованное морозом ветровое стекло увидел впереди вереницу подвод, на каждой лежали раненые в знакомом обмундировании, за подводами брели солдаты, каждый, как мог, укутал ноги в рванье, нацепил на голову немыслимо что.
«Все немцы, а где итальянцы, румыны, испанцы, отчего не вижу союзников? Погибли в снегах, развалинах, умерли от дистрофии и не погребены? Эти выглядят живыми трупами и вряд ли дождутся помощи победителей, которые верны Женевской конвенции по оказанию милосердия пленным, но обмороженным и раненым вряд ли что-либо поможет…»
Еще не отдавая себе отчета, Паулюс чаще подвергал критике то, чему долгое время был безгранично верен.
«Я и многие в рейхе считали, что на Востоке идет сражение за правое дело. Вопрос стоял: или мы завоюем необходимое жизненное пространство, покончим с большевизмом, советской властью, или нас уничтожат, со всех карт исчезнет Германия».
До этой минуты хранивший молчание советский офицер заговорил:
– Утром берлинское радио передало очередное выступление министра пропаганды. Геббельс объявил вас погибшим на боевом посту.
Паулюс остался невозмутимым.
«Вот и стал я покойником для фатерлянда и нации, – нервный тик снова тронул щеку. – Будет крайне жаль, если в ложь поверят жена с сыновьями».
Миновав пост с двумя автоматчиками, машина вновь остановилась. Офицер вышел, Паулюс не спешил оказаться на морозе, устало спросил:
– Узнает моя семья обо мне правду? Станет ли близким, в первую очередь супруге, известно, что ее муж не застрелился, как того желали в ставке фюрера, не погиб в бою?
– Думаю, что да, – ответил офицер.
«Если подобное случится, то правда больно ударит по Геббельсу», – мстительно подумал Паулюс, и его губы собрались в улыбку, которая была отнюдь не веселой.
Г. К. Жуков, Маршал Советского Союза[143]:
С 19 ноября 1942 г. по 2 февраля 1943 г. было уничтожено 32 дивизии и 3 бригады, остальные 16 дивизий потеряли от 50 до 75 процентов личного состава. Такие потери сил и средств катастрофически отразились на общей стратегической обстановке и до основания потрясли военную мощь гитлеровской Германии.
Признание Ф. Паулюса[144]:
Я был солдат и верил, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они выполняли мои приказы, находясь в таком же вынужденном положении, как и я.
– Меня ни для кого нет!
Лорингофен прошел мимо адъютанта, который, как верный пес, оберегал начальника от нежелательных посетителей, телефонных звонков, всем отвечал, что господин полковник занят, проводит важное совещание, не может уделить ни минуты, или лгал, что шеф отсутствует, когда вернется, неизвестно.
В кабинете руководитель 2-го подразделения абвера достал из сейфа личные дела сотрудников, специализировавшихся в проведении диверсий, террористических актов в тылу противника, и отобрал три папки.
«Этих настоятельно рекомендует Эрлих, особенно последнего. Считает, что лучше не отыскать, все справятся с заданием, найдут пригодное для посадки транспорта место, встретят основную группу, вместе с ней осуществят похищение из русского плена Паулюса. Особенно ценен завербованный Эрлихом бывший русский офицер старой армии, оказавший помощь в наводке и уничтожении переправы противника, знающий Сталинград с его окрестностями как свои пять пальцев. Он произвел благоприятное впечатление…»
Лорингофен несколько раз сжал и разжал затекшие пальцы, и углубился в чтение документов тех, кто выполнит важное, исходящее лично от фюрера задание. Впился взглядом в фотографии кандидатов на заброс в тыл противника, прочитал анкеты, автобиографии, характеристики.
Пиик Оскар, 1919 г. р., эстонец.
Сын зажиточного хуторянина в Нарва-Йесу.
Окончил гимназию, четыре курса политехнического института в
Ревеле.
Член националистической партии «Юхнсаби», «Эстинооред». С осени 1941 г. баннфюрер в молодежной организации. Участвовал в расстреле сотрудников милиции, райкома партии, директора сланцевой шахты. Обучался на курсах «Цеппели» Зондерштаба Р («Особый штаб
России»).
Холост.
В совершенстве владеет русским, немецким и родным языками. Верен национал-социализму.
Лорингофен откинулся на спинку кресла.
«Подходит в командиры группы. Руководить будет легко – в подчинении только двое».
Следующим было досье на русского.
Фастов Андрей Иванович, 1910 г. р.
Из семьи инженера и врача.
С отличием окончил среднюю школу, музыкальное училище по классу скрипки, финансовый институт.
Призван в армию в 1938 г. в звании старшего лейтенанта. За растрату казенных денег, продажу имущества дивизии судим. Досрочно освобожден в начале войны.
Осенью 1941 г. перешел линию фронта с похищенными штабными документами. Отличается ярой ненавистью, граничащей с патологией, к советской власти.
Учился на кратковременных курсах в Кельце, зачислен в полк «Бранденбург», принимал участие в борьбе с партизанами Белоруссии, был внедрен к подпольщикам г. Борисова, выявил явочные квартиры.
Лорингофен вновь отметил верный выбор Эрлиха.
«Фастову нет пути назад, не вильнет хвостом, знает, что в случае пленения ожидает расстрел. Эрлих прекрасный физиономист, еще ни разу не ошибся, следует подумать о переводе в центральный аппарат. – Полковник раскрыл третью папку. – А этому Эрлих обязан сохранением жизни».
С фотографии на анкете смотрел человек с открытым лицом, высоким лбом, коротко подстриженными висками, густыми бровями, мускулистой шеей.
«Типичный славянин. Напряжен, как бывает с каждым перед объективом фотоаппарата. Во время представления был собран, отвечал коротко, точно, чувствовался сильный характер. Если бы все русские были подобны ему, сформировали бы многочисленные славянские подразделения, следом создали дивизии татар, грузин, калмыков, узбеков, чтобы за Германию проливали кровь представители других наций».
Лорингофен уже знакомился с анкетными данными третьего участника группы, тем не менее прочитал снова.
Сырещиков Николай Степанович.
Родился в г. Царицыне. Учился в церковно-приходской школе, реальном училище, служил на флоте, получил чин поручика, затем капитана, был сотрудником контрразведки белой армии. Арестован, осужден на
20 лет. Бежал из лагеря весной 1941 г., проживал в п. Средняя Ахтуба на нелегальном положении. В октябре помог в наводке люфтваффе на переправы, железнодорожную ветку. Назначен младшим преподавателем школы «Валли-2»…
«Умен, находчив, инициативен, смел. Перенесеные в лагерях, тюрьмах годы сделали непримиримым к советской власти. Прекрасно знаком с районами Нижнего Поволжья, где проживал долгие годы».