– Похож на неандертальца. В глазах ни малейшей мысли. Таким предписано подчиняться, прислуживать другой, далеко ушедшей в развитии нации, какой является великая германская, в чьих жилах течет кровь доблестных тевтонских рыцарей, нибелунгов.
– Кстати, – снова подал голос Паулюс, – тевтонские рыцари потерпели сокрушительное поражение в битве с воинами русского князя.
Горелов продолжал улыбаться и думал: как долго будут испытывать его терпение, вести явно провокационный разговор? «Для адъютанта я обычное быдло. Ждет, чтобы взорвался, выругал его на немецком, но не дождется».
Не реагировать на услышанное в собственный адрес, глупо улыбаться было нелегко, приходилось напрягать все силы, чтобы не удивить прекрасным знанием чужого языка. Адам простреливал взглядом стоящего перед ним «интенданта»:
– Нас победили подобные этому субъекту фанатики, ничуть не ценившие собственную жизнь, слепо подставляющие головы пулям во имя призрачного социализма. Да, русские оказались на этот раз сильнее, но это их временная победа, за ней наступит возмездие. Наши армии поработили многие страны, Россия будет следующей. Высказав все, что желал, Адам удостоверился, что язык Шиллера, Гете для представителя вражеской армии пустой звук, и потерял всякий интерес к советскому офицеру. Подошел к окну, отдернул занавеску, всмотрелся в заснеженную, простирающуюся без конца и края равнину.
– Мороз за тридцать градусов, плевок замерзает на лету. Подобный холод унес в могилы больше, нежели погибло от пуль, осколков.
Паулюс кивнул в знак согласия.
– Если бы своевременно имели предназначенное для зимней кампании обмундирование – гетры, подшлемники, свитера, валенки, а в дотах грели переносные печки, было достаточное количество топлива, многие замерзшие остались бы живыми. Но фюрер не допускал даже мысли, что восточную кампанию ждет вторая зима и мы забуксуем у Волги.
– Не стоит считать фюрера семи пядей во лбу, даже гениальные полководцы каким является он, иногда совершают ошибки.
Возникла тяжелая пауза, чтобы разрядить сложившуюся обстановку, Паулюс сменил тему разговора:
– Как часто видите сны, и что снится?
Вопрос удивил Адама.
– Сновидения случаются, но после пробуждений улетучиваются из памяти.
– А я вижу весьма неожиданные сны, не знаю, радоваться им или нет. Печалит, что не позволяют как следует выспаться, днем порой хожу разбитым, точно по мне проехал каток. Порадовал один сон, где привиделся сын, понял, что Эрнст счастливо долетел до места назначения, – Паулюс умолк, затем вернулся к недосказанному, наболевшему: – Фюрер вряд ли простит мне сдачу в плен. Присвоение высокого звания, награждение рыцарским крестом было намеком на необходимость добровольно проститься с жизнью, ни в коем случае не попадать в руки противника живым. Не совершив акт самоубийства, навлек на себя гнев.
– Думаете за ваш поступок отомстят родственникам?
– Не думаю, а твердо знаю – достаточно хорошо изучил фюрера, научился предугадывать многие его поступки, хотя часто он бывает непредсказуемым.
Разговор стал весьма опасным, хотя рядом не было посторонних, кто бы донес, что изволит говорить фельдмаршал, и Адам поспешил заговорить об ином:
– В конце января, когда противник подошел вплотную к универмагу, берлинское радио часто транслировало песню «Вслед за декабрем приходит май», напрямую обращаясь к нам в Сталинграде, желая поддержать, вселить надежду на спасение.
Паулюс прошел в соседнюю комнату, взбил подушку, откинул одеяло, начал раздеваться.
– Нас ожидает ужин, хозяйка возится у плиты, – напомнил Адам и услышал:
– Достаточно поел в обед.
Когда командующий улегся, накрылся до подбородка, Адам еще спросил:
– Как считаете, доложат о вашем желании встретиться с русским командованием?
Ответ был коротким:
– Надеюсь.
Из воспоминаний начальника Сталинградского управления НКВД А. И. Воронина:
Мне доложили, что Паулюс настоятельно просит, даже требует, чтобы с ним встретился представитель советского командования.
«Требует? – подумал я. – С нашим высшим военным командованием герр Паулюс уже имел удовольствие беседовать – и с Шумиловым, и с
Рокоссовским, и с Вороновым. Зачем еще добивается встречи?»
Просьбу – именно просьбу, а не требование пленного фельдмаршала о свидании, можно было исполнить.
Александр Иванович Воронин прибыл в Заварыгин на следующий день. Познакомился с майором, вместе с ним вошел в домишко. Не снимая полушубка, встал перед сидящим за столом Паулюсом. Некоторое время они разглядывали друг друга.
– Готов выслушать просьбы, по возможности выполню их, – Воронин кивнул майору, и тот дословно перевел сказанное, сделал упор на слове «просьба». Паулюс поправил: – Точнее будет сказать – жалобы, их несколько. – Какие имеются претензии?
Продолжая сидеть, развалившись на стуле, вытянув длинные ноги, фельдмаршал стал перечислять:
– Первая, не имею сведений о положении на театре военных действий, что, как понимаете, интересует. Вторая, привык к бодрящему, придающему силы, прогоняющему сонливость кофе, но вместо него подают молоко. Кроме кофе, желаю получать чай с лимоном.
В доме было хорошо натоплено, и Воронин снял полушубок, отдал Горелову. Тот поднялся, вытянулся, прижал руки по швам – изменил поведение, так как увидел ромбы в петлицах начальника УНКВД, нашивки со щитом и мечом на рукавах габардиновой гимнастерки. Александр Иванович присел на покрытый домотканой тканью сундук, то же самое предложил сделать собеседнику.
Вернувшись после недолгого раздумья на стул, Паулюс заговорил иным, нежели прежде, тоном, в голосе исчезли обида, напористость, командные нотки, к прежним претензиям добавил новую:
– Привык к двум завтракам, но получаю один.
Выслушав перевод, Воронин ответил:
– Господин командующий, видимо, забыл, что в данный момент находится не на курорте, а в плену. Подчеркиваю – в плену. Лимоны, будучи плодами субтропиков, на Нижней Волге не произрастают, их выращивают на юге у Черного моря, куда путь временно закрыт. Это касается и кофе, его невозможно доставлять из Индии или привозить из Бразилии. Доложили, что кормят сытно, так что хватит одного завтрака. Что касается свежей информации о военных действиях, с удовольствием сообщаю, что Красная Армия продолжает успешно наступать, освобождены ряд населенных пунктов, на днях войдем в Ростов, за ним последуют другие города. Подробно о происходящем на полях сражений расскажут газеты «Правда», «Красная звезда», которые станут доставлять регулярно. Немецкую прессу не обещаю. Впрочем, должна быть прекрасно известна истинная цена публикуемой в рейхе информации о войне на Восточном фронте. Между прочим, о вас в Германии с прискорбием сообщили, что погибли со всем своим штабом и остатками армии. Пресса других стран поздравила мою страну, ее героический народ с большой победой на Волге, пожелала новых успехов.
Паулюс криво усмехнулся:
– Преждевременно заговорили о своих победах, совсем не значит, что теперешний успех Красной Армии в Сталинграде повторится. Не стоит загадывать на будущее. На этот счет у вас имеется мудрый совет, считать цыплят осенью.
Воронин согласился:
– Цыплят, верно, пересчитывают осенью, когда подрастают. А свои победы считаем с начала прошлой осени, когда удержали Москву. Есть еще вопросы?
Паулюс был удовлетворен беседой.
Воронин забрал у Горелова полушубок, шагнул к выходу и, перед тем как покинуть дом, улыбнулся «интенданту».
Некоторое время фельдмаршал с адъютантом хранили молчание, переваривали разговор с представителем советского командования. Первым заговорил Адам:
– Не знаю как вас, а меня ничуть не удовлетворила беседа, имели дело с довольно грубым собеседником.
– В чем усмотрели грубость? – не согласился Паулюс. – Русский был строг, но не груб. Какое имеет звание? Плохо разбираюсь в знаках отличия противника.
– Не ниже генерала.
– Жалею, что не поинтересовался, как долго придется здесь пробыть, какова наша дальнейшая судьба, следует ли ожидать расстрела за отказ принять парламентеров, ультиматум, подписать акт капитуляции. Судя по тому, что нас кормят, не мучают допросами, тем более не пытают, впереди лишение свободы, вопрос: как долго оно продлится, завершится ли с нашей естественной старостью, смертью.
– Лучше в неволе дожить до глубокой старости, нежели получить пулю в лоб. Опасаюсь, что впереди ожидают долгие, с применением пыток допросы с выбиванием нужных противнику сведений.
– Полнейшая чушь! – нахмурился Паулюс. – Имеем дело не с кровожадными вампирами, желающими напиться нашей кровью, а с вполне цивилизованной нацией, обладающей многовековой историей, давшей миру величайших ученых, политиков, полководцев, деятелей культуры, искусства, это не позволит расправиться с пленными. Русские верны Женевской конвенции, чего не скажешь о Германии, соблюдают гуманное обращение с захваченными врагами.
– Если предположить, что противник сумеет ступить на землю фатерлянда, на Германии тогда можно поставить крест, нации отомстят за перенесенные жертвы.
– Погибнет не Германия, а нынешнее правительство, на смену ему придет другое.
Не требующее возражения твердое заявление начальника заставило Адама на некоторое время прикусить язык, но долго молчать было выше его сил.
– Если когда-нибудь сможем вернуться на родину, то лишь при условии перехода на сторону противника, вступления в ряды его партии.
– Очередная глупость! Их партии не нужны те, кто на пути к Волге после себя оставил сожженные села, разрушенные города, горы трупов, – Паулюс ушел в спальню, давая понять, что заканчивает дискуссию.
Горелов дождался, чтобы подопечные улеглись отдыхать, и покинул дом. В соседнем, где обитала охрана, стал писать рапорт на имя начальника своего управления.
Настроение пленных подавленное.