Они оказались в пригороде на пустынной улице, темноту ночи которой освещали жёлтые фонари. В большом каменном доме, перед которым они припарковались, не горели окна, но крыльцо освещалось одной единственной лампочкой. На небольшой лужайке чьей-то заботливой рукой были высажены цветы. Этой ночью было тихо, только стрекотали сверчки и сердце отдавало в голове гулким стуком.
— Где мы? — Ника подала голос впервые за всю поездку, выйдя из машины.
Генри достал бутылки скотча, которые кинул на заднее сиденье, и пробормотав "у меня дома", прошёл прямо к двери. Ника догнала его у крыльца.
— Но… как же твоя жена? — замялась она.
Значит, она следила за его личной жизнью. Знает, что он женат. Просматривала сводки светских новостей или сплетни в соцсетях? Но она следила за ним, держала на виду. Зачем? Из любопытства?
Он окинул её взглядом и молча толкнул дверь. Внутри Генри нащупал выключатель, и холл озарился неярким светом. Он проводил Нику на кухню, достал два стакана и разлил скотч. Один стакан он придвинул в её сторону, а сам, отхлебнув, продолжал следить за ней, отмечая каждый взгляд, каждое движение и жест.
Ника оглядывала незнакомое помещение, оценивая интерьер. Она сразу заметила, что этих стен касалась заботливая рука женщины. Какие-то мелочи, декоративные элементы, салфетки и букеты сухоцветов — всё это было отражением семейной жизни. Да, здесь обитала женщина, но в данный момент об её отсутствии говорила тишина дома.
— Она сейчас в Италии, — будто прочитав её мысли сказал Генри, и Ника слегка расслабилась. — Пей, — он указал на стакан.
Но Ника не спешила. Вместо этого она уселась на высокий стул у кухонного островка, не притронувшись к выпивке. Её непослушание снова вызвало приступ раздражения у Войта.
— Я ведь не за этим здесь, — произнесла Ника. — А где Тед? — она огляделась в ожидании, что сейчас услышит цокот его когтей по паркету.
— У моей матери. Когда нас нет дома, Марта или я отвозим его к ней.
"Марта", "нас"… Эти слова, такие привычные обычно, сейчас показались Генри насквозь пропитанными фальшью. Он говорил так, будто в его семейной жизни всё гладко. Хотя этого пресловутого "нас" уже не существовало.
Ника взяла стакан в руки и покрутила его в пальцах, рассматривая напиток. Она не знала, с чего можно начать свой рассказ. С какого момента? Но Генри опередил её, устав от её молчания.
— Где ты была? Почему исчезла? Почему не предупредила, что уезжаешь? — вопросы так и сыпались из него. Генри в ярости швырнул на стол стакан, выплеснув остатки скотча, и теперь янтарная жидкость растекалась по поверхности. Но Ника сохраняла спокойствие. Она знала, что ему необходимо выплеснуть всю злость, что скопилась в нём. Пусть ругает её, пусть обвиняет. Она стерпит и подождёт, когда он, немного успокоившись, сможет её выслушать. — Я узнал об этом только через день от человека, который вывез тебя с острова. И что за женщина была с тобой? Ты ведь уехала по своей воле. Не муж тебя нашёл и силком заставил вернуться. Я спрашивал — ты шла сама. Ты вернулась к нему? Что случилось? Ведь получается, что ты собрала вещички, как только ушла от меня. Было стыдно посмотреть мне в глаза и попрощаться? Неужели я был недостоин хотя бы жалкой записки?
Он выдохнул. Его руки и плечи тряслись от гнева, который распалялся всё больше, потому что Ника на первый взгляд была так безмятежна. Она выдерживала все его слова, стиснув зубы и глядя на разлитый перед собой напиток.
— И кто ты на самом деле? Я пытался это выяснить по тем крупицам, что ты оставила мне, рассказав о себе. Но нет никакой Ники, жены чиновника полиции. Ни фото, ни кого-то с похожими инициалами. Неужели, всё, что ты мне изливала той ночью, это ложь? Выдумки!
Хладнокровие покинуло её, лицо Ники покраснело, не выдержав пустых обвинений, из глаз брызнули слёзы. Она вскочила на ноги и опираясь на стол, выкрикнула:
— Всё, что я говорила правда! После всего, что было между нами, как ты мог усомниться в этом?
— А что было между нами? — рявкнул Генри, заставив её отшатнуться. Он так и знал, что не сдержится. — Ночь откровений? Откуда мне было знать, что ты не врала, если ты бросила меня одного без каких-либо объяснений. Даже владельцы хижины, где ты жила, не знали о том, что ты там поселилась.
— Они бы тебе не сказали. Они бы никому не сказали, — произнесла Ника слабым голосом. Она побледнела, губы дрожали, и слёзы жгли ей кожу. Она утирала их рукавом, но это мало помогало, потому что их было не остановить. Генри достал из шкафа бумажные полотенца и протянул ей. Его сердце немного смягчилось при виде плачущей женщины и его кольнуло раскаяние. Всего на миг, но даже этого было достаточно. Сейчас Войт взглянул на неё по другому. Что, если она говорит правду и её возмущение вполне искренне? Тогда почему все его поиски оказались тщетны? Что за тайны скрывала эта хрупкая женщина?
Ника утёрла лицо и, схватив свой стакан, залпом его осушила.
— Это труднее, чем я думала, — она даже не поморщилась, — объясниться с тобой. Хижиной на острове владеют родители жены моего друга. Они всё знали и никому бы не сказали, что помогли мне там укрыться. Ведь меня мог искать мой муж. Если ты их распрашивал, они могли не знать кто ты на самом деле и должны были всё отрицать.
— Что за мужчина был с тобой сегодня? — Генри сверлил её взглядом, а про себя молился, чтобы ответ не совпал с его догадкой.
— Мой клиент и хороший друг. Это из-за него я оказалась в Лондоне.
Генри мысленно выдохнул. Значит, это не её муж. Но как понимать "клиент"? Фантазия тут же нарисовала целый пантеон услуг, которые Ника могла предоставлять этому мужчине, и все они были на белых простынях дорогих гостиничных номеров. Он постарался прогнать из головы эти мысли.
— Клиент?
— Я вернулась к своей работе. Уже как два года. У меня в Париже своё дизайнерское бюро. А Кристоф недавно приобрёл апартаменты в Белгравии и пригласил меня обставить дом.
При этих словах Генри почувствовал облегчение. Значит, между Никой и этим Кристофом нет никакой интимной связи. Если только она ничего не утаивает. Но почему это так взволновало Войта? Они несколько лет не видели друг друга. У него жена, и у Ники наверняка тоже есть личная жизнь. Но мысль, что кто-то из мужчин мог владеть этой рыжеволосой красавицей, неимоверно бесила его.
— Почему ты не связалась со мной, когда уехала? Почему не попрощалась? — его голос смягчился, а на лице отобразилась боль, которую он не смог подавить в себе.
— Я хотела. Правда, хотела, — из её глаз вновь потекли слёзы. — Я просто не смогла. Времени было очень мало. И в голове была такая каша, что я не сразу подумала о тебе. — Ника вскочила со стула, хватаясь за голову. Как объяснить? Как найти слова, выстроить всю историю по порядку, когда сердце стучит как бешеное от волнения, а мысли путаются. Она дала дыханию успокоиться в то время, как Генри терпеливо ждал. Ничего, время у них есть. Хоть всю ночь он будет её допытывать.
— Ника — это моё настоящее имя. Но так меня зовут только близкие. Моё полное имя — Вероника. И я действительно жена… была женой Владислава Тарасова, заместителя начальника одного из департаментов в министерстве внутренних дел. Должность серьёзная, и как правило личную жизнь такие люди не то, что не афишируют, но стараются спрятать от чужих глаз подальше. Потому ты ничего обо мне не нашёл. В интернете не было ни моего имени, ни фото. Всё тщательно подтирается, и за этим строго следят определённые люди. Я не хотела бросать тебя… — Ника запнулась, — я бы не уехала в тот день. Это не было спланировано. Меня ждала моя подруга Анна, которая помогла мне с побегом. Она всю неделю не могла до меня дозвониться и прилетела лично, чтобы срочно вернуть меня в Москву. Моего мужа арестовали по очень серьёзному обвинению, и мне грозило то же, если бы я не вернулась и не заключила сделку с обвинением. На это у меня было тридцать шесть часов. Если ты не знаешь, то в России таких людей как мой муж арестовывают, только если дана команда сверху от кого-то более серьёзного, кому он мог перейти дорогу. Может, пытался перепрыгнуть через чью-то голову или шантажировать. Но теперь это неважно. Новость была такой шокирующей, что я не могла думать ни о чём. Если бы я осталась, меня бы объявили в международный розыск, и тогда мой арест был бы вопросом времени. Мы едва успели, но с меня взяли подписку о невыезде.
Ника замолчала. Она судорожно вдыхала воздух, пытаясь избавиться от кома в горле, и боясь даже взглянуть на Генри. Казалось, его не было в комнате, так неподвижно и тихо он стоял, внимая каждое её слово.
— Я прошла несколько месяцев допросов, обысков и заседаний суда. Мне рассказали обо всём, в чём подозревали моего мужа, о трёх заказных убийствах, показали фото… — её голос дрогнул, — всех этих людей. Только тогда я по-настоящему узнала, с каким чудовищем прожила три года. Всё имущество было арестовано, банковские счета тоже. Всё это время я жила у Анны. Она стала мне вроде как ангелом-хранителем — это ей нужно сказать спасибо, что упросила прокурора повременить с объявлением меня в розыск. И только через полгода с меня сняли надзор. Сам понимаешь, мне было не до того, чтобы попытаться связаться с тобой. Я боялась за себя и… — она вздохнула, не договорив фразу, и лишь горько усмехнулась. — Владу очень быстро вынесли приговор. Ему дали 20 лет за одно из трёх доказанных заказных убийств, хотя прокурор просил пожизненное.
В комнате было так тихо, что голос Ники, и без того негромкий, казался оглушительным. Она посмела взглянуть в лицо Генри. Оно застыло и было холодно, но он пронзительно смотрел на неё и, казалось, не дышал. Ника ждала, что он начнёт задавать вопросы, но он ни обронил ни слова.
— Я через суд добилась развода и смогла вернуть ходя бы свою квартиру и кое-какие деньги. От Влада мне ничего не нужно было, я получила главное — свободу. Я стала ему никем. Благодаря в том числе и моим показаниям он сел на такой долгий срок. Я назвала несколько имён людей, кто и когда с ним кон