29
Мэрибет, как обычно раз в неделю, ехала с Тоддом и Санитой в магазин, когда разговор вдруг зашел о грядущих праздниках.
Оставалось четыре дня до Дня благодарения. До недавних пор Мэрибет удавалось игнорировать этот факт, но в какой-то момент она выглянула из окна, увидела шарик в форме индейки в бейсболке с эмблемой «Стилерсов» и осознала, что этот день неизбежен. С ее отъезда прошло уже почти четыре недели. Как это получилось?
Не то чтобы она не замечала ход времени. Но когда не стало сроков, совещаний, ужинов с родителями чужих детей, встреч с самими детьми, не стало рабочей недели, ни своей, ни детсадовской, изменились точки отсчета. Сейчас в ее жизни было несколько повторяющихся событий – походы в библиотеку, поездки в магазин с Тоддом и Санитой, приемы у доктора Гранта, – но не по ним она отмеряла время. Мэрибет скорее замечала его течение по тому, что нога переставала опухать, если весь день проходить без поддерживающих чулок, или по тому, насколько проще стало вспоминать трудные слова (повсеместный, полугодичный). А еще по пачке писем к близнецам, которая уже стала толщиной с большой палец.
– Я еще не знаю, что буду делать, – сказала она Тодду с Санитой. – А вы?
– Родители Санни будут праздновать в Хайдарабаде со всеми ритуалами натурализованных американцев, – сказал Тодд. – А мои – со всеми ритуалами развалившейся семьи.
Санита похлопала его по плечу, после чего повернулась к Мэрибет.
– Они разошлись пять лет назад. Но он до сих пор пережить не может.
– И не переживу никогда. – Тодд драматично вздохнул. – Отец будет праздновать со своей Барби, новой женой, а мать с новым другом едет в Алтуну. – Он поморщился. – Я туда не хочу.
– Понимаю, – ответила Мэрибет, хотя она ни разу там не бывала, и, возможно, на самом деле Алтуна – это пенсильванская Шангри-Ла.
– В общем, мы собираемся созвать друзей, у которых нет других планов, – продолжила Санита.
– Сиротский ужин, – пошутила Мэрибет. Она сама постоянно проводила такие – сначала с Элизабет, потом с Джейсоном. Это были мегаужины, порой в лофт набивалось человек по двадцать. До хрипа играли в шарады и викторину «Болдердэш». Пили много вина. Смотрели кино, лежа на полу. В полночь все начинали брать добавку. (В какой-то момент Джейсон начал печь еще одну индейку на бутерброды.)
– Да, сиротский ужин. Классно, – сказал Тодд. – Только мы индейку готовить не умеем.
– Поэтому мы подумали, если у вас планов нет, приходите.
– И испечь вам индейку?
– Нет, – ответил Тодд. – Мы не хотим рыбу, мы хотим, чтобы нас научили ее ловить, сенсей.
– Мы были бы рады, если бы вы праздновали с нами, – добавила Санита. – Мы просто не знали, ну, сирота ли вы.
Тем самым утром позвонила Дженис с не лучшими новостями. В еврейском агентстве записей о Мэрибет не нашлось. Хотя это подразумевало лишь небольшую запинку, Мэрибет очень расстроилась. На миг ее охватила паранойя, будто ее существование вообще нигде не зафиксировано.
– Нет-нет, это означает лишь то, что вас удочерили каким-то другим образом, – заверила Дженис. – Сначала посмотрим по другим агентствам, а потом запросим поиск через суд.
Мэрибет задумалась над приглашением Тодда и Саниты. Она толком не знала, как хочет провести этот день, но, что касается сиротства, ответ, видимо, положительный.
30
Дженис опаздывала. Она назначила встречу на четыре у фонтана во дворе какого-то муниципального здания в центре, но в четыре пятнадцать на небе начали собираться свинцовые тучи, а ею и не пахло. Мэрибет дрожала и сердилась, стараясь при этом не пялиться на сидящую на лавочке напротив парочку, весьма откровенно лапавшую друг друга. Упала первая ледяная капля, и такая погода идеально отражала ее внутреннее состояние.
Дженис приехала через полчаса, извинилась за задержку, списав ее на поломку принтера. С учетом того, что печатала она документы для Мэрибет, та не могла особо возмущаться.
– И успела как раз вовремя, – продолжила Дженис. – Сейчас дождь польет.
– Да, – согласилась Мэрибет, все еще глядя на ту пару, которой, кажется, дождь совершенно не мешал. – Идем. – Мэрибет направилась к зданию, но Дженис развернула ее в сторону дороги.
– Суд по делам сирот на той стороне, – пояснила она. – Я назначила встречу здесь, потому что это одно из моих любимых мест в городе. Красиво, да?
– Возможно, когда дождя нет, – ответила Мэрибет.
– Милая моя. Если снижать баллы за дождь, в Питтсбурге ничего красивого нет. А в этом дворе так тихо. И не подумаешь, что раньше тут была тюрьма.
Появилась еще одна парочка, сначала они просто держались за руки, а потом начали долго целоваться взасос.
– А теперь тут что? Отель на час? – спросила Мэрибет.
Дженис рассмеялась.
– Тут суд, но за углом регистрируют браки. Вы же знаете, каковы молодые влюбленные.
– Припоминаю, но смутно.
Даже более чем смутно. Перед ними с Джейсоном шла подобная парочка целующихся, когда они в Нью-Йорке подавали заявление на вступление в брак. Мэрибет старалась не смотреть, но не слышать все эти причмокивания и воркование было невозможно.
– Почему некоторые люди совсем теряют приличие? – шепнула она Джейсону.
– Это спасает от скуки, – ответил он. – Мы тоже так можем. Мэрибет Бринкли, давайте поцелуемся. – Он наклонился к ней, сложил губки.
– Мэрибет Кляйн, – возразила она, отталкивая его.
– Еще не поздно передумать. Мэрибет Бринкли. Звучит красиво.
– Звучит напыщенно.
– В колледже ты говорила, что ждешь не дождешься возможности избавиться от своей фамилии, потому что из-за нее у тебя культурная неразбериха.
Вообще да. Фамилия своеобразная. Кляйн. Однозначно еврейская. А Мэрибет – однозначно гой. Но ее случай хотя бы не так плох, как у одной ее одноклассницы в еврейской школе, которую звали Кристин Голдберг.
– То было давно, – ответила она. – Теперь меня в профессии знают как Мэрибет Кляйн.
– В прессе пусть и продолжают так звать.
– Да не возьму я твою фамилию! – Слова прозвучали резко и эхом разлетелись по коридору. Даже лобзающиеся отлепились друг от друга, чтобы вдохнуть воздуха и посмотреть, что происходит. Мэрибет продолжила потише: – А вдруг мы разойдемся? А мне так и оставаться?
Джейсон какое-то время молча смотрел на молодоженов перед ними, засунувших друг другу руки в задние карманы. А потом едва слышно ответил:
– Мы только пожениться собрались, а ты уже думаешь о том, чтобы расходиться?
– Нет. Просто я нервничаю из-за этого ожидания, – ответила Мэрибет.
О том, что один раз они уже расходились, она промолчала.
Суд по делам сирот разместился во внушительном историческом здании, отделанном хорошим темным деревом, мрамором и латунью, и казалось, что все это только недавно натерли до блеска. На карауле у входа стояли два бронзовых льва, а над фойе парила огромная витражная женщина. Явно работа какого-то знаменитого художника.
– Это «Фортуна со своим колесом», – сказала Дженис, пока они ждали лифт. – В тему, да?
Мэрибет промолчала. Она разнервничалась до тошноты, словно, когда двери лифта откроются на шестом этаже, там ее будет встречать настоящая мать.
Но там оказался лишь очередной холл, симпатичный, хотя и чуть более запущенный, чем нижний. Дженис сообщила, что они с Мэрибет пришли, и после недолгого ожидания вышла женщина, чтобы принять у них документы, а также дала Мэрибет анкету на подпись.
– И все? – поинтересовалась Мэрибет, когда женщина ушла обратно в свой кабинет, сказав, что свяжется с ними.
– Пока да, – ответила Дженис.
У Мэрибет помрачнело на душе. Весь этот процесс лишь удручал. Она, с одной стороны, хотела бы избавиться от Дженис и вот этого всего, а с другой – не хотела оставаться одна.
Они нашли пустое кафе, Мэрибет заказала кофе себе и латте с тыквой и специями, но без кофеина – Дженис. Потом они устроились за столиком в углу.
– Милая моя, вы в порядке? – поинтересовалась Дженис, похлопав Мэрибет по руке.
Она кивнула.
– Я так полагаю, при мыслях о матери чувств возникает много. А в дни праздников все только хуже. – Она хлюпнула своим латте. – Может, пора начать писать письмо?
– Письмо?
– Которое вам надо будет написать, когда мать найдется, – с объяснениями, кто вы такая, почему ее ищете. Может помочь справиться с чувствами.
– Вам помогло?
Дженис помешала кофе деревянной палочкой. Она мало рассказывала о себе, но Мэрибет догадалась, что она тоже через это прошла.
– Да, – наконец, ответила она.
– Я не знаю, что сказать, – сказала Мэрибет.
– Пишите от души. Расскажите о себе, о своей семье. Искренне.
Мэрибет попыталась себе это представить. Ей, видимо, полагается быть заплаканной брошенной девочкой с кучей вопросов, но на самом деле она лишь хотела знать, были ли еще у кого проблемы с сердцем. И то теперь уже ради детей, а не для самой себя.
– Знаете, – сказала она Дженис, – мне кажется, я детей в День благодарения зачала.
– Правда?
Ну, что прямо точно в День благодарения, Мэрибет не была уверена. Да и процедуру привития искусственно оплодотворенных яйцеклеток, проделанную доктором Саймоном, можно называть зачатием только в научной фантастике. Это была их четвертая и последняя попытка. Уже кончились терпение, время и деньги. На последнюю пришлось занимать деньги у матери Джейсона. Нора деньги дала, но браслет с бриллиантами переписала с Мэрибет на Лорен.
Процедура состоялась во вторник перед Днем благодарения. Закончив, доктор Саймон похлопал Мэрибет по животу и сказал:
– Третий раз – счастливый.
– Это четвертый, – угрюмо сказала Мэрибет.
Она уже не ждала, что получится. Вообще Мэрибет воздерживалась от алкоголя, но в тот День благодарения напилась до чертиков. На следующее утро ее рвало.
– Мне кажется, они прижились, – сказал Джейсон.
– Рано еще для этого. Я просто перепила.