Когда они дошли до отдела с женской одеждой, Мэрибет остановилась перед радужной кашемировой витриной.
– Может, свитер? Кашемир хорош в холода, но и в более умеренном климате сгодится. Очень удобно.
– Не знаю, мне кажется, для Мэл чересчур консервативно.
– А митенки? Помоднее. Не замерзнет в питтсбургские холода. – Она уже не говорила, а зачитывала текст из «Фрэпа».
– Возможно. Если бы она сюда приезжала.
– То есть?
– Обычно я езжу к ней.
– А где она?
– В Сан-Франциско.
– Блин, ненавижу Сан-Франциско.
Мэрибет сказала это так громко, что к ней повернулись несколько недовольных лиц, словно это произошло не в «Нордстроме», а в Сикстинской капелле, и словно она сказала это не в адрес города у Золотых Ворот, а в адрес самого Господа Бога.
– А чем он тебе не угодил? – поинтересовался Стивен.
Память о той ужасной поездке к Джейсону въелась глубоко. Она состоялась лишь через несколько месяцев после того, как он объявил о своем желании переехать туда после колледжа. Мэрибет была в шоке. Не только потому, что он в первый раз об этом заговорил, но и потому, что всего за несколько недель до этого приезжала Лорен, его сестра, и повела Мэрибет на досрочный обед по случаю ее двадцать первого дня рождения.
– Слушай, – начала Лорен после того, как они заказали. – Джейсон попросил меня куда-нибудь сходить и тайком выведать размер твоего кольца, но я не представляю, как это сделать, чтобы ты ничего не заметила, так что давай просто зайдем в ювелирный, а впоследствии ты сделаешь вид, что ничего не знала.
– Ничего не знала? О чем?
– Мама отдала Джейсону свое обручальное кольцо. Типа теперь развод окончательно оформлен, и она не хочет больше хранить его.
– И он собрался подарить его мне? – подтекст даже не сразу дошел до нее. Джейсон решил сделать ей предложение? Они говорили о том, чтобы после окончания колледжа вместе переехать в Нью-Йорк: Мэрибет будет работать в журнале, он – искать молодые таланты для студии звукозаписи, может, в итоге и жить будут вместе, и вообще в их разговорах о будущем слышалось постоянство в отношениях. Но свадьба?
Девушки разобрались с размером кольца, но за этим ничего не последовало. Прошел день рождения, а предложения не было. Настала весна, они вместе съездили в Нью-Йорк, Мэрибет сходила на собеседования. Но предложения не было.
Шли недели, Джейсон на эту тему ничего не говорил, Мэрибет начала беспокоиться, постоянно думая, а вдруг сейчас. Она ждала. Потом жаждала.
Ждала и тогда, когда вместо этого он объявил, что собрался в Сан-Франциско.
– Но я не могу туда поехать, – сказала она, поначалу даже не сообразив.
– Я знаю, – ответил он.
– Погоди. Ты решил со мной расстаться?
– Что? Нет. Дело не в тебе. – Джейсон бросился объяснять про перемены в технологиях, что, возможно, будущее теперь за интернет-радио, и он сможет стать диджеем. Сейчас самое время рискнуть, сказал он, пока он не обременен никакими обязательствами.
Не обременен? Мэрибет почувствовала себя униженной, словно ее поймали на чем-то дурном. Как она могла мечтать о том, чтобы связать с ним свою жизнь навсегда, если Джейсон думал о Сан-Франциско?
Но тогда они не расстались. Доучившись, она поехала в Манхэттен, он – в Сан-Франциско, Мэрибет устроилась внештатным редактором в журнальном издательстве, Джейсон тоже нашел временную работу. Они держали связь, писали письма, перезванивались, когда было недорого. Когда он позвал ее к себе на День труда, Мэрибет снова подумала, не сделает ли Джейсон предложение. Своей новенькой кредиткой она оплатила билет.
Но как только он встретил ее в аэропорту, Мэрибет поняла, что этого не произойдет. Поцелуй получился неловкий. В неловкости прошли все выходные, это не состоявшееся предложение, как слон, топталось по его крошечной комнатке. (Лорен, наверное, призналась ему, что все рассказала Мэрибет. И Мэрибет хотелось спросить, но она не могла.) Они оба не знали, ни о чем говорить, ни что делать. Так что вместо всего остального было много секса – не очень качественного, – а потом у Мэрибет началось воспаление мочевого пузыря. Ее бывшая соседка по комнате, Кортни, готовилась к аспирантуре в Университете Беркли, и сказала, что сможет добыть для нее антибиотики, поэтому Мэрибет взяла у Джейсона тачку и поехала к ней.
– Вижу, ваша страсть еще не угасла, – подмигнула Кортни, вручая ей ципролет. Мэрибет не ответила.
На обратном пути она безнадежно заблудилась. Рынок. Улица Дивисадеро. Парк Президио. Она ездила кругами в поисках парка Золотые Ворота – это был единственный известный ей ориентир. С океана надвигался туман. Мэрибет и так не понимала, где она, а теперь еще и ничего не видно. Сидя одна в машине, она расплакалась. Казалось, что теперь она будет одиноко блуждать в этом тумане с бесконечным баком бензина, пока не состарится и не помрет.
Вскоре после возвращения в Нью-Йорк Мэрибет позвонила и сказала Джейсону, что, хотя она его все еще любит, отношения на расстоянии у них не получаются. Он согласился. Они расстались. На тот момент казалось, что это очень зрелый шаг. Что они все сделали мирно.
А через три недели ей позвонила Кортни и рассказала о его новой девушке, после чего Мэрибет разрыдалась в туалете.
– Даже не знаю, – ответила она Стивену. – Просто ненавижу.
Из торгового центра они ушли с пустыми руками и с опустошенными душами. Вечером Мэрибет залезла в постель, накрыла голову подушкой и расплакалась. Очередные мерзкие выходные после праздников. Все-таки это День благодарения.
39
В понедельник утром Мэрибет проснулась от стука в дверь. Она посмотрела в глазок. Это оказался мистер Джулио – первое число, он пришел за деньгами.
Она отдала ему восемь сотен, а когда он ушел, пересчитала, что у нее осталось. Двадцать одна тысяча с мелочью. Такими темпами она, пожалуй, и год в Питтсбурге может прожить. Мэрибет изначально не планировала уезжать так надолго, но в прошлые выходные пришлось взглянуть в глаза неприятной правде. Она оставила не только детей, но и свой брак. Изначально она собиралась вернуться. Но если возвращаться не к чему?
К тому же, что потом? Когда кончатся эти тысячи? Почему она раньше не задумалась о последствиях? Она же не только семью бросила, Мэрибет оставила и работу. Сожгла последний мост, ведущий в город на холме, который она считала своим с тринадцати лет, когда ей в руки попал журнал «Севентин» (с Брук Шилдс[6] на обложке), и она поняла с какой-то непонятной, но спокойной уверенностью, что когда-нибудь, когда вырастет, она это сможет.
Элизабет частенько подшучивала, что у Мэрибет это единственная цель в жизни. Мэрибет вспомнила, как однажды, года через два после знакомства, оказалось, что их обеих пригласили на семинар о будущем журнального бизнеса, организованный одной крупной отраслевой группой. После кофе и жесткого начала от датской группы Элизабет прошептала:
– Пришли. Поржали. И ушли. Идем по магазинам. Я слышала, что в Челси распродажа Лакруа.
Но вместо магазинов они пошли в Центральный парк, легли там на молоденькую травку в Шип-медоу, скинули туфли, радуясь весеннему солнышку и возможности пообщаться в рабочее время.
– Я думаю, вдруг мы зря сбежали, – через какое-то время призналась Мэрибет. – Такие приглашения ведь редкая удача.
– Да ты свое будущее и без семинаров знаешь, – ответила Элизабет. – Оно у тебя все по спискам расписано.
Подруга была права. На консультации в старших классах Мэрибет поведала о своем желании когда-нибудь работать в журнале, и ей посоветовали начать посещать журналистские курсы, писать статьи для школьной газеты, потом поступить в колледж с соответствующей программой и через время, может быть, устроиться стажером в какой-нибудь нью-йоркский журнал. Мэрибет все записала – газета, курсы, колледж, стажировка, Нью-Йорк – и в последующие годы скрупулезно следовала этому плану, между делом составляя многочисленные промежуточные списки.
И у нее получалось. После колледжа она нашла временную работу – зарплаты едва хватало на квартиру и метро, но потом она впервые устроилась на постоянное место в кулинарный журнал. Мэрибет пробыла там полтора года, после чего ее взяли помощником редактора в женский деловой журнал, в котором она и работала на тот момент. Она планировала остаться там на годик и перейти куда-нибудь еще, если ее не повысят до младшего редактора.
– Если хочешь, я расскажу тебе о будущем, – сказала Элизабет. – Твое имя доберется до первых страниц, и лет через десять, максимум пятнадцать, ты станешь главным редактором.
Мэрибет промолчала. Именно на это она и надеялась, именно об этом и писала в своих списках.
– Я же в сорок лет буду унылой официанткой. Как несостоявшаяся актриса. Не пойми меня неправильно. Я буду работать в приличном ресторане, получать хорошие чаевые, но у меня будут болеть ноги, и волосы будет не отмыть от запаха жира.
Мэрибет рассмеялась и игриво пнула Элизабет по ноге.
– Ерунду ты несешь. – За те два года, что они были знакомы, подруги шли нога в ногу. Элизабет на тот момент работала ассистентом редактора в новом модном мужском журнале. – У тебя тоже будет собственный журнал, и ты это знаешь.
– Нет. Неправда. У меня нет врожденного таланта, как у тебя. Я не могу оживить текст, не умею придумывать такие броские подписи или цитаты на обложку. У тебя это в крови. А я просто поучилась истории искусств, а потом повезло попасть на стажировку. – Подруга покачала головой. – Когда-нибудь все поймут, что я никчемность.
– Все так про себя думают. У тебя есть свои сильные стороны. У тебя чутье на тренды, ты раньше всех замечаешь на горизонте новую звезду. Ты видишь. Такому на курсах журналистики не учат.
Элизабет перевернулась на живот, опершись на локти, и принялась дергать из травы крошечные цветочки.
– Может, ты и права, – ответила она. – Но пообещай, что, если станешь главным редактором, а я окажусь жалкой официанткой, ты возьмешь меня на работу.