– А ты ножом орудовать умеешь?
– Я не хирург, но при необходимости аппендикс, наверное, смогу удалить.
– Тогда удаляй вены у креветок.
Они продолжили готовить в дружеском молчании, как приличные люди, открыв бутылку «каберне» в шесть. Как только они накрыли на стол, влетела Санита.
– Еще один семестр, и я свободна. – Она победоносно сжала кулак.
Сразу за ней появился и Тодд.
– Давай, да, издевайся надо мной.
– Да тебе всего на семестр больше осталось, – ответила она. – А вкусно пахнет.
– Спасибо, – ответила Мэрибет.
– А можно мне вина? – обратилась она к Стивену. – Я только что успешно сдала экзамен по статистике.
– Потому что занималась с Фрицем, – поддразнил ее Тодд. – Ему эта статистика, наверное, не впилась, он, только чтобы с тобой позаниматься, на нее пошел.
– Только у тебя слово «позаниматься» могло выйти так пошло, – сказала Санита.
Тодд подложил руки под голову и слегка склонил ее набок, словно ангелочек. Потом повернулся к Мэрибет со Стивеном.
– Он позвал ее отмечать Хануку. Со всем его семейством. Они только познакомились, а он ее уже родственникам представляет. Мне кажется, я обязан доложить об этом Чандре и Никилу.
– Все не так. Мы обсуждали Дивали[11], это фестиваль света, который, как и Ханука, уже вот-вот начнется.
– Два дня назад начался, – ответила Мэрибет.
Они оба удивленно посмотрели на нее.
– Что? Я еврейка.
Тодд, Санита и Стивен хитро переглянулись.
– Что тут такого?
– Таинственная незнакомка делает признание, – объявила Санита голосом, как в кинотрейлере.
– Таинственная? Что тут таинственного? Моя фамилия Голдман.
– Нам-то откуда знать, – сказала Санита. – Почта вам не приходит.
– А зовут вас как? – поинтересовался Тодд.
Стивен поднял бровь.
– Да я просто придуриваюсь, – продолжил Тодд. – По-моему, это круто. Все, наоборот, достали излишними подробностями. А вы держите все при себе. Мне это нравится.
– Я не такая уж и таинственная.
– А мы думали, что вы торгуете наркотиками, – сказала Санита.
Раковина, которую Мэрибет пыталась открыть, вылетела из рук.
– Наркотиками?
– Вы всегда расплачиваетесь сотенными купюрами. У вас дешевый телефон с левым номером, – пояснила Санита. – Компа собственного нет.
– Вы говорили, что вы консультант, – добавил Тодд. – Что за консультант без компа?
– У меня есть свой, просто не при себе. Я не торгую наркотиками.
– Да мы уже догадались, – признал Тодд. – К вам никто не ходит.
– И наркоторговцы столько в почте не сидят, – добавила Санита.
– Да, этим только молодые влюбленные занимаются, – пошутил Тодд. – Старые, может, тоже.
Все посмотрели на Стивена, и тот слегка покраснел.
– Мне М. Б. только эсэмэски пишет, – ответил он, сделав глоток вина. – У меня даже нет ее почты.
– Ого? – не поняла Санита.
– Ого. – Тодд понял.
– Да. – Стивен, наверное, понимал все с самого начала, как минимум подозревал, что у нее где-то там есть семья. И муж.
– Простите, – сказала Мэрибет и выбежала.
Стивен отыскал ее на крыльце. Она вылетела без куртки, так что он укрыл ее своей.
– Поосторожнее со мной, звезда, – сказала Мэрибет. – Я же из тюрьмы Кембридж-Холл сбежала.
– Кембридж-Спрингз, – поправил он.
– Неважно. Все равно вооружена и опасна.
– Про вооружена не знаю. Но я никакая не звезда.
– Ты – самая яркая звезда на всем небе. – Мэрибет вскинула руку, но небо оказалось затянуто облаками.
– Ты была моей пациенткой. А я вышел за рамки.
– М. Б. Голдман была твоей пациенткой. А это не я.
– Так кто ты?
– Я сошла с ума. Сбежала. Наделала много ошибок, – призналась она.
– Ошибок? Это я врач, который поцеловал пациентку.
– Пациентка первая поцеловала.
– А я и рад.
– И я рада.
Первый раз она его поцеловала. Второй раз – он ее. В третий раз они поцеловали друг друга. И это было как-то не так. Мэрибет отстранилась.
– Прости, – сказал Стивен.
– Нет, ты прости. У меня, наверное, с нечеткими рамками плохо.
– Да, у меня тоже.
Вернувшись, они застали Тодда в ярости, и он вымещал злобу на посуде.
– Эй, полегче, – сказала Мэрибет, когда он с грохотом ударил о раковину ее тарелку.
Он молча накинулся на тарелку с губкой.
– Тодд. – Мэрибет коснулась его руки, но он оттолкнул.
– Его отец ушел от матери к секретарше, – пояснила Санита, искавшая в шкафчиках пластиковый контейнер. – А он до сих пор не смирился.
Тодд пытался убить кастрюлю металлической губкой.
– Так, прекрати, – сказала Мэрибет, – пока ты мне ее не испортил.
– Изменять плохо, – буркнул он.
Мэрибет вздохнула.
– Стивен – мой врач.
– Врач? – переспросил Тодд. Он перестал сердиться и как будто всерьез расстроился. – Вы больны?
– Нет, но болела. – И тут она им рассказала об инфаркте, об операции, но умолчала, что дело было в другом городе и вообще в другой жизни.
– Но если вам уже лучше, почему вы продолжаете с ним встречаться? – вдруг спросила Санита.
Хотя лучше было спросить, почему она все еще тут, если ей лучше.
– К тому же, – добавил Тодд, – если вы не с ним переписывались, то с кем?
На этот вопрос она ответить могла.
– С мужем.
59
«Дорогие Оскар и Лив,
я, когда уходила, буквально ничего с собой не взяла. Только одежду и лекарства. Я собиралась поспешно, так всегда бывает с людьми, когда они убегают.
Но я взяла вашу фотографию. Может, вы заметили, что рамка опустела? Ее сделали прошлым летом, накануне вашего дня рождения. Вы помните тот день?»
Это был известный фотограф, который снимал портреты детей знаменитостей. Элизабет решила показать, как у него получаются «настоящие» семьи, и Мэрибет вызвалась позировать, потому что Элизабет сказала, что в журнале напечатают лишь небольшую фотографию на развороте, а у нее самой в итоге будет съемка стоимостью 10 тысяч баксов.
Фотограф захотел снимать в парке Бэттери, ближе к вечеру, на стуле, с Манхэттеном на горизонте. «Просто и со вкусом», – сказал он. Знаменитые последние слова.
Оскар не понял смысл слова «щелкать», подумал, его щелкнут по носу, и разорался. А Лив днем не поспала и превратилась в тирана. Чтобы их успокоить, Джейсон принялся ходить на руках, а Мэрибет впервые за последние пару десятков лет попыталась сделать колесо. Оскар перестал плакать. Лив перестала ругаться. Они начали кувыркаться. Фотограф уныло сделал несколько кадров с этой акробатикой, а потом село солнце.
– Тут нечего взять, – констатировала фоторедактор, переслав Мэрибет несколько получившихся снимков. Она поняла, почему. У Оскара грязный костюм, у Лив видно трусы. Фото не для «Фрэпа».
«Мне кажется, что этот снимок, где вы вдвоем кувыркаетесь, навсегда останется моей любимой семейной фотографией. Может, это странно звучит, там же не вся семья, а только вы двое. Но для меня почему-то все равно все четверо. Я вижу, как мы с папой в сторонке стоим на руках. Есть у фотографий такая особенность. Иногда то, что ты на них видишь, рассказывает лишь часть истории.
Я люблю вас обоих.
60
На следующем занятии по плаванию Дженис сделала два важных объявления. Данные о рождении Мэрибет подготовлены, возможно, к вечеру уже будут. В крайнем случае, в понедельник. И буквально с такой же торжественностью добавила, что Мэрибет заканчивает курс с плавательной доской.
– Пора свести все знания воедино, – сказала Дженис.
Поначалу казалось, что Мэрибет ждет очередная катастрофа. Руки, как лопасти мельницы, махали не в такт дыханию. Ноги сначала двигались слишком быстро, потом слишком медленно, сгибались коленки. Она то не успевала набрать воздуха, то, наоборот, вдыхала рано и захлебывалась. Казалось, что она пытается сшить платье по выкройкам от разных моделей. Ничего не сходилось, и Мэрибет не сомневалась, что со стороны выглядит смешно.
– Ничего не получается, – сказала она Дженис.
– Не сдавайся.
И она попробовала снова. Еще и еще. Лучше не стало. Вокруг нее кругами плавали школьники – у них был урок. Мэрибет завороженно смотрела на них. Временами ей казалось, что плавать так же сложно, как посадить самолет в бурю. Хотя этого она делать не пробовала.
– Хватит, – сказала Мэрибет.
– Еще несколько минуточек, – настояла Дженис.
И это произошло в самые последние минуты. То ли потому, что она перестала стараться, то ли благодаря мыслям, что сейчас все закончится. Но Мэрибет вдруг перестала думать. Просто слушала собственное дыхание и плеск воды; в каком-то смысле она почувствовала себя как в утробе и отключилась. Перестала бороться с водой. И начала скользить по ее поверхности. Наверное, она прилагала усилия, старалась, но не чувствовала этого. Ей было нетрудно. Вообще.
Когда она остановилась, Дженис с широкой улыбкой смотрела на нее.
– Ты проплыла туда-обратно четыре раза, – объявила она.
– Правда? – удивилась Мэрибет.
Дженис кивнула.
Мэрибет обрадовалась. От похвалы тело залила волна эндорфинов.
– Я со счета сбилась, – призналась она. – Вообще ничего не замечала.
Дженис кивнула, словно Мэрибет поняла какую-то тайну.
Когда они одевались, у Мэрибет все кружилась голова от радости. Просто невероятно. Она понимала, что глупо так радоваться из-за подобной мелочи, но она ведь думала, что плавать трудно, труднее, чем бегать. И поэтому полезно.
Когда она рассказала об этом Дженис, та рассмеялась.
– Трудно, только если неправильно делаешь.
Когда они выходили, их перехватил менеджер.
– Со мной связался доктор Грант, – с улыбкой сказал он. – И благословил ваше посещение парной.
– Да вы что?