и мою мать. И хотя у нее будет другая семья, и она не будет знать своей фамилии, имя у нее будет наше. И в этом смысле она будет моей. Имя – главное и вечное. Мэри Бет.
– Ничего не понимаю. Мэри Бет. Это она? Моя мать?
– Нет, твоя мать – Бет, – ответила Дженис. – А Мэри Бет она назвала тебя.
От: MBK31270@gmail.com
Кому: jasbrinx@gmail.com
Тема: Моя мать
Ее звали Бет. А ее мать – Мэри.
И она назвала меня Мэри Бет.
И я Мэрибет.
От: jasbrinx@gmail.com
Кому: MBK31270@gmail.com
Тема: Моя мать
Вот и раскрыта тайна твоего имени. А что-нибудь еще ты о ней узнала?
И как ты вообще?
От: MBK31270@gmail.com
Кому: jasbrinx@gmail.com
Тема: Моя мать
Мало что понимаю. Моя настоящая мать, не Бет, а Эвелин, оставила имя, которое дала мне родная мать, – комбинацию ее собственного имени и имени ее матери. Всю мою жизнь Эвелин так боялась ее. Словно не верила, что я по-настоящему их дочь. Почему тогда она это сделала? Сохранила имя родной матери – которое во всех смыслах ее. Ведь это постоянно напоминало о том, что я на самом деле не ее дочь?
От: jasbrinx@gmail.com
Кому: MBK31270@gmail.com
Тема: Моя мать
Или о том, что не только ее.
От: MBK31270@gmail.com
Кому: jasbrinx@gmail.com
Тема: Моя мать
Просто невероятно, что она так поступила. И скрывала от меня все эти годы.
От: jasbrinx@gmail.com
Кому: MBK31270@gmail.com
Тема: Моя мать
Ты будешь с ней встречаться? С Бет?
От: MBK31270@gmail.com
Кому: jasbrinx@gmail.com
Тема: Моя мать
Не знаю. Сейчас я не хочу спешить. Я тут впервые задумалась, вдруг она меня все же любила, Джейс.
Может, хоть немножечко.
От: jasbrinx@gmail.com
Кому: MBK31270@gmail.com
Тема: Моя мать
Неужели в это верится с трудом?
69
Пришло время для еще одного прощания. Санита на зимние каникулы уезжала в Индию. Накануне она пригласила гостей, в том числе и Мэрибет.
– На этот раз готовлю я.
– «Готовлю» – это оптимистично сказано, – съязвил Тодд. – Скорее «пробую готовить». – Он повернулся к Мэрибет. – Она хочет доказать матери, что ее можно рекламировать как приличную индуску, когда придет время выдавать замуж. Что, конечно, разобьет сердце Фрицу.
– Заткнись! – Она толкнула Тодда. И объяснила Мэрибет: – Даже моих родителей друг другу не сватали. Этого больше не делают.
– Фриц будет просто счастлив, – не унимался Тодд.
– Че ты такой козел, а? – поинтересовалась Санита.
– Потому что ты уезжаешь.
– А-а. – Она смягчилась. – Но я вернусь. Санни всегда возвращается.
– А вдруг нет? Вдруг ты останешься с родителями?
Санита закатила глаза.
– Мне учебу надо закончить. И работу найти.
– А если ты там найдешь?
– Тогда и тебе придется со мной в Индию переехать.
Эти слова успокоили Тодда.
– А мне что к ужину принести? – поинтересовалась Мэрибет.
– Вина, если хотите, – ответила Санита. – Если вино пьют с карри. И Стивена можно захватить.
– Он в Калифорнии. Можно кое-кого другого?
– У вас теперь трое мужиков? – спросил Тодд.
– Не совсем.
Собралась целая толпа. Фриц. Майлз. Еще двое со Дня благодарения. Санита надела красивый фиолетовый шальвар-камиз. На Тодде был костюм.
– Я не знала, что ужин такой формальный, – сказала Мэрибет.
– Я только с работы вернулся, – объяснил Тодд. – На праздниках столько дел.
– Он берет лишние смены, потому что переживает из-за отъезда Саниты, – рассказал Майлз.
– Ты что, ревнуешь? – спросил Тодд.
– Немного, – признался Майлз. – С ней трудно конкурировать.
– Мой муж говорил про мою лучшую подругу то же самое, – сказала Мэрибет.
– О, вы меня сватаете? – поинтересовался Тодд.
– Правильно, не одну меня же, – пошутила Санита.
Пришла Дженис. Мэрибет сказала, что это подруга, с которой они вместе ходят в бассейн. Если даже Дженис обращалась к ней по имени, никто не заметил.
Пили вино. Санита поставила поднос с хрустящими чечевичными лепешками пападам.
– Это не я делала, – призналась она. – Купила. Но остальное – сама.
Вся квартира пропахла специями и луком.
– Что это? – поинтересовалась Дженис.
– Джалфрези с курицей. Вышло островато.
– Но в этот раз ты хоть лук не сожгла, – сказал Тодд. – Она реально всю осень училась.
Санита с хрустом отломила кусок лепешки.
– Я в Индии уже больше пятнадцати лет не была, – сказала она. – Мне страшновато.
Курица вышла не островатая, а просто обжигающая. Мэрибет с Тоддом принялись заливать огонь водой. Дженис после героических попыток сдалась, перешла на рис с хлебом и сообщила, что вода не поможет. Вылив из бокалов «пино грижо», она налила в них молока.
– Что я, маленькая, что ли, – сказала Мэрибет.
– Да ладно, – сказала Дженис. – Я постоянно пью молоко. Чтобы от остеопороза уберечься. – Она налила молока и себе, и у нее образовались едва заметные молочные усики. Мэрибет уже начала подозревать, что она это делает нарочно.
После того как помыли посуду, Санита переоделась в джинсы со свитером. Они с Тоддом и всеми остальными собирались на вечеринку. Пока все прощались, Мэрибет оставила у них на телевизоре открытку. А в ней лежали два билета на мюзикл «Волшебник страны Оз», который в Питтсбурге ставили в феврале.
Они с Дженис дождались, пока молодежь разойдется. А потом пошли к Мэрибет. У них было намечено кое-какое дело.
70
Дорогая моя дочь,
Пишу тебе в третий раз. Три письма за десять лет с того момента, как я тебя нашла, или за почти сорок лет твоей жизни – это не много. Я решила рассказать тебе обо всех тех письмах, которые я не отправила.
Я писала тебе в твой первый день рождения. Не настоящую открытку; мне было все еще слишком грустно и больно, чтобы вот так вот праздновать. Но я представила себе, какую открытку могла бы отправить. Я написала в ней: «Я тебя люблю», но не подписала, потому что не знала, как себя называть.
На следующие дни рождения я уже покупала открытки. Вот на шестнадцатилетие. На ней нарисована охапка праздничных свечей, перевязанных, как букет, лентой и подпись: «Шестнадцать свечей для дочки. Дальше жизнь будет только ярче».
Я покупала или придумывала открытки на каждый твой день рождения, например, победа 3–0, и на менее круглые даты, типа 23 года. Иногда, покупая эти открытки, я чувствую себя дурочкой. А иногда горжусь. Особенно если продавцы, увидев открытку, заводят разговор о тебе или о своей собственной дочери.
Я пишу и письма, иногда по-настоящему, иногда в воображении. Несколько месяцев назад ночное небо было особенно красивое. Висела огромная полная луна, ярко сверкала Венера, я смотрела и думала, что ты тоже где-то смотришь в небо. Меня очень согрела мысль, что нас с тобой укрывает одно ночное небо. Вернувшись домой, я написала тебе об этом.
Признаюсь, что пишу не всегда о радостных событиях. Когда умерла моя мать – от старости, порадую тебя тем, что у нас в роду много долгожителей, – я тоже думала о тебе, о том, что ты являешься продолжением нашего женского рода. Мне было интересно, есть ли у тебя дочка.
Я уже описывала затруднительные обстоятельства, которые подтолкнули меня к решению отдать тебя, так что ты знаешь, хотя, может, до конца не понимаешь, в какой семье я выросла и почему не могла взять туда и тебя, и почему у меня не было никакой возможности вырастить тебя самостоятельно. Но я, по сути, не рассказывала тебе о своей матери, которая тоже мучилась в тех условиях. Может, она и не могла иначе. Не могла сопротивляться отцу, не могла меня защитить, а могла только терпеть. В итоге она его пережила. Пережила эти страдания. Последние годы своей жизни она провела в доме престарелых. Обычно у людей о таких местах невысокое мнение, но для моей матери это были лучшие годы ее жизни. Там она делала все, что захочется. Она снова начала плавать. Могла читать, когда захочет. Смотреть, что захочет, по телевизору. И никто ее не бил. Никто не оскорблял.
И она начала говорить о тебе. Хотя, когда ты только родилась, она очень меня ругала и все эти годы делала вид, будто тебя не существует. Но теперь я понимаю, что те страшные слова были сказаны не от души, а от боли. Потом она стала говорить о тебе с нежностью, о вехах в твоей жизни, которые она воображала. Она называла тебя тем именем, которое дала тебе я. Так я поняла, что и в ее сердце ты жила все эти годы. И задумалась – может, и моя мама в воображении писала тебе письма. И от этого я почувствовала, будто мы семья.
Я продолжу писать тебе реальные и воображаемые письма. Может, когда-нибудь, ты позволишь мне поделиться с тобой и воображаемыми письмами. Но даже если нет, это ничего. Для меня главное – писать. И я предпочитаю верить, что, прочитаешь ты их или нет, они все равно до тебя дойдут.
К концу письма они обе плакали.
– Спасибо тебе, – сказала Дженис. – Спасибо за идею написать об этом. – Она кивнула на папку с письмами, которые Мэрибет писала близнецам, – она ей их показала. – А ты своим отправишь?
Мэрибет взяла папку. На обложке было выгравировано слово «Воспоминания». Со всеми ее письмами папка стала уже довольно тяжелой и весомой.
Мэрибет подумала, что Дженис права. Что самое главное – писать. Она предпочитала думать, что права и насчет любви. Что любовь до них дойдет. И что она сама до них тоже доберется.