– Это фонтан, просто он никогда не работает. Бродский как раз про него то стихотворение написал.
Антон глянул на меня, ожидая слов «Ну конечно, то самое стихотворение, помню его наизусть!». Я смутно помнила, что Бродский – это какой-то советский поэт, но в остальном… Антон, кажется, повернут на стихах, у него на каждый случай из них какая-нибудь цитата, но я-то за что страдаю!
– С какой стати я должна знать! – вспыхнула я.
И Антон прочел – негромко, без дурацкого пафоса, мне даже понравилось его слушать.
Здесь должен быть фонтан, но он не бьет.
Однако сырость северная наша
освобождает власти от забот,
и жажды не испытывает чаша.
Нормальный дождь, обещанный в четверг…
И тут он сам себя прервал.
– Ну, и так далее. – Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но передумал. – Вот.
– Мы ради этого сюда ехали? Не темни. Уверена, тут у тебя была какая-нибудь история: с девушкой целовался или ждал ее с букетом, а она его выкинула в фонтан.
Антон усмехнулся, но как-то невесело.
– Нет. Да, история есть, просто… Мама устраивала для меня городские квесты с загадками, чтобы я изучал наш район. Я мечтал быть стражем, а для этого надо хорошо ориентироваться. Она прятала маленькие подарки в разных местах, оставляла мне подсказку, и мы вместе их искали. И в тот день, когда Гудвин ее… Когда она… Перед этим она сказала, что спрятала для меня кое-что. Когда я вернулся домой, нашел на столе подсказку: книгу Бродского, открытую вот на этом стихотворении про фонтан. Я долго искал здесь ее подарок, но не нашел.
Я стояла спиной к нему, делая вид, что внимательно изучаю фонтан, а на самом деле – чтобы он не видел моего лица. Какое-то странное ощущение не давало дышать. Что это такое? Сочувствие? Я так долго старалась не чувствовать ни чужую боль, ни свою и сейчас пришла в ужас от того, как легко уничтожить защиту, которую строишь годами. Антон не выглядел как тот, кто нуждается в утешении, но… Сломанные фонтаны, ненайденные подарки, дети без родителей. Те, кто уходит, и у тебя больше не будет шанса их о чем-то спросить. Какой паршивый мрачный мир.
– Ты так и не узнал, что она здесь спрятала?
– Я сразу знал, поэтому особенно хотел найти. Мама была трюкачом – она могла закрыть дверь, зачаровав для этого любой ключ. Они получались одноразовые: как только закроешь дверь, ключ рассыпается. И она в тот день сказала, что оставила мне целую коробку вот таких зачарованных ключей. Если бы я только их нашел… Мне хоть какое-то время не пришлось бы выпрашивать у Вадика жвачку, закрывал бы сам.
При чем тут жвачка, я не поняла, но решила не спрашивать.
– Где она могла тут спрятать ключи? – Я коснулась желтой стены. – Здесь и места-то нет.
– Я же до этого много раз искал ее подарки. Она всегда заранее давала мне подсказку – и когда мы гуляли тут однажды, показала мне тайник. Сказала, что один ее друг сделал его в девяностые, но об этом никто не знает. Вот, глянь.
К фонтану и мемориальной доске вели три мраморные ступеньки. Антон постучал по одной из вертикальных мраморных плиток, и она отошла. Он быстро огляделся, убедился, что никому нет дела, и отложил плитку в сторону. Я села на корточки и заглянула в открывшееся пространство.
Внутри ступеньки была пустая бетонная ниша, где легко поместилась бы пара книг или бутылка вина.
– Она бы точно оставила коробку здесь, – голосом одержимого сказал Антон. – Я с тех пор много раз проверял. Оставлял тут деньги, разные вещи, и их ни разу никто не забрал, а значит, про тайник никто не знает. Я пришел за подарком сразу после маминой смерти. Ее друзья из Стражи хотели меня остановить, но я вернулся домой, увидел подсказку и помчался сюда. Верил, как дебил, что она вернется, если я смогу отгадать ее загадку. И здесь уже тогда ничего не было!
Я заинтересовалась.
– А на камерах наблюдения… Стоп, у вас же интернета нет, а значит, и их, наверное, тоже. Ладно, как ты это объясняешь?
Антон бережно вернул плитку на место, стукнул по ней кулаком – и она встала на место так, что о тайнике я никогда бы не догадалась.
– В тот день Гудвин мне сказал: «Я знаю, что мама оставила тебе подарок». Уверен, он нашел его еще до меня и забрал. Нарочно, чтобы я искал вечно. Про него говорят: «Гудвин знает все». Вдруг так и есть? Он темная лошадка.
Антон встал с земли и посмотрел на меня:
– Я еще никому не рассказывал про фонтан. Вот, на тебе потренировался. Говорят же, «тренируйся на кошках».
– Обращайся, – кисло сказала я.
А я ему еще посочувствовала! Бесит. Но с другой стороны… Приятно, когда тебе доверяют секрет.
– Может, ты не там искал. В чаше фонтана смотрел?
– Естественно. Когда подрос, залез в чашу и простучал там каждый миллиметр. Меня, правда, полиция задержала по статье «причинение ущерба памятнику культуры», но Павел Сергеевич отмазал. Но я сюда до сих пор иногда прихожу – вдруг я правда что-то не так понял и догадаюсь, где искать? – Антон прислонился к грязному бамперу своей машины и вдруг сменил тему: – Знаешь, что больше всего меня смущает в работе Клана? Они торгуют артефактами, это все знают. Но я почти не слышал про тех, кто их купил. До сих пор ни мы, ни полиция не знаем, как именно продают артефакты, кому, по каким каналам, и мне от этого не по себе. Гудвин хитрец. Сидит у себя во дворце, и никто не знает, что у него там творится.
– Во дворце? – фыркнула я. – Королевском?
– Практически да. Я покажу.
Он сел за руль, я привычно устроилась рядом. Мы выехали с площади и минут через десять оказались на набережной, около заброшенного на вид здания – из тех, которые однажды начали ремонтировать, да так и забросили. Конечно, неплохой особняк, даже колонны есть, но уж точно не дворец. Особенно сейчас, когда стены закрыты обрывками зеленой строительной сетки, а штукатурка под ней облупилась.
– Вот логово Клана, – сказал Антон, сложив руки на руле. – Бывший Юсуповский дворец.
– Не шикарно.
– Он просто защищен какими-то артефактами, поэтому так выглядит. Пробраться внутрь невозможно – полицейские однажды пытались, и двое погибли. Я тоже пробовал. Попал в лабиринт и не мог оттуда выбраться. Хорошо, что не грохнули. – Он нервно рассмеялся. – Спать потом три дня не мог.
– Этот Гудвин и весь его Клан… Почему их еще не арестовали, если они годами присваивают артефакты и даже кого-то убили?
– Понятия не имею. Может, кому-то заплатили, может, припугнули. Но все это мне не нравится – какое-то затишье перед бурей. Даже перемирие… Наши ему радуются и хоть не боятся, что их за двери выкинут, а мне кажется, Клану оно выгоднее, чем нам. И я не знаю, что со всем этим делать.
Ответить «Забить и жить дальше, хоть иногда выходя из своего района» я не успела. У Антона в кармане дважды зазвонил почталлион. На экране горела надпись: «улица Чайковского, 51». О, да это же та самая улица, на которой мы впервые встретились! Сердце у меня забилось быстрее. Где все началось, там и окончится.
Когда мы приехали по нужному адресу, я завертела головой, но двери не увидела. Антон смотрел вверх, я проследила за его взглядом – и удивленно присвистнула. Дверь сияла, как неплотный искристо-голубой мираж, на крыше пятиэтажного особняка. Он казался особенно высоким рядом со своим соседом: вплотную к нему прилепился крохотный домишко, на крыше которого почему-то торчала старинная пожарная башня.
– Ну и денек. – Антон окинул меня подозрительным взглядом. – Ты все редкие виды дверей собрала: на воде, на крыше.
– Да я-то при чем? – простонала я. – Я этого не заказывала! И как туда забраться, по канату?
– У меня есть универсальный магнитный ключ от решеток и парадных, но на чердаке замок сто процентов не магнитный, а обычный. Придется искать старшего по дому. Стой тут. В смысле, не посреди дороги! – спохватился он, когда я замерла, где стояла. – Просто будь недалеко.
Я тревожно озиралась в ожидании Страшилы и Дровосека – после той встречи не хотелось бы увидеться с ними снова, потому что артефакт я им отдавать не собиралась. Нет бы дверь была просто на дороге! Пришел, увидел, закрывай.
Антон вернулся с ключом минут через десять, когда у меня уже заболела шея от ожидания опасности со всех сторон. Мы зашли в дом, поднялись на верхний этаж. Антон поскреб ключом в замочной скважине, и мы оказались на пожарной лестнице, а оттуда выбрались на крышу. Все это мне пришлось проделать в ботинках на каблуках. Я еще ни разу в таких не ходила: пару раз надела в обувном магазине, просто посмеяться, чуть не упала и сняла. Сейчас тоже было неудобно, но мне даже понравилось: особенный наряд для особенного дня.
Крыша была выложена листовым железом, тут и там поблескивали замерзшие лужи. Приближался вечер, – как же рано темнеет в этом городе! – и тусклое солнце наконец-то снова проглянуло из-за туч, отразилось от льда, заставило крышу сиять. Я сделала пару шагов – и у меня с такой бешеной силой все сжалось внутри, что пришлось схватиться за каменный дымоход.
– Высоты боишься? – снисходительно спросил Антон.
– Не знаю, я в жизни так высоко не была!
Если я начинаю паниковать, не могу остановиться, аж в глазах потемнело. Ну почему дверь прямо на краю крыши, как будто издевается надо мной! Я сделала еще шаг – и желудок совершил сальто.
– Щас, – слабо пробормотала я.
Я вдохнула глубже и прошла еще немного. Постояла, сжав зубы. Ничего, тут всего-то шагов десять. По скользкой крыше. На каблуках. Нужно просто сказать себе, что не страшно, и все получится.
– Ой, да не мучайся. – Антон перегородил мне путь. – Смотреть тошно, ты вся белая. Сядь.
Я тут же послушалась, и это был первый раз, когда я почувствовала облегчение от того, что не могу сопротивляться его приказу.
– Посижу и все сделаю, – твердо сказала я, стараясь побороть тошноту. – Мне надо принести третий артефакт и ехать домой.
– За мной после Сен-Жермена должок. Сам закрою, а скажем, что ты. Но это займет какое-то время.