Я на секунду прикрыла глаза. Как хорошо, кто бы мог подумать. Поэзия в школе никогда не была такой классной, а может, момент был неподходящий.
– А дальше что?
– Не помню. Это какая-то длинная поэма про парочку, которая любуется горами.
Я полезла в карман, чтобы найти стихотворение в интернете, но вспомнила: телефона-то нет.
– Без интернета отстойно. Что вы делаете, когда надо что-то прочесть?
– В библиотеку ходим. Ладно, поехали, я зад себе отморозил.
Он встал и протянул мне руку, чтобы помочь. Как галантно. Я поднялась на ноги – и в ту же секунду на Антоне сменилась одежда. Я хрюкнула от смеха. Смокинг?! Жалко, что без галстука-бабочки.
Антон осмотрел себя и выругался. Зря он, конечно, надеялся, что эффект от шалуна быстро пройдет.
– Ну, хоть не костюм собаки, – философски сказала я и начала пробираться к выходу с крыши.
Глава 8Последний раз
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Павел Сергеевич стоял у окна своего кабинета, как призрак. Когда мы вошли в Стражу через парадный вход, я глянула вверх – и увидела его. Уже сгустились сумерки, холл с плиткой в цветочек тонул в полутьме, которую подсвечивала только мраморная лестница. Два роскошных фонаря с гроздьями лампочек у подножья лестницы, канделябры на стенах, люстра на потолке – ничего не работало, и только лампы для растений на подоконниках у Павла Сергеевича подсвечивали тьму тремя лиловыми полосами. Хозяин кабинета смотрел на нас, идущих через холл, – неподвижный темный силуэт, который я узнала только по худобе и росту. Я слабо махнула рукой, показывая, что заметила его, и он отошел от окна, а потом вышел на лестницу. Мы встретились на ее центральной площадке.
– Рад видеть вас в хорошем настроении, – дружелюбно сказал он.
– Я уже почти закончила. Одна дверь осталась!
Так, а что я буду делать, если он уйдет домой до того, как я победно доставлю в Стражу последний артефакт? Лучше договориться сейчас.
– Может быть, вы заранее начнете организовывать мой отъезд? – предложила я. – Уверена, с третьей дверью проблем не возникнет.
– Вы и правда замечательный трюкач. – Павел Сергеевич уважительно склонил голову, но на вопрос не ответил. – В Литейном сегодня активный день, но вы справляетесь.
Павел Сергеевич перевел взгляд на Антона в смокинге:
– Ты под шалуном? Какая прелесть. Обязательно напиши отчет о его действии, таких у нас еще не было. А теперь прошу простить меня, я шел выпить чаю.
Антон потащил меня дальше, хоть я и пыталась притормозить, чтобы обсудить свой отъезд.
– Вы тоже напишите о своем шалуне! – сказал мне вслед Павел Сергеевич. – Подчинение приказам у нас было, но немного в другом виде. Ваш отчет нам очень пригодится, Татьяна.
Мы с Антоном уже поднялись на второй этаж, когда до меня дошло.
– Стоп. – Я остановила его, пока он не зашел в общий зал. – Откуда он знает про моего шалуна? Ты ему стучишь? Да как ты успел, у вас даже мобильников нет!
– Я не стучал, – огрызнулся Антон. – Мне пришлось доложить Ване Ландау после Фонтанки. А теперь мне опять к нему! Он знает, что было открытие двери, и я, по идее, должен сдать артефакт, но сдать нечего. – Антон с силой потер лицо. – Ванька ни за что не поверит во второго за день шалуна. Ладно, пошел.
– Хочешь, я с тобой схожу?
– Ни за что, иначе от Вани потом не отделаться – он любитель странных вещей. Ты вроде под шалуном не буйная, вполне можешь побыть одна десять минут.
Он побрел куда-то в глубь этажа, и я проводила его взглядом. Мне вдруг стало тревожно, как будто я не понимаю чего-то важного. Чтобы отвлечься, я решила побродить по Страже и еще что-нибудь тут посмотреть. Мудрее было бы сесть на стул и ждать возвращения Антона, ну да ладно.
Я нашла скупо освещенную столовую, куда Антон утром отказался меня вести. Она была совсем не такой впечатляющей, как буфет, полюбоваться не на что. Да и Павла Сергеевича не нашлось – видимо, чай он пьет в другом месте. Потом я спустилась в зал ожидания, где видела нарядную девочку. Никаких интересных церемоний там сейчас не происходило, тесные кабинеты в окошках бывших касс были закрыты деревянными ставнями. Освещение тут тоже экономили, только высоко под потолком горели две тусклые люстры.
С улицы зашел смуглый седеющий мужчина, похожий на профессора или библиотекаря. Мой взгляд приклеился к холщовому мешку у него в руках – если верить фильмам, в таких обычно носят улики, дохлых кошек или еще что-нибудь подозрительное. Мужчина смотрел на меня. Я смотрела на мешок.
– Вы Татьяна, – вдруг сказал мужчина. – Новый трюкач, способность которого никто не знает. Я Юсуф, приятно познакомиться.
Он добродушно усмехнулся, разглядывая мое удивленное лицо.
– Тут редко что-то новое бывает, слухи быстро разносятся. – Юсуф прошел со своим мешком наверх, и я последовала за ним: интересно же узнать, что обо мне говорят. – Антон рассказал про вас Вадику, а если что-то знает Вадик – знают все.
– Не знала, что у Антона есть друзья.
Пока мы были здесь, он ни с кем не здоровался, ни на кого не смотрел и ни к кому не подходил – так себе душа компании.
– Вы тут всего один день, еще узнаете.
– Я скоро уезжаю.
– Ну, хорошо… – протянул Юсуф, как мне показалось, с ноткой сомнения. – Какой непохожий на вас портрет обрисовал Антон! Вы очень милая – он сказал, что вы настоящая фурия, хоть и храбрая.
Я даже рассмеялась:
– Ну, хоть не трусливая фурия.
Мы уже поднялись до того этажа, где находились душевые. Он, видимо, был верхним в здании и казался приплюснутым: низкие потолки, узкие коридоры, не то что внизу.
Юсуф толкнул дверь в дальнем конце коридора, и мы оказались в длинной комнате с небольшими окнами под потолком. Вдоль стен стояли каталожные шкафы: в каждом много маленьких ящичков с золоченой ручкой и окошком, где крупно написана буква, с которой начинаются материалы в ящике.
Остальное пространство комнаты занимали столы и стулья, на которых громоздились стопки бумаг, писем и конвертов. Прямо заброшенная советская почта, откуда сотрудники сбежали, побросав все как было. Ни одного компьютера, даже телефонов не видно. Юсуф подошел к самому большому столу, включил лампу с зеленым абажуром и уселся на стул: не офисный, а деревянный, с обивкой на металлических гвоздиках.
– Если хотите, присядьте где-нибудь, – гостеприимно сказал он.
Вообще-то стулья тоже были заняты, как будто бумаги выселили отсюда людей, но я не заставила себя дважды просить: тут было так интересно, что я сняла с ближайшего к Юсуфу стула исписанные листы и переложила на пол. И тогда я поняла, что это.
– Письма… Те, которые люди бросают в почтовый ящик у входа?
Вместо ответа Юсуф перевернул над столом свой подозрительный мешок, и из него высыпался ворох конвертов.
– Именно. Не волнуйтесь, у вас есть время. Вызовов сейчас нет.
Откуда он знает, если у него на стене нет карты с лампочками?
– Тихий выдался вечер! Но тишина – всегда к буре. – Юсуф подслеповато глянул в окна, за которыми было видно только темно-серое небо. – Так быстро стемнело сегодня. Думаю, пойдет снег.
Почему-то от этих слов у меня сжалось сердце. Я попала сюда в снегопад, может, уеду тоже в снегопад? И я ведь должна хотеть домой, но… Вот сейчас я точно поняла: домой меня звало не желание, а долг. Перед Евой, которая не заслужила еще одной потери. Перед колледжем, перед Кириллом, который дал мне второй шанс. Но желания… Сейчас, в этих сумерках, в уютной комнате с зеленой лампой я почувствовала, как сильно хочу остаться. Работать в Страже. Быть уникальным трюкачом, который защищает город от разрушений. Я замерла, глядя на маленькие аккуратные руки Юсуфа, которые бережно вскрывали конверты. Потом с ужасом спрятала запретные мысли подальше и принялась разглядывать письма. На всех конвертах разным почерком был выведен один и тот же адрес: «Санкт-Петербург, Загородный проспект, 52, Стража».
– Если хотите, можете прочесть. Это не секрет. Люди для того и пишут эти письма, чтобы их читали.
Он ловко разрезал еще один конверт старинным ножиком, на вид серебряным. Я взяла этот нож, осторожно вскрыла конверт и достала лист, вырванный из тетради в клеточку.
Почерк был красивый, но с зазубринами, как будто писал образованный человек, который с трудом удерживает ручку в дрожащей руке.
Дорогая Стража,
Моя жизнь почти завершена, и я, конечно, не прошу вас ее продлить. Но у меня есть большая печаль: мой муж погиб в авиакатастрофе, и я не успела сказать ему, как сильно люблю его, и попросить прощения за все, что сделала. Это мучает меня даже сейчас, двадцать лет спустя. У нас была трудная жизнь, и она не должна была так закончиться: без радости, без прощания. Он давно упокоился с миром, но это единственное, чего я хочу: поговорить с ним хотя бы во сне.
Я понимаю, такое вряд ли возможно, но я должна была написать, ведь это последнее желание, которое у меня осталось. Спасибо за все, что вы делаете. Однажды дверь открылась во дворе детского сада, куда ходит моя внучка. Она очень испугалась, но приехали ваши сотрудники, женщина и юноша, и закрыли дверь. Спасибо за все.
– О чем просят? – мирно спросил Юсуф, увидев, что я закончила.
– Во сне поговорить с умершим мужем.
Хотелось нервно рассмеяться, потому что это ведь невозможно, но он спокойно сказал:
– Тогда вон в ту стопку.
Я положила письмо туда, куда он велел, и тихонько села, наблюдая за его работой. Письма читать я больше не стала, мне и от одного стало грустно. Получается, каждая бумажка в этом зале – это чья-то боль, чья-то мечта. Как письма Деду Морозу, только от взрослых и с реальной надеждой на ответ.
Юсуф читал письма и сортировал по стопкам. Делал он это умиротворенно, как японцы в мультиках, когда расписывают рисовые зерна или пиалы для чая.