– Спасибо, что настроение поднял. – Я задумалась. – Это же какой-то политический деятель, у которого было много женщин?
– Я смотрю, в школе ты училась так себе.
– Зато я была бы отличным пиратом, – прошептала я. – Не делай тут никаких глупостей, ладно? Нам надо выйти отсюда и не сдохнуть.
«Если мы, конечно, еще не сдохли», – подумала я, но вслух говорить этого не стала.
Дубовая дверь, которая днем выглядела пыльной и запертой, легко открылась. Как же тут тепло! Без шапки я замерзла настолько давно, что уже и не замечала. Страшила велел нам остановиться в холле с полукруглыми арками, и Дровосек ушел. Мы не доставляли нашему охраннику проблем, пока Дровосек не вернулся.
– Он вас примет, – буркнул он и нехотя развязал нам руки.
Зал, куда нас повели, был головокружительно роскошным. Я впервые поняла: Страже досталось не самое богатое здание в городе. Белая мраморная лестница в центре зала была покрыта красным ковром, у ее подножья сидели сфинксы и громоздились кадки с пальмами. Потолок сходился над лестницей куполом и был украшен такой обильной лепниной, что напоминал свадебный торт. В мраморных нишах стояли статуи, хрустальная люстра светила как солнце. Кажется, цель архитекторов здесь состояла в том, чтобы посетителей скручивало от зависти к богатству хозяина. Мы поднялись на второй этаж, пересекли еще один зал и вошли в распахнутые двери. Я отвлеклась на то, чтобы осмотреться, – и услышала, как двери захлопнулись у нас за спиной. Страшила с Дровосеком оставили нас одних. Страх от того, что нас тут закрыли, оказался немного разбавлен тем, что три высоких окна выходили на улицу, а еще три – на парадную лестницу, прямо как в кабинете Павла Сергеевича. Меня разобрал нервный смех при мысли, что начальники противоборствующих организаций выбрали для приема гостей залы одинаковой планировки: такие, чтобы можно было подглядывать, кто к тебе идет.
На кабинет этот зал со стенами из темного дерева был непохож, даже стола нет. Скорее, гостиная для отдыха богачей. Стены украшены гобеленами, на полках расставлены китайские вазы, посреди зала несколько старинных диванчиков и кресел. В желании украшать здесь не знали совершенно никакой меры, и все равно зал казался бездушным и холодным, как музей. Эх, сюда бы вместо здоровенного гобелена белую простыню, повесить проектор и смотреть кино, сразу стало бы повеселее!
В зале были еще две закрытые двустворчатые двери – важное наблюдение на случай побега. Если все три окажутся заперты, попробуем выпрыгнуть из окна на лестницу. Ноги переломаем, но как-нибудь уползем. Я хотела поделиться идеей с Антоном, но он выглядел таким напряженным, что я побоялась его трогать.
– Добрый вечер, – сказал чей-то голос.
Я вздрогнула. Огляделась: никого. Как будто с нами разговаривает стена. Антон прерывисто, болезненно вдохнул, пальцы у него дернулись.
– Гудвин – это голос, – поняла я. – Ну конечно, он ведь и должен быть невидимым. В сказке он не показывался Элли и остальным, чтобы они не смогли его разоблачить.
– Это он. Он убил маму. – Антон и так был бледным, а тут вид у него стал совсем больной. – Я помню его голос.
Мне захотелось взять его за руку, чтобы подбодрить, но я понятия не имела, уместно ли проделывать такое с теми, кого знаешь один день.
– Я о тебе слышал, трюкачка, – добродушно произнес голос. – И рад, что ты пришла. Как тебя зовут?
Лучше отвечу: в конце концов, мне нужна его помощь. Хотел бы убить нас – мы бы сейчас не разговаривали.
– Таня, – сказала я.
Антон бросился к самой дальней от нас двери – она была ближе всего к месту, откуда раздавался голос, – и толкнул резные створки обеими руками. Конечно, заперто. Он перешел к другой двери, треснул по ней кулаком. Потом побился об третью дверь с тем же результатом и наконец выдохся, весь красный и отчаянно злой.
Голос молчал, будто ждал, когда Антон перебесится, а потом спросил:
– А фамилия?
Ну, это уж слишком.
– Можете звать меня просто по имени. Кстати, а Гудвин – это у вас имя или фамилия?
– Скорее, призвание. – Голос усмехнулся. – Ну что ж, Таня. Ты закрываешь двери рукой, верно? Уникальный дар.
– Я слышала, у вас такой же. Могли бы стать трюкачом.
– И правда, мог бы.
Похоже, мы с Гудвином были похожи не только этим. Я чувствовала: сейчас он делает то же, что и я: прощупывает почву, чтобы понять, как построить беседу. Антон опять начал бродить по комнате, как лев по клетке. Он пытался понять, откуда исходит голос, но, судя по всему, не особо успешно.
– Хоть я и умею закрывать двери, кое-что у меня никогда не получалось: открывать их усилием воли, – сказал Гудвин. – А я пытался, уж поверь. Думал, это невозможно, но ты устроила нам увлекательную ночь, и я понял, что ошибался. – Голос переместился. Сейчас он исходил откуда-то из охотничьей собаки на гобелене. – Когда буря принесла сюда твой домик, Элли, все в нашем Изумрудном городе встало с ног на голову.
Значит, не я одна сейчас думаю про эту сказку. Мне так нравилась сцена с разоблачением поддельного волшебника – надеюсь, и у нас до этого дойдет.
– Но я думала, что Гудвин – это живая голова, – сказала Элли.
– А я думал, что Гудвин – морская дева, – сказал Страшила.
– А я думал, что Гудвин – страшный зверь, – сказал Железный Дровосек.
– А я думал, что Гудвин – огненный шар, – сказал Лев.
– Все это верно, и все вы ошибаетесь. Это только маски, – сказал Гудвин.
– Может, покажетесь? – спросила я куда более дерзко и уверенно, чем чувствовала себя.
Антон начал ощупывать гобелен в поисках тайных окошек, а Гудвин невозмутимо продолжил:
– Я смотрю, открыть несколько десятков дверей было для тебя не слишком утомительно. Скачешь после этого всю ночь, сама же их закрываешь. Очень трогательно.
Раздался лязг – Антон пытался выбить дверь ногой, но, похоже, двери прожили долгую жизнь не для того, чтобы так легко сдаться.
– Наш общий друг теряет терпение, так что перейду к делу. – Кажется, Гудвина поведение Антона забавляло. – Мои сотрудники сказали, что ты пришла сюда, потому что хочешь на меня работать, но я знаю, это не так. Как и положено милой Элли, ты пришла, чтобы я помог тебе вернуться домой. Но у меня есть предложение получше. Как насчет действительно поработать? Ты любишь деньги, а мы, как видишь, не бедствуем. Мои собиратели получают пять процентов от средней цены каждого артефакта, который принесут мне. Тебе я готов платить в два раза больше.
Так вот почему парни из Клана готовы драться за артефакты и даже нарушить перемирие, чтобы забирать себе их все. Они работают за процент, как я, когда продавала товары по телефону. Я уже открыла рот, чтобы отвергнуть предложение, но было слишком любопытно кое-что выяснить.
– А средняя цена артефакта – это сколько?
– Миллион рублей.
Я моргнула. То есть десять процентов – это сто тысяч. За каждый артефакт.
– И когда ваши сотрудники успевают тратить деньги? – спросила я, чтобы как можно быстрее забыть о соблазне. – Целыми днями мотаются по городу, как барбосы.
– Мои люди, в отличие от Антона, работают в две смены. А ты, Татьяна, можешь открыть за один раз столько дверей, что потом отдыхай хоть месяц. Вот это я называю гибким графиком.
Видимо, лицо у меня стало мечтательное. Антон, который наконец закончил биться о двери, глянул на меня с презрением, как будто я уже согласилась.
– Будешь таскать им артефакты? Только помни: каждый, который ты им принесешь, не достанется какому-то бедолаге. У нас столько писем, к которым артефактов пока не нашлось, а ты…
Я сжала губы. Зачем он так? Разве я не доказывала ему всю ночь, что мне можно доверять?
– Антон, капитализм – это счастье, – фыркнул Гудвин. Его расслабленно-спокойный голос, похоже, доводил Антона до бешенства. – Каждый может купить, что ему надо, а не стоять в бессмысленной очереди. Вот скажи, Таня, что бы ты предпочла: сразу получить свою мечту или провести годы, ожидая, пока в пыльном архиве откопают твое послание?
Я вспомнила письмо, которое оставила у Юсуфа. Если бы то, что я в нем просила, можно было купить за деньги и они у меня были, то, ясное дело, я бы сразу это сделала. Доля истины в словах Гудвина все-таки была.
– Если бы не Стража, артефакты доставались бы только богачам, – вмешался Антон, который не мог остаться в стороне от разговора про свою любимую работу.
– Ничего личного. – Я прямо чувствовала, как Гудвин пожал плечами. – У нас широкий каталог артефактов для всех, у кого найдутся деньги, и я не вижу в этом ничего плохого.
– Вы только в городе торгуете? – самым невинным тоном спросила я, но увы: Гудвин разговор не поддержал.
– У, какая хитренькая. Не скажу. Лучше подумай-ка вот о чем: ты уникальна, и это может сделать тебя богатой. Разве не об этом ты мечтаешь? Каждая девочка – это принцесса, достойная самого лучшего, а ты заслуженно можешь иметь все.
– Мне надо домой.
– Что такого есть в твоей жизни там, ради чего стоит возвращаться? Работа, учеба? Жизнь в комнатенке, которая напоминает тебе только о смерти близкого человека?
Я замерла.
– Откуда… Откуда вы знаете?
– Гудвин знает все, лапочка. Такая у меня роль. И вот что еще я знаю: тебе нужно наконец-то забыть о других и подумать о себе. Купишь красивую одежду, снимешь квартиру, обставишь ее по своему вкусу.
– Советую выбирать квартиру в Литейном. – Антон устал бродить и сел в кресло. – Там дороговато, но ты потянешь.
– А я никогда не любил Литейный – есть в нем что-то замогильное, – сказал Гудвин. – Поверь, Таня: ты – курица, которая может нести золотые яйца, так что не бойся меня, я ничего тебе не сделаю. У нас будут идеальные рабочие отношения.
Идеальные рабочие отношения хозяина с курицей бывают только, пока ему не захочется сварить из нее суп.
– Я должна вернуться.
– Сколько глупостей люди делают из чувства долга! Жизнь была бы легче, если бы все просто делали то, что хотят. Не трать свою молодость на ерунду. Твоя сестра вполне справится – посмотри-ка, ты тоже пережила много потерь, но они сделали тебя только сильнее. Как видишь, я готовился к нашей встрече.