– Ой, не смеши. Что Пашка сделает? Как всегда, ничего. В его Страже устарело все, что только могло. Я знаю, ты был им верен, – и как, стал от этого счастливее? Поверь, я буду относиться к тебе лучше, чем он.
– Сказал человек, который убил мою мать, – процедил Антон.
Молодец, так его!
– Я не испытывал к ней ненависти, у нас просто были разные цели. Она почти нашла способ избавиться от дверей, а мне они нужны, это основа моего бизнеса. Я хотел, чтобы она и самые активные ее коллеги исчезли, а во главе Стражи остался слабак Пашка. Но я ее не убивал. Будешь работать со мной – убедишься в этом.
Антон дернул головой – и на нем вдруг изменилась одежда, впервые с тех пор, как мы зашли во дворец. Траурно-черный наряд: водолазка, пиджак и брюки. Я не могла ничего сказать, но потянулась к его руке и сжала запястье. Антон отсутствующе посмотрел на меня. «Не слушай его», – подумала я. Но он слушал. Я видела: каждое слово бьет прямо в цель.
– Знаешь, в тот вечер, в саду Сен-Жермен, у меня была мысль забрать тебя с собой и воспитать самому, – негромко произнес Гудвин. – У тебя прекрасный дар, и уж поверь, со мной ты бы научился им пользоваться. Но я даже рад, что передумал. Потери и несчастья убивают не сразу. Они разрушают нас изнутри, постепенно, с каждым годом. Тебя уничтожает не день, когда пропала мать, Антон, а все дни, которые прошли после этого. И вот теперь ты готов на крупные ставки, чтобы что-то изменить. Ты так хотел снова со мной встретиться, и я покажусь тебе. Но не Тане, в ней я разочарован. Иди сюда.
Самая дальняя от нас дверь открылась. Антон встал и медленно пошел к ней. Я вцепилась в его одежду. Всегда старалась держаться от чужих проблем подальше, но сейчас все во мне кричало: остановись, дурачина, не делай глупостей.
Я уперлась ладонями ему в грудь, громко мыча, чтобы он понял мой протест. Антон устало посмотрел на меня. В его взгляде было что-то нездоровое – как у фанатика, который готов сжечь город, чтобы добиться своего.
– Ну, что тебе? Говори.
Какое облегчение. Сковывающее чувство сразу прошло, и я затараторила:
– Он же просто давит нам на больные места! Нельзя поддаваться, он надует тебя, обман так и выглядит!
Антон отвернулся и сделал еще пару шагов к двери, но я повисла на нем.
– Ты обещал, что мы будем держаться вместе!
Но Гудвин, похоже, задел в Антоне то, что переключало его разумную часть в положение «выключено».
– Пусти меня, – отсутствующе произнес он. А когда мои руки сами собой разжались, прибавил: – И стой на месте.
Мои ноги приклеились к паркету, и я застонала. Как можно чего-то добиться, если выполняешь любые повеления окружающих? Одно хорошо: Гудвин все еще не приказывает мне открыть сотню дверей. Интересно, почему?
– Антон! – безнадежно позвала я.
Но он уже вышел за дверь, а я осталась стоять на месте. Зря я считала себя очень хитрой – оказалось, в этой дисциплине я даже не кандидат в мастера спорта.
Двери закрылись за Антоном словно бы сами, и все стихло. Я ловила каждый звук – вдруг Гудвин выманил Антона из зала только за тем, чтобы пристрелить в тихом уголке? – но во дворце все было спокойно.
Что бы там ни происходило у этих двоих, нужно вмешаться. Это ведь я, я привела Антона сюда, и хоть один из нас двоих не должен терять голову. Я глубоко вдохнула, раздумывая, как бы освободиться. В саду Сен-Жермен приказ Антона со временем ослабел, но я уже поняла: чем с большим чувством он произнесен, тем дольше держится. Сейчас Антон произнес его так, что ноги у меня словно застряли в бетоне. Вряд ли стоит рассчитывать, что это скоро пройдет.
– Антон! – отчаянно заорала я. – Вернись, я вспомнила кое-что важное!
Увы, не сработало: дворец наполняла все та же ватная тишина. Как же мне его найти?
И стоило об этом подумать, я поймала странное ощущение. В груди сладко заныло, будто предвкушаешь что-то хорошее. Прямо как в тот раз, когда я села в трамвай и поехала неизвестно куда, а приехала к…
– К нему, – выдохнула я, прижав ладонь к груди, туда, где бешено билось сердце. – Артефакт же все еще работает!
Получается, теперь мы связаны, – как именно, еще нужно протестировать, но если в тот раз я смогла найти Антона, не зная, где он, то что, если… Я уставилась на дверь, за которой скрылся Антон. Мне не должно быть до него дела, но Гудвин прав: я стараюсь не общаться с людьми, потому что стоит только начать – и я привяжусь к ним, а потом они разобьют мне сердце.
Ничего, Антон ничего разбить не успеет. Он просто запутался, ему нужна помощь, и я уже иду.
Теплое ощущение в груди, которое создавал артефакт, потянуло меня вперед, – и нога с трудом, но сдвинулась с места. Получилось! Настоящие артефакты сильнее шалунов, раз их действие сохраняется на годы. Я изо всех сил представила себе Антона. Его торчащие во все стороны кудри, которые под конец этого бесконечного рабочего дня прибились к голове. Прямой нос, упрямый рот, серые глаза. Шаг, еще один. Ощущение – будто идешь через цемент, но он хотя бы жидкий. Я добралась до двери и толкнула створку. Не заперто!
Я вползла в соседнюю комнату, еле волоча ноги. Это оказалась роскошная, но пустая спальня с кроватью под балдахином. Интересно, Гудвин тут и спит? В спальне была еще одна дверь, я добрела до нее – и оказалась в смехотворно прекрасном круглом зале. Ну, это даже слишком! Зачем в одном месте делать мраморные колонны, расписной потолок-купол, золотые украшения на стенах, а потом, чтобы не выглядело слишком бедно, развешивать везде канделябры, зеркала и картины? Пару секунд я была так ошарашена роскошью, что не заметила главное: дверь, ведущая в следующий зал, приоткрыта, и из-за нее доносится еле слышный разговор. Я подкралась на цыпочках – но разговор уже прервался, голоса стихли.
Ладно, все равно попробую застать их врасплох. Не открывая дверь до конца, я просочилась за створку, но увы: опоздала. Антон, живой и здоровый, сидел на диване, обитом темной тканью. Залы, через которые я прошла, были ярко освещены, а здесь свет падал только из окон: серый, блеклый свет раннего зимнего утра. Все роскошные торшеры и люстры были выключены. Мои глаза слишком привыкли к электрическому свету, и я не сразу поняла: в комнате было два человека. Второй как раз выходил за дверь в дальнем конце комнаты и успел прикрыть за собой, прежде чем я поняла: это был он.
Гудвин – не живая голова и не морская дева, не страшный зверь и не огненный шар. Он обычный человек, который на моих глазах вышел за дальнюю дверь, а я в скупом утреннем свете успела заметить только его спину. Кажется, он был немолодым. Кажется, он был в деловом костюме. Но куда лучше я все это пойму, когда гляну прямо на него, пока он не ушел далеко.
Я успела пройти в нужную сторону несколько шагов, – все еще с трудом, как водолаз, который пытается идти по дну морскому. Но тут Антон отрывисто, коротко сказал:
– Иди сюда. Сядь.
Ноги уныло привели к обитому прохладной тканью дивану, и я брякнулась на него, мрачно глядя на Антона. Тот сидел, положив ногу на ногу и покачивая ботинком, черным, как и весь его наряд. Вот теперь мы наконец-то сидели на одном диване, рядом, – впервые с тех пор, как познакомились.
– Как ты вообще сюда добралась? Я же велел ждать, – сказал Антон, глядя на меня.
И хоть мы сидели рядом, я почувствовала: мы далеки друг от друга как никогда. Он был весь в своих мыслях, и я даже не могла понять, веселых или грустных, – его лицо было как наглухо закрытая книга, лежащая обложкой вниз.
– Я тебе не собака, чтобы ждать, где велели, – пробормотала я. – Ты ушел, и действие сразу прошло.
Никто не знает, что я оставила себе тот артефакт. Никто не знает, что я его использовала.
– Пойдем отсюда? – буднично спросил Антон, и я с подозрением прищурилась.
В сказке про Изумрудный город герои под конец выводят Гудвина на чистую воду, но мне такая удача не улыбнулась. Плохая из меня оказалась Элли: Трусливого Льва чуть не потеряла, мошенник Гудвин остался хозяином положения, да и воздушного шара домой не предвидится. Полный провал.
– Расскажи, что тут было, – тихо попросила я. – Я просто хочу помочь. Мы же команда.
– Ты не можешь мне помочь, – глядя на меня ясным взглядом, сказал Антон. – Это не твой город и не твое дело.
Мы столько всего пережили вместе, и сейчас мне хотелось, чтобы чужое дело стало моим, чтобы мне доверяли, – но желание явно было не взаимным. Антон встал и пошел туда, откуда я только что явилась: бледный, возмутительно красивый в своей новой одежде. Я тихо поплелась за ним – ноги все еще плохо слушались, и он это заметил.
– Шагай нормально. Теперь ты можешь идти куда хочешь.
Остаток тяжести в ногах сразу прошел, – и все же от этих слов мне стало грустно.
Через анфиладу комнат мы вернулись в зал с гобеленами. Дверь, через которую можно выйти на лестницу, еще недавно была заперта, а сейчас распахнулась, стоило надавить ладонью. Здесь бродят помощники, которых мы не замечаем, или дворец волшебный, как замок из «Красавицы и Чудовища»?
Но даже если так, волшебство тут было мрачным, недружелюбным. Мы вышли на прекрасную лестницу, и я все ждала, что нас кто-то остановит, но нет: мы беспрепятственно спустились по ступеням, накрытым алой ковровой дорожкой. Лучше бы мы спасались из этого дворца, прыгая из окон на лестницу и отбиваясь от бандитов канделябрами. Нас отпустили слишком легко, и ночь оставила во мне ощущение катастрофы, такой незаметной, что даже обсудить ее не получится.
Мы толкнули дверь, ведущую на набережную. После теплого дворца ветер над рекой казался ледяным. Где-то далеко встало солнце, – невидимое за тучами, оно все же подсветило их розовым. Прохожих стало больше, они шли по набережной, кутаясь от ветра и не обращая на нас внимания. Интересно, они вообще видят нас – или мы скрыты той же иллюзией, которая укрывает дворец строительной сеткой?
У Антона было холодное, замкнутое лицо, и я думала, он сейчас скажет: «Прощай, твои проблемы теперь – твое дело». Но он повернулся ко мне, и его взгляд смягчился.