Вышли на улицу, вдохнули морозного воздуха. Здесь, в городе, внизу, было, конечно, теплее. Да и снега почти не было – его убирали.
Камал закурил, а Салихат, не понимая, как вести себя дальше, собралась с ним распрощаться, как вдруг он спросил:
– А вы, Салихат, надолго сюда?
И она снова застыла как вкопанная. Покраснела – слава богу, наступили ранние зимние сумерки. Даже дыхание сбилось – он запомнил ее имя? Он назвал ее Салихат? Он интересуется ее планами? Нет, невозможно. Ей показалось.
Но Камал продолжил:
– По делам, да? За покупками, наверное?
И Салихат, глупо хлопая глазами, что-то промямлила вроде того, что приехала часа на два, не больше. Что-то купить к столу, папе подарок ну и вообще. Что «вообще»? Глупость какая. И тут увидела, что Камал обрадовался:
– На пару часов? Как хорошо! А потом, ну после всех дел? Сразу домой?
Она растерянно пожала плечами.
– А если мы встретимся и погуляем? Пройдемся по городу, зайдем в кафе? Или сходим в кино?
Ком застрял в горле – ни проглотить, ни выплюнуть.
Так и стояла как дура. Нашла силы кивнуть, и то слава богу. Он просто расцвел:
– Правда? Вы согласны? Как же здорово! Тогда давайте уговоримся, где встретимся. Здесь, на автобусной станции? Далеко от центра? Тогда где? У кинотеатра? Давайте у «Октября» на Коркмасова. Подходит? А вы не заблудитесь, не потеряетесь? Точно дорогу найдете?
Сердце билось как бешеное: он волнуется, переживает – найдет ли она дорогу, не заплутает? И глаза у него светятся, горят! Как у мальчишки горят!
Условились, распрощались до вечера.
Салихат брела как среди густого леса – натыкалась на прохожих, и они шарахались от нее, смотрели как на умалишенную. Проходила мимо витрин, забыв о подарках и покупках.
Пару раз наткнулась на дерево и на скамейку. Кто посмотрит – ну полная дурочка, как из психушки сбежала. Но в тот день была она самой счастливой на свете. И день этот она запомнила на всю жизнь.
Потом взяла себя в руки, купила, что задумала. Нашла свитер отцу – шикарный, надо сказать, свитер. Синий, в белую полосу, мягкий и теплый. Отец, кстати, носил его до самой смерти.
Встретились, пошли в кафе. Есть она стеснялась, хотя была очень голодной. Кое-как съела салат и выпила кофе. От всего остального решительно отказалась. А он не стеснялся – зачем стесняться голодному мужчине? Взял и хапламу, и шашлык, и блины на закуску. О чем говорили, Салихат не запомнила – была как в полузабытьи, словно под анестезией.
На вопросы отвечала, кивала, как болванчик, но по большей части молчала, встречных вопросов не задавала – неприлично задавать вопросы взрослому и почти незнакомому мужчине. Да и робела по-прежнему. Ох, как робела!
После кафе пошли на автобусную станцию – от кино Салихат отказалась, поздно. Да и отец там, наверное, сходит с ума – куда дочь пропала?
Доехали легко – торосов и заносов не было, к празднику расчистили, сельский народ ехал в город за покупками.
Вышли в поселке, и оба растерялись.
– Я провожу вас? – тихо спросил Камал.
Салихат покачала головой:
– Нет, спасибо. Не стоит.
Боялась, что отец будет встречать, – он всегда встречал ее на улице. Видела, как Камал расстроился, но не возразил. На том и распрощались, ни о чем не договорившись. Но сердце у Салихат пело.
Отец и вправду встречал ее на улице. Хмурился, беспокоился, но, увидев счастливое лицо дочери, ругаться не стал. Весь вечер поглядывал и не понимал, что с ней. Казалось бы, должна была устать – целый день ведь шаталась. А нет, сияет, как медный таз. Порхает по дому и напевает. Чудеса.
Ночью Салихат не спалось – какой уж тут сон! По секундам вспоминала прошедший день, перебирала подробности. Что он сказал, как. Как посмотрел, как ел. Как помогал надеть пальто. Как задумчиво разглядывал ее. Или ей показалось? Уснула под утро и поймала себя на мысли, что на лице ее застыла улыбка во весь рот.
Камал пришел к ним спустя неделю. Увидев его на пороге, чуть не померла от страху и сразу все поняла. Проводила в дом. Отец сидел у телевизора. Увидев гостя, растерялся не меньше дочери.
Салихат молча накрывала на стол. Мужчины сидели перед телевизором. Наконец сели пить чай. Отец кивнул ей – выйди. Вышла она, надо сказать, с облегчением. Встала за дверью, прислонилась и стала подслушивать. Нехорошо, а как иначе? Не просто любопытно – решалась ее судьба.
Слышала, как Камал объясняет отцу, что без сватов, потому что мужчина он взрослый и не к лицу ломать комедию. Салихат ему нравится давно, еще с тех времен, когда он ходил на почту звонить.
Салихат удивилась – надо же! А ведь никто не заметил, ни она сама, ни женщины-сотрудницы. Собирался прийти давно, но все как-то… стеснялся. Салихат молодая и красивая девушка, из хорошей семьи с достатком. А кто он? Разведенный, алиментщик. Да и дом у него… «не сравнить с вашим, уважаемый». Одним словом, считал, что недостойный он жених для такой девушки. Но вот встретились в автобусе, погуляли в городе, и он понял, что Салихат – его судьба.
– Отдадите дочь – буду счастлив. Стану беречь ее пуще глаза. Откажете – все пойму и не обижусь. Значит, я для нее не гожусь.
Отец молчал. У Салихат сердце тюкало где-то в коленках.
Красивая девушка? Это он о ней, о Салихат? Да ничего в ней красивого! Ничего абсолютно! Глаза обычные, нос обычный. Волосы тоже. Ростом не вышла, попа круглая, оттопыренная, а грудь небольшая. Тоже мне – красавица! Разве сравнить ее с Зеей и другими девушками? А то, что семья приличная, с хорошей репутацией, и дом хороший – так это правда. Семью Салихат все уважали. Да и репутация у нее была хорошая. Правда, та история со сватовством ее немного подпортила… Но потом все об этом забыли, все встало на свои места. И правильно, что за нелюбимого не пошла, не те времена, не Средневековье.
Осуждать Салихат перестали, а потом об этом и вовсе забыли – у всех свои дела и свои заботы.
Салихат хотела вбежать в комнату и закричать на весь дом:
– Я согласна! Папа, ты слышишь? Я согласна! Ради бога, и ты соглашайся!
Но мысли ее прервал тихий голос отца:
– Дочь надо спросить. Я не против, но пусть решает она. Она ведь совсем взрослая. Было бы шестнадцать – не спросил бы. А сейчас ее решение, не мое.
Салихат задохнулась от радости. Ай да отец! Какое уж там Средневековье!
Новый год встречали втроем – отец, Салихат и новоявленный жених. Салихат расстаралась – стол такой собрала, что у мужчин глаза на лоб вылезли. Даже отец удивился – а уж он про способности дочери знал. И бурчак состряпала, и шурпу, и лепешки чуду, и цкан. Налепила курзе и хинкали. Потушила овощи. Ну и, конечно же, оливье – куда без него. А еще сладкие булочки испекла и печенье. И с собой жениху все собрала, завернула. Он только стоял и повторял:
– Ничего себе, а?
Ушел он в час ночи – заметил, что отец устал, хочет спать, и тут же откланялся. Воспитанный человек. Салихат пошла его провожать. На пороге он взял ее руку и осторожно поцеловал. Она задрожала и вспыхнула от счастья.
Выходит, правы соседки – везучие в их роду женщины.
Кстати, как только узнали, что Салихат просватана, стали сватать отца. Караулили на улице Салихат, брали ее под локоток и принимались нашептывать: «Какая хорошая женщина вдова Асият. Чистоплотная, хозяйственная. И лицом приятная, и невредная, ну ты же знаешь, правда? Или Гавхар. Тоже вполне. Да, молодая, тридцать два всего. Ну и что? Семья хорошая. А что у Гавхар жених сбежал – так она же не виновата, правда? Да и вообще, Салихат. Не будь эгоисткой – сама замуж выходишь, а отец? Кто будет за ним смотреть?»
Салихат смущенно отмахивалась: «Хорошо, намекну отцу! А смотреть за ним буду я. Так что не переживайте. Я его не брошу».
От сватовства отец отказался – какие невесты? Даже кричал. Салихат испуганно приговаривала: «Да я все поняла, успокойся! Иди полежи, пап! И ради бога – не нервничай! Давление скакнет».
Свадьбу сыграли к весне. Шумную и пышную не хотели, но деваться некуда – на селе такие фокусы не проходят. Все равно набралось человек двести. Салихат видела – отец счастлив. Выдал-таки дочь замуж. И не за задохлика Заура, а за красивого, взрослого, уважаемого мужчину.
Первую брачную ночь провели в доме жениха – вот с этим ничего не поделаешь, традиции.
Наутро Салихат огляделась и пришла в ужас – хоть и старался жених, а все равно. Грязь по углам, пыль по шкафам – мужской глаз не женский, всего не видит. Она принялась за уборку.
Два дня крутилась. Возражения мужа не принимала:
– Пока дом не отмою, ничего мне не говори!
Убрала, а потом села и всплакнула – все равно неуютно. Мой не мой, три не три. Пока тут дом соберешь, пока гнездо совьешь! А в их с отцом доме и занавески, и светильники. И скатерти, и посуда. Все подобрано по цветам, все собрано с любовью.
Как жаль со всем этим расставаться! Просто до слез. Вошел муж, глянул на нее и все понял. Подошел, обнял:
– Хочешь, уйдем туда, к тебе? Возражать не буду. Ты так любишь свой дом. Да и отец – как его там оставишь? И наплевать, что люди скажут. Главное, чтобы ты была счастлива.
Салихат подняла на Камала глаза и еще пуще расплакалась. Прижалась к его плечу и долго, с полчаса, хлюпала носом. И еще поняла окончательно и бесповоротно, что теперь она – самая счастливая.
За те слова она была благодарна ему всю жизнь, всю жизнь их помнила. Все их двадцать с лишним счастливых, светлых и радостных лет.
Брак их оказался очень счастливым. Только одно омрачало – не было у них детей, не получилось. На работе Салихат слышала, как женщины жалуются на мужей – этот капризничает, все ему не так, тот зажиливает зарплату. А тот жадный, на помаду не выпросишь. Да и ее зарплату всю забирает – ничего не оставляет, вот какой гад. А этот – вообще! Завел любовницу в городе и ездит к ней по выходным. Женщины злились на мужей, поливали их последними словами, а Салихат утыкалась в бумаги и делала вид, что ничего не слышит.