– Может быть. Просто мы очень давно этим занимаемся, дольше всех, если не считать «Машину времени». И к тому же мы больше, чем все остальные, любим записываться.
– Скоро «Аквариуму» тридцать лет.
– Я тоже про это слышал, но сам не считал, не знаю…
– Тридцать лет «Аквариуму» исполнится либо в июне следующего года, либо в самом начале июля.
– Может быть. Но ведь нужно, чтобы следующий год еще наступил…
– Есть ли у тебя и у группы какие-нибудь планы в связи с наступающим тридцатилетием?
– Может быть, я уеду в Китай… Мне только что Африка сказал, что они с Пелевиным сейчас, 13 октября, уезжают в Китай, я позавидовал и подумал, что, может быть, мне надо все бросить и уехать вместе с ними… А вообще-то, как только в воздухе запахнет юбилеем, я куда-нибудь отвалю…
– Я помню, что в 1997 году, когда «Аквариуму» исполнилось двадцать пять лет, ты тоже был не слишком настроен на юбилейные концерты. И тем не менее они состоялись и в Питере, и в Москве.
– Да. это был прямой шантаж. Я просто юбилеи не люблю!
– Недавно вышел альбом «Сделано на Мосфильме», в который вошли песни и инструментальные композиции, звучавшие в кинофильмах, снятых Сергеем Соловьевым.
– Дело было так. Стою я на телевидении в году, наверное, 1988-м. И подходит ко мне невысокий, толстенький человечек с бородкой и начинает гнать что-то ужасное… Потом выяснилось, что это был Сережа Соловьев, великий русский режиссер. Он мне очень понравился. Наверное, я ему тоже. И он предложил мне играть главную роль в фильме про молодежь. Я отказался, сославшись на то, что мне не шестнадцать лет. Я сказал, что не хочу этого делать, но… порекомендовал ему Африку. И так Африка стал великим киногероем современности, и так сложился фильм «Асса», потому что Африка тоже внес массу своих поправок, начиная с названия фильма. А Сережа Соловьев за то, что я отказался сниматься, потребовал, чтобы я написал музыку. И тогда дело пошло так: мы приезжаем на «Мосфильм», плотно оккупируем студию, причем… происходило это с 1988-го по 1991-й. Мы пишем на мосфильмовской студии все, что мне приходит в голову. Я показываю то, что мы записываем Сереже. Подходит? Он говорит – замечательно, это подходит. И таким образом мы записали много музыки и для фильмов, и для себя. И вот какая-то часть из того, что мы записали на «Мосфильме», и выпущена в новом сборнике.
– Но ведь далеко не все, что звучит в этом сборнике, было использовано в фильмах.
– Да, не все звучало в фильмах, но Сережа был волен брать все, что мы пишем. Что-то было ему нужно для фильмов, что-то он оставлял нам. И мы это хватали и под мышкой уносили с «Мосфильма», но музыка осталась там, на пленках. И когда готовилась эта пластинка, звукорежиссеры с «Мосфильма» без нашего ведома восстановили все, что мы там делали, причем я даже не знаю, что они сделали в итоге, я с тех самых пор этого и не слышал.
– Какой из периодов жизни «Аквариума» представляется тебе наиболее интересным?
– Когда я пытаюсь что-либо вспомнить, я замечаю, что мне на самом деле нравилась большая часть, я не помню периода, который мне бы не нравился. Все периоды были артистически очень интересны. Но я все время продолжаю говорить, что интереснее всего сейчас. И это на самом деле правда!
– Летом этого года вышла книга Дюши Романова («История „Аквариума”». Записки флейтиста».) Когда ты читал Дюшины воспоминания, то какова была твоя реакция?
– Мне было очень интересно ее читать, потому что Дюша напомнил мне о массе вещей, которые я в принципе, казалось бы, помню, но поскольку у него была немножко другая точка зрения, то я очень свежо почувствовал то, что он описывает.
– А вот Сева Гаккель тоже написал свои воспоминания. Что ты думаешь о его книге?
– Книжки получились немножко разные… У Севки – свой угол зрения, у Дюшки – свой. И оба они отличаются от того, что помню я.
– И друг от друга.
– И друг от друга. Но поскольку я был в центре всего этого дела, то мне страшно интересно все это читать, потому что выясняется, что это все можно было видеть еще и вот так, или как-то иначе… Дюшкина книга мне понравилась больше, чем Севкина. Потому что Дюшка больше романтик…
– «Аквариум» постоянно странствует по России. Да и концерты на Западе нередко случаются. Тебе не надоело без конца перемещаться в пространстве?
– Я, по-моему, привык… Я давно уже заметил, что мне в гостиничном номере любого отдельно взятого города высыпаться вполне комфортно. Я люблю и приезжать домой, и уезжать из дома, и бывать дома люблю, и пошляться люблю.
– У тебя этот процесс происходит нон-стоп.
– Последние двенадцать лет нон-стоп совершенный.
– Где тебе интереснее всего играть? В Питере или в других городах? Или в других странах?
– Я люблю играть в России. И пусть есть некоторая разница между людьми, которые приходят на концерты в том или ином городе, но все равно, везде все свои…
– Ведь и в Штатах, и в Англии, и в Германии, и в Израиле на выступления «Аквариума» приходят в первую очередь эмигранты.
– Конечно. Но все равно больше всего я люблю играть в России.
– Если в Питере, то в каком именно зале?
– Прошедшим летом я играл в «Спартаке». Мне там понравилось. Но, к моему сожалению, теперь этого клуба больше нет. Жаль. В Питере должен появиться хороший музыкальный клуб, где-то на тысячу человек. Он просто необходим!
Октябрь 2001
Борис Гребенщиков: «Изменилась роль музыки в человеческом обществе»
БГ: Интернет в значительной степени дает людям возможность творить, имея меньше профессиональных навыков. Поэтому появился такой жанр – comedy, которого прежде практически не было. Был только, как ты помнишь, Райкин. Один. Сейчас этих комиков полным-полно, они заняли место музыкантов. Потому что обществу не нужны музыканты. В данном случае, так мне кажется.
АГ: Это повод для дискуссий, наверное.
– Да, пожалуйста.
– Но в данном случае все же я сознательно говорю про «это общество», про российское, ведь здесь налицо отсутствие у молодых музыкантов даже и не мастерства как такового. На мой взгляд, в том, что они делают, нет культуры, вкуса…
– Когда мы начинали с тобой, у нас тоже не было особенной культуры и особенного вкуса. Были какие-то, но особенных – не было. Мы всему учились. Я просто боюсь, что теперешним ребятам, которым по восемнадцать лет, может быть, не так интересно учиться, может быть, они думают, что будут учиться и сделают что-то, но и чувствуют, что это окажется невостребованным.
– Быть может, дело еще и в том, что здесь, в отличие от Америки или от Европы, рок-музыка не стала эквивалентом новой народной культуры.
– Стала. Цой. Народная культура, абсолютно. Все люди, которым от десяти до пятнадцати лет – все слушают Цоя. Они растут на нем.
– Слушают, может быть. Но народная культура – это нечто другое…
– Что?
– То, что становится уже явлением внутренним. А Цой и его песни – они вряд ли стали таковыми…
– Они становятся внутренним явлением. Люди, воспитанные теперь… Весь ужас в том, что, я думаю, я уверен, шестьдесят процентов скинхедов, которые режут сейчас узбеков, они выросли, слушая Цоя.
– Так что же, они целыми днями его слушали?
– Нет, ты не понимаешь… Когда моя дочка росла и слушала «Наутилус» – не один раз, не два, и не три, не сто и не пятьсот, это тысячи прослушиваний одной и той же песни. Это то, что определяет человека. И поэтому, я думаю, что то, что сделал Витька, – это народная культура. Теперь все дети уже в полный рост одеваются в черное и слушают Цоя.
– Не только дети. Я вот тоже в черном…
– Значит, ты слушаешь Цоя!
– Пример с Цоем, лично для меня, не совсем убедителен… Потому что именно в этой части земного шара ментальность во многом осталась настолько неизменной… Это не только музыки касается.
– Ментальность здесь вообще не изменялась, она с девятнадцатого века не изменялась, и с семнадцатого… Почитай Толстого – вот тебе вся русская ментальность. Поскольку я все время езжу по России, и говорю с людьми, и слушаю разные истории, и то, что я слышу – это истории из Толстого, из Достоевского, из Чехова… Ничего не изменилось! Не было шестидесятых годов. Не было сороковых годов. Не было ничего. Не было культуры. Не было Хемингуэя. И «Битлз» не было. Это русская ментальность. Так называемая загадочная русская душа. ЗРД.
– С чем же связана эта загадочность ее, как ты думаешь?
– Вопрос не ко мне.
– Быть может, сказываются геополитические проблемы и особенности? Россия находится на рубеже Европы и Азии…
– Я не уверен, что это так. Я считаю, что Россия всегда была частью Европы. Есть замечательная книжка по поводу Европы, такой здоровый том, не помню, кто его написал, так вот там Европа рассматривается не так, как обычно – с юга на север или с севера на юг, – а с востока на запад. У нас в культуре нет ничего от Востока. Даже на один грамм. Я пытался это исследовать – насколько мне это было дано, – и мои исследования привели меня к тому, что, хотя мы должны быть частью Азии, но, тем не менее, в том, что мы называем ноосферой русского человека, Азия вообще не присутствует. Знание культуры Азии тоже отсутствует. А генетически – да, генетически мы на четверть Азия. Но я не готов на эти темы рассуждать. Потому что требуется значительно большая информированность, и, потом, мне еще кажется, что эта тема бесперспективна. Я год этим занимался…
– Занимался чем?
– Исследованием соотношения в России Европы и Азии. Рылся везде, собирал информацию и потом понял, что этот год меня ни к чему не привел. Никаких результатов, ни позитивных, ни негативных.
– Ну что ж, это ведь по-своему тоже итог.
– Положительный.
– Так что не будем и мы сейчас дальше двигаться по той дороге, по которой никуда не придем. Ну а если мы сейчас немного снизимся с той теоретической высоты, на которую спонтанно залезли, и поговорим о твоей практической деятельности? Как она проистекает теперь, с учетом всех проблем с культурой, с искусством, с музыкой, про которые мы говорили?