– Скажу с удовольствием… Идеально! У меня есть в руках все инструменты, которые мне нужны. У меня есть все возможности заниматься музыкой. У меня есть желание заниматься музыкой, и есть музыка, которой мне хочется заниматься. Мне не хватает времени и самоорганизации. Нахожусь в идеальном состоянии, потому что, если я хочу играть концерты, нас хотят слушать, и мы востребованы хоть на уровне стадионов, хоть на уровне маленьких клубов. И там, и там нас ждут. И если мы хотим что-то записывать, то я не ограничен условиями России, я могу ехать куда угодно и записывать кого угодно, и делать все, на что у меня хватит фантазии. И это, конечно, плод жизни, я даже представить себе не мог, что такое возможно. Меня ограничивает только моя собственная фантазия, и я считаю себя в этом смысле довольно счастливым человеком.
– То есть, вопреки всем тем проблемам, о которых мы немного говорили в начале сегодняшней беседы, у тебя по-прежнему продолжается движение в позитивную сторону?
– И чем дальше, тем лучше пока что. С каждым годом все яснее и интереснее. И спрос на нас, судя по всему, тоже не падает.
– В былые времена, причем не такие уж и давние, я часто посещал концерты «Аквариума», но вот в последние годы – поменьше, потому что вдруг почувствовал – может быть, это было и раньше, просто не обращал внимания… золотой период, золотой состав…
– Джордж, я прекрасно понимаю, о чем ты хочешь сказать, более того, я читал какие-то твои рассуждения по этому поводу.
– В самом деле? Какие именно?
– О том, что до недавнего времени ты еще воспринимал «Аквариум» как группу, а потом увидел на каком-то из концертов, два года тому назад, что это Гребенщиков и аккомпанирующие ему как солисту музыканты. Ты знаешь… я просто вот что напомню, по поводу «золотого» состава… Когда мы писали все, что стало потом называться «золотым» периодом, в восьмидесятые годы, то в студию собрать людей было непросто. В студии все время сидел только Гаккель. Остальные приходили и уходили. Теперь вовлечение музыкантов и их музыкальный вклад значительно больше. Потому что завишу, скажем, от того, что делает Борька Рубекин, гораздо больше, чем зависел от Гаккеля. Тогда было другое: тогда было вовлечение энергетическое, жизненное, а музыкальное вовлечение людей, которые сейчас играют в «Аквариуме», гораздо больше, чем оно было тогда. Тогда нам было, слава богу, не по 55 лет, а по тридцать.
– И даже меньше.
– По двадцать пять, по тридцать. И поэтому все, что у человека было в жизни, все в музыку вкладывалось. У человека не было другой жизни. Все, что было, все происходило так – вот студия, вот сцена, вот жизнь. И одно не отличалось от другого, другое не отличалось от третьего. А теперь – у людей же семьи. Не только уже, простите меня, не только дети, но и внуки. И мне сложно просить у кого-то, чтобы человек забыл, что у него есть семья, и чтобы он забыл, что у него есть дом. И что ему нужно кормить детей. И поэтому, естественно, в значительной степени энергия у человека делится…
– Мне очень приятно, что ты не негативно воспринял те мои слова, которые, оказывается, уже читал.
– Это точка зрения, с которой я в очень многом согласен и которая бесит меня самого. Но я напомню, что по этому поводу сказал замечательный поэт Эзра Паунд. По-моему, Эзра Паунд сказал, когда его спросили: «Может ли творец иметь семью?» Он ответил: «Это крайне нежелательно, но если уж ему нужно иметь семью, то пусть он встречается с этой своей семьей один раз в неделю на час и пьет чай». Все. Все остальное время должно уходить на искусство. На искусство уходит 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Без выходных. Без отпусков. Если человек не способен на это – увы. Это мне приходится довольствоваться тем, на что способны люди, которые со мной играют сейчас, и им тоже не по восемнадцать лет. Мне даже удобнее иногда записываться в Лондоне. Там значительно проще условия. Вот приходит в студию человек, музыкант…
– Для которого это просто работа.
– Да, просто работа, но эта работа исполняется по-настоящему. Здесь, у нас, это может быть жизнь, но она, работа, не исполняется даже на пятьдесят процентов. А там человек приходит – и он мой на восемь часов, и он сделает все, что я попрошу его сделать.
– В связи с этими твоими словами… Почему же, черт возьми, там все это есть, и от чего этого нет здесь?
– Ты сам уже ответил на этот вопрос, и я могу подтвердить этот ответ. Мой личный опыт записи и работы здесь, и за пределами страны приводит меня к тому, что я вижу, как там работают люди. И как работают здесь. Я просто вижу степень вовлечения. Я работал с очень хорошими звукорежиссерами – здесь и там, но я знаю разницу. Если что-то сделано там – я гарантирую, что это сделано идеально. Проблема с качеством очень объяснима. Мы не хотим работать. Мы не умеем работать. Мы не знаем, как работать. У нас нет желания это знать. Но если мы захотим – то мы сможем. Я всю свою жизнь пытаюсь это доказать.
Дюша Романов: «Я просто ушел на каникулы»
– Я играл в «Аквариуме» с 1973 года по 1992-й. Или по 1991-й… Сейчас уже точно не помню, потому что тогда уже фрагментарно участвовал в концертах, а потом в какой-то момент пошел на каникулы… Не то чтобы я перестал играть, а просто ушел на каникулы. Для себя я это определяю так.
– БГ сказал, что ты точно будешь одним из участников юбилейных аквариумных концертов.
– Я с удовольствием вверг себя в пучину этой идеи и постараюсь помочь, чтобы сей росток превратился в нормальный, хороший баобаб.
– Расскажи о самых ярких и наиболее значительных для тебя аквариумных впечатлениях…
– Самое яркое для меня – это концептуальные семидесятые. Малоизвестный период аквариумной деятельности, но самый яркий. Где-то до восьмидесятого…
– БГ говорит то же самое…
– Я тогда реально жил. Точнее, я рос, а еще точнее – я учился всему. Сознавал, учился, впитывал в себя все, что было вокруг, изобретал новое, свежее, слушал, смотрел, разговаривал… была тогда такая вот эра не ревущих восьмидесятых, не угрюмых девяностых, а многообещающих семидесятых.
– А помнишь, как ты пел на одном московском концерте «Подмосковные вечера»?
– Да, да!
– Недавно вышел компакт-диск с записью этого концерта, и слышно, как ты поешь, а потом начинаешь кричать: «Я не помню дальше слов…»
– Да, это концептуальное решение.
– А потом начинает верещать Валентина Пономарева…
– Она очень удачно подпевала. Потрясающий был концерт, потрясающее душевное состояние.
– Твой любимый аквариумный альбом? Или два альбома? Или три?
– Мне очень трудно оценить то, что было тогда сделано… потому что это – не моя работа, это ваша, Анатолий Августович, искусствоведческая стезя… Мне запомнилось на всю жизнь и воспринимается сейчас как что-то прекрасное, как первая любовь, то чудесное состояние душевное, в котором мы писали «Треугольник», с путешествиями от «Сайгона» до тропилловской студии, где все это и придумывалось, изобреталось, писалось… Фактически концепция альбома создавалась между последней маленькой двойной в «Сайгоне» и первой взятой нотой в студии. Это было очень хорошо. Прекрасное, теплое ощущение, петербургское, нормальное возвышенное состояние. Что еще? По-своему мне нравятся все альбомы, поскольку они не на пустом месте создавались, да и перечень песен каждый раз был неслучайным, они каждый раз подбирались. Но самый любимый – это «Треугольник».
Струнная группа. «Золотой состав» «Аквариума».
Андрей Решетин (справа) и Иван Воропаев. 1988 г.
– А когда у тебя появилась идея создать группу «Трилистник»?
– Вообще-то мой рок-н-ролльный стаж исчисляется с 1969 года, когда я вместе с Сашей Ляпиным играл в одной группе. А потом стал создавать свою группу и создал ее под названием «Странно растущие деревья». Она просуществовала до того времени, пока я однажды не вышел на концерт вместе с «Аквариумом», после чего моя группа сразу перестала существовать. Ну а «Трилистник» возник тогда, когда Боря был занят своим американским проектом. «Трилистник» возник на некоем гребне нашего изучения шотландско-ирландского эпоса. Мы очень много слушали ирландские и шотландские группы, а я попытался пойти дальше, взяв наших двух скрипачей – Андрюшу Решетина и Ваню Воропаева. И мы стали потихонечку оттягиваться вместе с Файнштейном и Майклом Кордюковым, который потом резко уехал в Нью-Йорк и семь лет оттуда носа не показывал. Вот так мы тогда с «Трилистником» попробовали – и пошло, покатило. Катило до какого-то времени… А потом «Аквариум» опять стал активно концертировать, на это время «Трилистник» затих… потом был момент, когда я официально как бы ушел на каникулы из «Аквариума», но музыканты были общие, порой доходило до парадоксов… Я, например, читал в каком-то городе надпись на афише: «Аквариум» под управлением Андрея Романова». А в июне, надеюсь, будут любопытные для публики и для нас самих концерты…
Май 1997
Все это Дюшкино
– Дюша, расскажи про свой новый альбом. Когда он был записан и что он собой представляет?
– С того самого момента, когда на свет появился мой сын Игнатий, я перешел на несколько виртуальный образ общения с действительностью, с окружающим меня миром. Я стал работать с компьютером. Пока Игнатий подрастал, первые месяцы оторваться от него было невозможно, и я записал с помощью компьютера восемнадцать новых песен. Они одновременно родили на свет идею создания новой группы, поскольку «Трилистник» мало концертирует в последние годы и скорее виртуален, чем реален… Тем более что записано порядка десяти пластинок и все они не изданы, кроме двух, и я решил, что «Трилистник» останется «Трилистником», а новая группа в новом качестве появится с другим названием – «Дюша-Групп». Параллельно с этим был записан альбом «Электрическая осада», его полностью мы сработали вдвоем с Наилем Кадыровым. Наиль играл на басу и на электрогитарах, а я – на всем остальном: клавиши, электронные барабаны, голоса и соответственно музыка и текст. Все это Дюшкино, как это и было ранее. Вот такая история. Эти песни сейчас играются на концертах составом под названием «Дюша-Групп».