Когда берешь чужие книги, то надобно их отдавать. Джордж отдавал. Но вот однажды так расположились звезды, что Джордж пошел отдавать либо один, либо даже сразу несколько журналов. К тому времени Джордж уже не был школьником младших классов, школу он уже успел окончить. Быть может, он уже учился на медицинском, причем уже не на первом курсе, а также не исключено, что и с медвузом он тогда уже успел завязать. Однако в момент похода в соседнюю парадную, в хорошо ему знакомую квартиру 47, Джордж пребывал в расстроенных чувствах. Потому что какая-то из его старых любовных лодок если и не разбилась еще об унылый быт, то точно села на гнилую мель. Поэтому Джордж злобно и тупо удолбался какими-то колесами типа циклодола. Следует заметить, что таким способом Джордж редко выходил за грани обыденного. Ну пятновыводитель «Сопалз», ну трава – это еще куда ни шло. А вот с колесами в принципе шутки были плохи…
Однако надо было идти к Людмиле Харитоновне. Боба дома не было. Джордж отдал журналы, Людмила Харитоновна угостила его чаем. О чем-то стала его спрашивать. Джорджа уже крутило от этих чертовых колес со страшной силой, у него чуть ли не двоилось в глазах, но самым ужасным было то, что, начиная говорить какую-то фразу, он тут же забывал, о чем же он только что говорил. Вроде бы Людимла Харитоновна ничего не заметила, но это чаепитие далось Джорджу большой кровью.
Теперь, миллион миллиардов лет спустя, Джорджу иногда отчего-то кажется, что с годами Боб становился все больше похож на своего папу. Быть может, это в самом деле так.
Джордж говорит, что благодаря отцу Боба им удалось летом 1973 года очень качественно отдохнуть в Репино. Жили они тогда в самой обычной палатке. Быть может никогда прежде им еще не удавалось так круто выйти за пределы изжеванного, привычного, всеобщего, выглаженного общечеловеческого быта. Нет, не следует думать, что, проживая в репинской палатке, Борис энд Джордж предавались каким-то бурным – чудовищным – беспредельным – оргиастическим излишествам, ну а ежели даже какие-то мелкие излишества и имели порой место, то смело и запросто можно сказать – утверждать – иметь в виду, что это и вовсе не являлось излишеством, а было самым обычным простецким, бесхитростным полусельским бабл-гамом.
Отец Боба в то время был директором небольшого завода. Этот завод имел свой дом отдыха в Репино. Джордж и Боб получили возможность летом 1973 года провести в Репино здоровенный кусок лета. В Репино Боб и Джордж жили в летнем палаточном лагере. Режим они мало соблюдали и нечасто вставали утром к завтраку. Начальник палаточного лагеря Гена не очень врубался в образы жизни, мысли и быта двух этих странных палаточников, однако они никому и ничему не мешали, не хулиганили, не буянили.
– Все нормально? – иногда спрашивал начальник Гена Боба и Джорджа.
– Все нормально, – отвечали они.
И ведь в самом деле, все было очень даже, в наивысшей степени нормально.
Одновременно с жизнью в палатке Джордж, еще учившийся в мединституте, проходил раз в трое суток сестринскую практику в больнице имени Чудновского и иногда делал во время этой практики – не слишком умело и совершенно – утренние уколы больным. Бог весть, чем эти больные болели. Джордж не слишком был в курсе. Не до того ему как-то было. Однако они (больные) явно не косили и лежали в больничке по-настоящему. Становилось ли им легче после джорджевских уколов? Едва ли. Ведь Джордж не очень хорошо умел делать внутримышечные уколы. А внутривенные уколы он – к счастью для больных, и для себя – вообще даже не пытался делать. Поэтому и не делал.
У Боба же в то восхитительное палаточное лето тоже, видимо, была какая-то практика. Ведь он тогда учился на примате. А быть может, и не было тогда у него практики, сейчас-то это уже не имеет никакого значения. И тогда не имело. Из-за коротких поездок в город Джордж и Боб ненадолго разлучались. Но потом они…
Быть может в Репино, на пляже
Снова встречались в Репино.
К ним в гости приезжало немало разного – но очень своего – народа.
«Аквариум» тогда был в самом-самом начале.
Медленно разгонялся.
Постепенно набирал обороты свои.
Однажды Джордж ждал своих знакомых из Первого медицинского и, уйдя из палатки на пляж, оставил им вот такую записку: «Быть может в Репино, на пляже, найдешь ты труп остывший мой, спеши к нему, играй и пой, для мира это не пропажа». Джорджевские знакомые приехали, нашли в палатке записку и отправились на пляж. «Труп остывший» они вскоре обнаружили. А приезжали в тот раз к Джорджу не просто какие-нибудь там абстрактные и бессистемные знакомые, а Вадик Васильев, первый клавишник «Аквариума», вместе со своей симпатичной подругой Олей. Они оба учились в медицинском, в Первом.
Вадим жил на улице Желябова, может быть, даже в доме номер пять, вход во двор. Или в доме три. Или в доме семь, но тоже вход был со двора. В «Аквариуме» он прожил не слишком долго. Несмотря на фамилию Васильев, он был евреем. Скрытая от глаз и ушей общественности, вторая его фамилия была Аронов. Потом – попозже – вскоре – в то же время вроде бы – даже и пораньше – появился в «Аквариуме» другой Васильев – то есть Файнштейн. Который тоже – как и положено, похоже, некоторым Васильевым – не был чистокровным русским. Он играл на чешском басу. Когда на примате, где базировался весьма ранний «Аквариум», производилась в мае 1974 года совместная запись с группой ZA, то Вадим, после того, как запись прослушал Леонид Тихомиров – основной ZA, был беззлобно назван им «сукой», правда, не в лицо, а за глаза. За не слишком совершенную игру на пианино. Правда, прослушивание производилось позже, и поэтому о негативной реакции на его игру Вадим не узнал. Да и Джордж помнит, что Вадим тогда и в самом деле сыграл как-то хило, не очень ритмично и вообще не туда. Правда, он не был профессиональным пианистом. Но и весь тогдашний «Аквариум» также не отличался неподражаемо-совершенной и профессиональной манерой исполнения. Ведь «Аквариум» – и по сути, и без сути – только-только начинался.
Однако по жизни Вадим «сукой» вовсе не был, а даже и совсем наоборот. Во время обучения в медицинском институте, в перерывах между лекциями, он садился к пианино – ежели оно было где-то поблизости – и играл «Битлз». Вся прогрессивная часть лечебного курса собиралась в это время где-нибудь поблизости. Слушали, мечтали, шутили, смеялись. Курили сигареты или папиросы. Что-то обсуждали – куда-то собирались – о чем-то вспоминали. В то время в Первом меде учился Александр Розенбаум. Популярность в студенческом кругу у него была дико немалая. Иногда – совсем не очень уж часто – он выступал. Джордж слушал его не однажды, ему иногда нравились песни Баума, однако многие другие песни ему нравились гораздо больше. Позже, в конце семидесятых. Джордж пересекся с Баумом в ДК «Невский», где несколько лет работал администратором. Работа у Джорджа была не очень сложная. Платили мало, но кому, и где, и за что тогда платили много? Джордж в то время учился на театроведческом факультете, на заочном отделении. В «Невском» часто показывали свои спектакли разные ленинградские театры – Малый драматический, Ленсовета, БДТ. Благодаря этому Джордж перезнакомился со всеми театральными администраторами и имел возможность попасть в любой театр когда угодно. Для студента-театроведа это было существенно. Хотел – и попадал. И особенно это пригодилось во время написания диплома, посвященного театральным работам Олега Басилашвили, некоторые спектакли Джордж запросто смотрел по аж три-четыре раза, а тогда, в годы расцвета БДТ, это далеко не каждый мог себе позволить. С Бобом Джордж тогда общался мало и редко, потому что уже несколько лет как ушел из «Аквариума». Иногда встречались и пересекались, но спонтанно – случайно – бессистемно. Контакты Джорджа с «Аквариумом» – то есть и с Бобом, и с Дюшей, и с Фаном, и с Севой тоже были спонтанными. И уныло случайными. И удручающе бессистемными. «Аквариум» тогда выступал не очень часто, его концерты тех лет трудно считать слишком интересными. Нередко случались квартирники. Во время квартирников возникала особенная атмосфера, уникальная и неповторимая. О ней можно, конечно, рассказывать – но нет, нет… Джордж считает, что лучше уж вспомнить старинное стихотворение Пола Оуэна: «Счастлив тот, кто в царство сна принесет восход».
В то время в ДК «Невский» репетировали «Аргонавты». Джордж иногда заходил на их репетиции, но золотые годы, эпоха Военмеха и прочие веселые сейшена былых лет были у группы позади. Правда, когда в 1981 открылся рок-клуб, то «Аргонавты» в него вступили и дали несколько концертов, но все же они уже только доживали… И не более того.
Боб рано стал ходить на рок-сессии. Раньше Джорджа. Через джорджевского одноклассника Игоря Илюхина, который был родственником кого-то из музыкантов группы «Сны». Боб приобщился к сейшенновому лениградскому року. В то время самые значительные рок-сессии проходили в Военмехе, в Тряпке (текстильный институт), в «Молотке», в «Серой Лошади» и в Университете. Первый раз Джордж попал на живой и настоящий рок-концерт на университетском химфаке, где тогда выступал «Санкт-Петербург».
Этот концерт запомнился Джорджу навсегда.
Реальный выход в другое измерение! В другую жизнь, свободную от всей этой каждодневной совдеповской безликости, весь прожорливый масштаб которой мы тогда еще в полной мере даже не понимали и ощутили значительно позже. Очень значимым элементом порядочного рок-концерта была проходка; вот как раз тогда, на химфаке, Джордж и Боб сначала тупо и растерянно торчали во дворе и не знали, как же попасть внутрь. Но вскоре появились более ушлые знакомые, и они повели и Боба, и Джорджа куда-то вглубь, вбок, снова вглубь, в узкие коридоры и в темные закоулки питерских дворов, потом все подошли к какой-то двери, к совершенно черному ходу, и все вместе навалились – и треснула дверь, не выдержала – не сдюжила – не выстояла, – и все вместе провалились в какие-то коридоры, переходы, лестницы, зальчики, но