«Через несколько лет ее у меня украли. Жалко, – продолжает вспоминать Джордж о своей старой ударной установке. – Но к этому моменту она мне была не очень-то нужна, все свои силы я тогда отдавал театру под руководством Эрика Горошевского, а в группе по имени «Аквариум» уже не играл».
Потом вскоре «Аквариум» снова играл на свадьбе. На этот раз в «Англетере». Качество исполнения оставалось примерно на том же уровне, но зато прибавились ощущения некоторой самодостаточности и причастности к чему-то, и пусть мелкой, но все же самореализованности.
А вот с Эдмундом Шклярским («Эдмундо» – так, кулуарно, отчего-то иногда называл его Боб) отношения у «Аквариума» не сложились. Да это и естественно, ведь «Эдмундо» уже с ранних лет шел по своей собственной дороге. Даже тогда, когда Боб и Джордж приехали к нему домой на Гражданский проспект, он, подыгрывая себе на маленьком коричневом пианино, спел несколько своих песен. Джорджу кажется, что уже тогда Эдмунд исполнил песню про великана, которая потом вошла в репертуар «Пикника». Немногочисленные совместные репетиции с «Аквариумом» не дали никакого результата. И не могли дать. И это есть самый главный положительный результат честной, наивной, иллюзорной, только никому не нужной попытки внедрения Эдмунда в «Аквариум». Которая, к счастью, ничем не закончилась. Ведь самое главное для каждого из нас, чем бы мы не занимались, – это вовремя пойти по своей дороге. «Аквариум» тогда только начинался.
Боб побывал в «Сайгоне» раньше Джорджа. Потом они поехали туда вместе. Но это были еще цветочки, сайгонские ягодки созрели попозже. Параллельно в городе было еще несколько кофеен, в которых тоже собирались любители легкого неформального общения. Это были «Рим», «Ольстер», «Эльф», «Орбита». Кафе-автомат на углу Рубинштейна и Невского назывался «Ханой», или «Гастрит». «Аквариум» и его компания в поисках своего частного уголка нашли небольшую кафешку на углу Литейного проспекта и улицы Некрасова. Назвали этот оазис «Abbey Road». Некоторое время там, в «Аббатской дороге», принципиально собиралась вся аквариумная компания, это была попытка мелкой оппозиции «Сайгону». Только в результате «Сайгон» все равно победил. Неудивительно. Неподалеку от «Аббатской дороги» был большой двор с садом, отчего-то он именовался «Пале-рояль». Однако самым популярным садом для аквариумной компании был Строг. Строгановский садик на Невском, возле Мойки.
«Аквариум» тогда еще только-только начинался.
Много лет спустя Джордж оказался в том здании, где раньше находились университет и «Аквариум». Теперь здесь находилась ужасающе-почтенная организация под названием «Областное правительство» и множество более мелких, но не менее скучных контор. В том числе и радиостанция «Гардарика», и ее каталептическая дирекция. «Гардарика» вещает и теперь, но в то время, когда там довелось работать Джорджу, это радио представляло собой нечто непередаваемо, запредельно уродливое и чудовищное!
Там, где раньше на первом этаже находились сцена и большой зал, теперь была банальная столовая. Скучно пахло вторыми блюдами.
А в углу, где прежде была священная комната «Аквариума», стояли какие-то столы, ящики, перегородки… Как трудно поверить, что когда-то там были записаны «Искушения Святого Аквариума» и сорокапятка «Менуэт земледельцу». И джем с группой ZA.
Джордж зашел в столовую и, оглядывая с недоуменным отвращением круто изменившееся пространство, торопливо сжевал какую-то стандартную еду и поскорее ушел. И больше никогда туда не возвращался. Даже если он иногда оказывается неподалеку, то не тянет его больше к этому дому. Да и охрана суровая там теперь на входе – в бывшем здании универа, в котором давным-давно, миллиард миллионов лет назад, только начинался «Аквариум».
Иногда на Боба накатывало (как и на любого пишущего-сочиняющего человека), тогда он хватал ручку, блокнот и в темпе что-то начинал записывать. Происходило это где угодно: в метро, на Невском, в саду, на лестнице, во дворе. Боб останавливался и начинал писать. Несколько его древних спонтанных набросков до сих пор хранятся в одном старом джорджевском блокноте. Все правильно, так и следует поступать, ведь когда тебя зовет к себе Муза, то ты не имеешь ни малейшего права не взять ее до конца или не в полную свою силу.
Впрочем, Джорджа иногда раздражали… нет, не частые совокупления Боба с Музой, а то, что на правах ближайшего друга он нередко становится свидетелем этих возвышенных случек. Но ведь когда ты сам болен такой же болезнью, то не очень хочется часто наблюдать ее проявления. Тем более что и его, джорджевские, тетрадки и блокноты никогда не лежали без дела.
Однажды Джордж сказал: «Мне очень хорошо запомнилось, как Сева Гаккель неоднократно повторяет в своей аквариумно-биографической книге: „Мы были другими…”»
Эти его слова объясняют многое.
Да, в самом деле все мы были другими. По отношению к большинству тех, кто живет рядом с нами. Мы ничем не лучше их, и они не хуже нас, просто мы в самом деле другие, и поэтому у нас бывают разные «хорошо» и «плохо», мы по-разному оцениваем будущее и прошлое, мертвое и настоящее, доброе и тяжелое, холодное и черное. Иначе и не может, и не должно быть.
Потому что мы – другие.
Другие влюбляются и ссорятся.
Другие работают, рожают, трахаются, ссорятся, мирятся, одалживают друг у друга то, что нужно или хочется одолжить.
Другие курят траву, пьют чай, кофе и еще то, что им хочется пить.
Иногда и даже нередко напиваются другие.
А некоторые другие полностью завязывают со спиртным.
Другие читают книги, болеют, смотрят фильмы, надевают варежки, если зимой им холодно, сочиняют стихи и песни.
Другие ходят на концерты – желательно по знакомству и с проходкой, чем за живые деньги. Покупают машины. Изнашивают джинсы. Покупают новые. Иногда эмигрируют. Иногда умирают. Другие – не ангелы, с ними происходит то же, что и со всеми остальными людьми. Или не происходит. Только они все равно – другие.
В клане или в сообществе – в касте – в группе – в прослойке других есть свои подразделения и градации, свои герои и монстры, свои романтики и свои упертые.
Пришел Файнштейн, он оставил в недалеком прошлом за своей спиной состав «Психоделическая фракция». С появлением Михаила «Аквариум» – на тот период времени – вдруг обрел некоторую законченность и даже приблизительную завершенность.
В скором времени к «Аквариуму» подоспел и Дюша, который и так-то всегда был рядом, просто не сразу до него дошло, что хватит уже ему разводить «Странно растущие деревья» и давно пора занять свое законное место. Аквариумное колесо закрутилось веселее и с еще большей скоростью.
Так начинался «Аквариум».
Аквариумные стихи
«Аквариумные стихи» – очень особенный для меня жанр. Он начался в ту магическую и благословенную пору, когда вопреки логике, здравому смыслу, устоявшимся правилам и системе мер и значений появился альбом «Искушения Святого Аквариума». Во время записи, без сомнения, эпохальной пластинки несколько песен случилось и на мои тексты. Вернее, стихи. Однако в более полной и мере «аквариумные стихи» стали рождаться намного позже, когда я был вне группы.
Я никогда не сочинял стихов на музыку, быть может, были прежде некие примитивные попытки, однако я не умел и уж теперь тем более не умею этого делать. Мои стихи становились песнями благодаря Борису Гребенщикову. Иногда появлялись и другие авторы, тоже очень достойные, однако пальма первенства принадлежит в первую очередь ему. За подотчетные десятилетия появилось не очень мало, даже несколько десятков его песен с моими стихами.
Кульминациями «аквариумных стихов» можно, пожалуй, считать альбомы «Треугольник» и «Пятиугольный грех», записанный проектом «Террариум». Но было не очень мало и других достойных песен, например «Пятнадцать баб». Однако мне самому сложно анализировать столь необычные алхимические процессы. Лучше пусть это сделает некий пытливый исследователь – ежели, конечно, ему захочется углубляться в недра «аквариумных стихов».
«Террариум-2» тоже весь целиком с песнями на мои стихи. При подготовке и отборе стихотворного материала для второй «террариумной серии», замечательное определение литературной породы сумасбродного феномена сделал Борис, он сказал: «Мне кажется, „Террариум” – это более абсурдные тексты на ясную музыку».
Анатолий «Джордж» Гуницкий
Мой ум сдох
Мой ум сдох
Ранней весной
Когда в саду
Распустился куст
И в свете луж
Нашел я ответ:
Мой ум сдох
Его больше нет.
Мой ум сдох
В жаркий летний день
Когда вокруг
Зеленела листва
И в шуме волн
Нашел я ответ:
Мой ум сдох
Его больше нет.
Мой ум сдох
Осенней порой
Когда вокруг
Плакал дождь
И в крике ветров
Нашел я ответ:
Мой ум сдох
Его больше нет.
Мой ум сдох
Холодной зимой
Когда вокруг
Танцевала метель
И в мраморе льда
Нашел я ответ:
Мой ум сдох
Его больше нет.
Песня о кайфе
Кайф – это концепция
Всего живого на земле
И апогей всего живого
Пусть наступит вечный кайф
Пусть всем людям будет в кайф!
Я певец всемирный кайфа
Призываю вечный кайф
Пусть скорей наступит кайф
Пусть наступит вечный кайф!
В кайф! Не в кайф!
В кайф! Не в кайф!
В кайф, не в кайф
Какие ломки
Но опять я славлю кайф
И всеобщее блаженство
Будет, если будет кайф
В кайф! Не в кайф!
В кайф! Не в кайф!
Париж
Квадрат в форме листа…
Самолет в виде кривой…
Любимый мой! Пойдем со мной