Остап Пармёныч, пыхтя, вылез из камышей. Он тоже поспешил на крики Анчутки и слышал часть разговора.
– Это я виноват, – сказал он и утёр пот с бровей. – Я Авосю рассказал про вековой дуб. Думал, пусть знает историю леса, раз уж ему здесь жить. А оно вон как вышло. Он, наверное, к дубу пошёл другой судьбы просить.
Братья усадили бобра на пенёк.
– Не кори себя, батя, – сказал Гордей.
– Не тускней шерстью, – пожалел Евсей.
– Ну, разнюнились, – проворчал Остап Пармёныч. – Собирайтесь, искать пойдём. Кота и эту… безумную.
– Заблудшую, – поправил Евсей.
– Таисии чтоб ни гугу! – велел бобр. – Разделиться надо. Мы с Анчуткой за котом, а вы… – Остап Пармёныч махнул лапой на пролом в кустах. – Если кто кого найдёт, сразу к реке. И лучше через окуней или линей передавайте – они не болтливые. Плотву с новостями не посылать – что не забудет, переврёт. Ну, всё вроде?
Водолешие посерьёзнели.
– Батя, – Гордей шагнул вперёд и обнял бобра. – Если что…
– Ты уж побереги себя, – попросил Евсей. – А мы не подведём.
Глава 16. Лабиринт судьбы
Авось и Заблудшая Овца брели по ночному лесу. Они совершенно не видели, куда идут, но Овца заявила, что это не имеет значения.
– Я всегда иду куда попало, – объяснила она. – А потом просто оказываюсь где-нибудь. Пригляжусь – а ведь именно сюда я и шла!
Иногда Овца крутилась с закрытыми глазами и меняла направление. Иногда это делал котёнок.
– Время от времени, – учила Овца, – каждый заблуждается. Порой, чтобы прийти куда надо, приходится заблуждаться не раз и не два…
Отдыхать не стали. Котёнок слишком нервничал и не мог расслабиться – он хотел как можно быстрее поговорить с птицей Гаганой. Всю дорогу он мысленно придумывал, что ей сказать. Иногда он бормотал вслух, и до Овцы доносились отголоски его речи: «милая птичка», «так жить нельзя», «именем всех котов леса», «переделай мой сценарий, чтобы я никому не принёс беды»…
Овца не спала потому, что просто не спала. Через каждые десять–двадцать шагов она подходила к дереву и чесалась о него головой. Петь в ночи она не решалась, поэтому всё чаще трясла ушами и фыркала.
Авось смотрел на это и чувствовал, как от жалости внутри нарастает баюнский мяв.
Возле очередного такого дерева, почти под утро, Овца вдруг замерла:
– Всё, – сказала она. – Мы на месте.
Уставший Авось взбодрился:
– А… как ты это поняла?
– Ну… может, потому, что я умею читать знаки судьбы, – ответила Овца и боднула прибитую к дереву табличку.
На ней большими буквами было написано:
И маленькими:
И совсем малюсенькими, в скобках:
– Как это понимать?! – Авось вгляделся в маленькие буквы, и уши его слились с головой.
– Нас ждут, нам рады, – сказала Заблудшая Овца и пихнула котёнка сквозь арку из берёз.
Табличка не обманула. Лабиринт действительно существовал. За аркой уже не было леса, окружавшего путников минуту назад. Овца и котёнок стояли на дорожке, по обеим сторонам которой высокой стеной росли кусты.
Авось припал к земле и заглянул в заросли. Ни просвета – только бесконечное сплетение веток. Котёнок оглянулся. Арки больше не было.
– Получается, – Авось осторожно расправил уши, – если мы не пройдём лабиринт, то… станем костями по дороге.
Овца рассматривала свои копыта. Они были дороги ей на ногах, а не под ракитовым кустом.
– Одно я тебе скажу точно, – Овца понюхала заросли на предмет поедания, – нас ни в коем случае не обманули. Пройдём мы лабиринт или нет, наша судьба изменится, как ни крути.
И она покрутила хвостом. Котёнок тоже покрутил хвостом и побежал вперёд – пусть уж судьба изменится поскорее. Они быстро дошли до развилки и остановились перед придорожным камнем. Овца оторвала кусок мха, наросший на одной из надписей, пожевала и выплюнула. Потом с тоской посмотрела на стены из кустов.
– Еда здесь, я вижу, не отличается разнообразием, – скорбно признала она. – Надо выбираться.
– Вот, – Авось поточил когти о камень, – указатели. Странно, что их вообще в лабиринте сделали.
Котёнок разглядывал надписи:
«Направо пойдёшь, себя потеряешь».
«Налево пойдёшь, коня потеряешь».
«Прямо пойдёшь – бес его знает».
– А, ну всё понятно, – сказала Овца. – Нам направо.
– Да, – сказал Авось, – лошадку потерять было бы жалко.
– У нас её всё равно нет, – напомнила Овца. – Глупо играть в игру про коня, когда у тебя нет коня. И потом, потеряться должны мы, а не какой-то там конь.
– А этот, которого знает бес, интересно, кто он?
– Нам к нему точно не надо. Разве что у тебя есть дела с бесовскими знакомыми?
Авось мотнул головой – никаких таких дел у него не было. Он просто хотел изменить судьбу. Для этого надо было дойти до птицы Гаганы. Котёнок понятия не имел, где выход к этой птице, и был абсолютно согласен с Овцой: надо поскорее потеряться. Тогда окажешься в незнакомом месте. А места более незнакомого, чем дуб, на котором сидит Гагана, котёнок не знал.
Так что они свернули вправо, предварительно почесавшись о камень: Овца – головой, а котёнок – спинкой.
– Как думаешь, – спросила Овца, когда они сделали сто сороковой поворот, – а если я всё-таки тихонько спою?
– Очень болит, да? – моргнул котёнок. – Тогда, я думаю, можно спеть. Надеюсь, знакомый беса – не Волколак.
– Вау-вау-вау, знаю-ю, – завопила Овца зловещим шёпотом, – я точно себя потеряю… ЧТО ЭТО? КЛЕВЕР?! И ВОДА?!
И Овца, забыв о том, сколько километров уже прошли её бедные ноги, припустила по дорожке. Хвост её крутился, как моторчик, уши развевались на ветру. Она заранее открыла рот, язык вывалился на сторону. Котёнок бежал за ней и удивлялся, как много всё-таки в Заблудшей Овце прыти.
Пробежав под аркой, Овца нырнула в клевер на берегу ручья и перекатилась на спину. Вдруг она перестала чавкать, увидев что-то над головой. Поспешно проглотив то, что успела сорвать, Овца прохрипела:
– Га-а… Тут Гагана.
Котёнок немедленно подобрался, на ходу пригладил язычком грудку и выпалил заготовленное:
– Здравствуй, милая птичка!
Потом он посмотрел на буро-зелёный холм, который на самом деле оказался стволом гигантского дуба, перевёл взгляд на крону, и лапы его подогнулись. В клевере тихонько бякнула Овца.
Глава 17. Милая птичка
Огромная, как дракон, густо-синяя с металлическим отливом птица крепко держалась за толстую ветку медными когтями. Она наклонила голову и рассматривала котёнка, изредка пощёлкивая железным клювом.
– Голодный? – спросила птица.
Авось потерял дар речи. Он таращился на птицу, не в силах даже кивнуть, и только облизывался, сам того не замечая.
Гагана усмехнулась:
– Я единственная птица во вселенной, способная давать молоко. Не то чтобы я всем и каждому его предлагаю. Но надо сказать, что такие шмакодявки до меня ещё и не добирались.
В стволе дуба открылась дверка, и маленький дубовый лешачок вынес красную чашку в белый горошек. Он поставил чашку перед котёнком, быстро почесал его за ухом и скрылся в дубе, будто и не выходил.
Котёнок вылакал молоко в один присест и не забыл умыть усы – ему предстоял серьёзный разговор. Милая птичка Гагана с любопытством ждала.
– А мы косточек не встретили, – брякнул Авось.
Гагана расхохоталась. Голос у неё был густой, бархатный.
– Повезло. Хотя я люблю этот сюрприз. Я туда останки вымерших животных набросала. Кости динозавров особенно впечатляют.
– А на них живая водичка подействует?
Котёнок не очень хотел, чтобы по лесу шатались ожившие динозавры, но всё равно было обидно, что они лежат там в лабиринте одинокими скелетами.
– Великоваты, – сказала птица, – да и вымерли давно.
– Это хорошо, – ответил котёнок. И спохватился: – Я имел в виду, хорошо, что мы их не нашли. Вы из них выставку делаете?
– Я из них делаю устрашающие композиции. Чтобы искатели лучшей доли поменьше в лабиринт совались. А то если все будут его проходить, так у меня волшебства не хватит судьбы менять.
Котёнок обрадовался. Значит, Гагана и правда может помочь. Если только она не устала от путников-просителей.
– А много к вам приходят из лабиринта? – осторожно спросил Авось.
– Нет, – отрезала Гагана. – Единицы добираются.
– А остальные погибают?! – У котёнка задрожал хвостик.
– Остальных, когда наорутся во тьме блужданий, я вот этими самыми когтями, – Гагана поиграла медными крючками на ногах, – подхватываю, поднимаю в воздух и… уношу далеко-далеко. Туда, где они могут быть полезны. Потому что жизнь, – она строго поглядела на котёнка, – дана на добрые дела.
– Я именно об этом и хотел поговорить.
Котёнок оглянулся на Овцу, не поможет ли она подобрать слова. Но Овца углубилась в клевер и жевала так, что уши ходили ходуном. Наверное, заглушала в себе песню.
Котёнок хотел объяснить Гагане, что он не напрасно пошёл в лабиринт. Что вся его жизнь у реки – одно сплошное зло для тех, кого он полюбил.
– Понимаете, – решился Авось, – мне не место в Бескрайнем лесу.
– Так, – сказала птица Гагана, и котёнок испугался.
– Вы же… – Он вскинул огромные разноцветные глаза: – Исполните моё желание, да?
– ВАШЕ желание, – уточнила Гагана. – Вы прошли лабиринт вместе. А я не делю толпу на части, иначе сюда караваны пойдут. Один проход – одно желание.
– Да-да, конечно, – кивнул котёнок. – Я хочу, чтобы…
Тут его взгляд упал на Овцу, которая прислонилась лбом к стволу дуба и прикрыла глаза. Котёнку показалось, что, несмотря на поедание всех кустов подряд, она сильно – очень сильно – истощена.
– Я хочу, – твёрдо сказал Авось, – чтобы Овечка могла спать.
– Это возможно, – ответила Гагана, – но тебе придётся помочь ей уснуть.
– Я помогу! – пообещал котёнок.
– Ты сказал своё слово! – Голос Гаганы звучал как гром: – ТАК ПРИМИ ЖЕ СВОЮ СУДЬБУ!