Бесёнок сердился. Он сразу узнал Овцу в маскировке, и, вообще говоря, ему было на неё плевать. Но почему-то не совсем. Когда эта чумичка брякнулась на сцену, Анчутка представил, как расстроится Авось, если узнает, что Заблудшая пошла на кон-сервы.
– Вот тебе и баланс, – бухтел Анчутка себе под нос, подталкивая Овцу в туннель.
Овца при этом пыталась перехватить со стеллажа упаковку галет из прессованной мокрицы.
– Зачем я в это ввязываюсь?! – Анчутка сунул Овце галеты, захлопнул за ней дверь и сам себе ответил: – Для кота. А… кот? Кот для чего в это ввязывается?
Анчутка почесал рожки и не придумал объяснения. Защищать Овцу только потому, что она бестолковая, слабая и неприспособленная к жизни в диком лесу… Нет, этого Анчутка не понимал. Вот кот другое дело – он хотя бы красивый.
Публика, проводив поэта и певца Овцу, решила подкрепиться.
– Мне две порции пиявочек, да поживее, – попросил Упырь.
– Ну что вы, у меня пиявки живее всех живых. Пиявки-рекордсменки. Восемьдесят кругов в минуту. – И Болотник красноречиво махнул рукой на банки, где, как заведённые, кружились в воде пиявки.
– Врёт, – прошептал Анчутка, выбираясь из подсобки, – у него там водоворотики наколдованы.
Собственно, водоворотики наколдовал сам Анчутка. За еду.
Кикимора с дочкой затребовали грибов из-под Рязани. Болотник ловко метнул им таз, в котором гордо пыжились спрыснутые раздувающим зельем глазастые грибы.
Банник уплетал кашу из плесени, приправленную вместо изюма жуками-плавунцами. Подлавочные слизни перебрались на стену и время от времени свешивались рогами в чужие тарелки.
И вот тут-то порвался последний стебель, удерживающий Авося под потолком. БУМ!
Все посмотрели на сцену. Котёнок, как и положено, приземлился на четыре лапы. Очень эффектно, как настоящий артист цирка. Он хотел отряхнуться, но вовремя вспомнил, где находится, и обрадовался, что ил и тина облепили его так плотно. Сёстры-болотницы, увидев его разноцветные глаза, открыли рты и опрокинули смузи. Чей-то тёмный язык немедленно подлизал лужу со стола и исчез.
Болотник понял, что антракт закончился, и, перекрикивая шум, гаркнул:
– Слизняк! – сверился с афишей и уточнил: – Съедобный, скоростной.
Авось покрутил головой и понял, что бежать некуда, – кругом одна нечисть.
– Здравствуйте, уважаемые шаромыжники, – решился он.
Черти неодобрительно загудели. Банник поперхнулся кашей, из носа у него выпал жук и метнулся в щель.
– Это по программе, – догадался Упырь. – Раздразнивает.
Он быстро всосал оставшихся пиявок и хищно уставился на Авося. Кикимора-дочка рыбкой соскользнула с лавки и просочилась поближе к сцене. Бес, увидев это, незаметно прижал ей юбку ножкой стола и принял низкий старт.
Котёнок оценил обстановку. Никакой разницы: изловят его как слизняка или как кота. Разве что слизняка съедят быстрее. Авось поднапрягся, вывернулся из налипшей тины и со всей мочи швырнул склизкий комок в толпу. А сам отскочил в тень и метнулся вдоль стены вглубь бара – туда, где сидели сёстры-болотницы.
Бес подпрыгнул за комком и взвыл. Молодая Кикимора мёртвой хваткой держала его за хвост. Бес дёрнулся, Кикимора за ним, раздался треск, гости ахнули. Затрещала юбка Кикиморы, крепко придавленная столом. Стол в свою очередь был крепко придавлен Банником, зашедшим на перехват слизняка. На секундочку мелькнули панталоны Кикиморы – ярко-оранжевые, отороченные вместо кружев мышиными хвостами. Кикимора завизжала, не выпуская бесовский хвост. Бес заорал так, что тётушка Мокрица, тянувшая к комку костлявые пальцы, грохнулась в обморок и придавила Воденёнка. Воденёнок булькнул и укусил Упыря, Упырь в ответ цапнул Банника, а Банник… произвёл невиданный доселе прыжок: взмыл над толпой и ухнул головой в самую гущу нечисти.
Когда куча-мала расползлась, Банник спокойно утёр с усов остатки тины и сказал:
– Так себе слизняк. Вроде бы и протухший, но какой-то свежеватый.
Во время потасовки котёнок прятался под лавкой. Сёстры-болотницы, видимо, много о себе воображали, потому что в драку не полезли. Тогда Авось притаился в складках платья одной из них и решил ждать. Попасть в бар оказалось несложно, а вот, как выбраться из болота, котёнок не знал.
В баре было холодно, как в холодильнике. Поэтому Авось никак не мог высохнуть и начал дрожать. Болотница наклонилась и пощупала руками под лавкой – наверное, решила, что к ней подобрался слизень. Котёнок замер, но вскоре задрожал ещё сильнее. Он не мог с собой справиться, даже хвостик трясся от холода.
«Держись, – велел себе котёнок, – не поддавайся…» Он до того старался не выдать себя, что от напряжения тоненько – едва слышно – мяукнул. А потом ещё раз.
– Мя-у-у-у-у, – тоскливо и жалобно донеслось из-под лавки. – Мя…
– У-у, вот ты где, – сказала болотница голосом Евсея, быстро схватила котёнка и сунула его за пазуху, в платье оверсайз.
Авось не шевелился.
– Цел? – спросила другая болотница голосом Гордея и осторожно потыкала сестру в бугор над поясом.
Болотница Евсей оттянула ворот и заглянула в платье. Котёнок лежал с закрытыми глазами, прижавшись к Евсею маленьким мокрым тельцем. Уши его тихонько подрагивали.
– Спит, – прошептал Евсей. – Отключился на нервной почве.
– Это что?! – воскликнула у него над ухом старая Кикимора и хлопнула тазом по столу. Она брезгливо пошевелила вилкой грибы с глазами. – Еда сдохла?
– Фу-у… – протянула молодая, – я такое не буду. Они… храпят?!
– Начальничек, – Кикимора поманила Болотника. – В меню заявлено «их едят – они глядят»! Где они глядят?! Они лежмя полегли!
– Уходим, – болотница Гордей толкнула сестру плечом, – по ходу, тут вся еда заснула.
Со всех сторон понеслись недовольные возгласы:
– Хозяин, сколопендры у тебя негодные. Они должны во рту щекотать, а не валяться кверху лапками!
– Эй, Болотник, а чего жуки-плавунцы в супе повсплывали?
– Замените мне салат, черви перестали его перемешивать!
Болотница Евсей обхватила живот руками, выбралась из-за стола и пошла за болотницей Гордеем в самый тёмный угол бара. По дороге Гордей отодрал от стены толстого слизня и прижал его к мутному зеркалу у вешалки. Братья знали, что это не зеркало, а болотный сканер, – в бар пускали только своих, по отпечаткам конечностей. Леший Корней как смотритель проходил куда угодно, а вот сестёр-болотниц, то есть братьев-водолеших, в баре не жаловали.
Едва слизень шлёпнул по стеклу, бурая стена в углу отъехала, открывая лестницу. Евсей и Гордей поспешили наверх. На полдороге Гордей опомнился и кинул слизня обратно в бар – в таз к храпящим грибам.
Глава 12. Испорченный кот
Светало. Водолешие запихали под корягу модные парики, а платья переодели аккуратно.
– Алевтина прибьёт, если запачкаем, – сказал Гордей.
Евсей кивнул, пристраивая спящего котёнка за пазуху рубахи. Гордей проводил Авося глазами:
– Во намаялся. Мороки с ним много, а всё же… кот и есть. Кот – благо. Только… эх, пропадёт.
– Тсс, – шикнул Евсей, почувствовав, что котёнок крутится за пазухой, устраиваясь поудобнее. – Может, и пропадёт. А может, переправим его куда-нибудь.
– Куда ты его переправишь? Забыл, в каком лесу живём?!
Гордей пнул шишку, так ему было за всех обидно. За кота, потому что тот сызмальства ждал беды. И за себя, потому что ничего не мог с этим поделать.
– Я тут поразмыслил, – сказал Евсей, – он же растёт. Когтищи уже такие, боязно пузо подставлять.
– Растёт, – согласился Гордей. – А толку? Перед Волколаком всё одно не устоит.
– И мы бы не устояли, – Евсей покачал курчавой головой.
– Возможно. Только нас он не тронет, нет на то пророчества. Если сами не напросимся, Волколак заповеди леса не нарушит. Что касается кота… Он придёт за котом, поверь. Никакая хатка батянина, никакие уловки Анчуткины, никакие наши с тобой измышления… НИЧТО кота не спасёт.
– Но мы же… – Евсей остановился и взглянул на брата, – не бросим его?
– Я разве сказал, что бросим? – Гордей нахмурился. – Я просто не знаю пока, как быть. Если уж на то пошло, мы и от папаши его надолго не укроем. Вороватых Лисиц везде полно – донесут.
– Ну… наша, может, промолчит. Она ничего так Лисица, только вороватая, – Евсей погладил котёнка через рубаху. – Пока мелкий, будем прятать. А подрастёт, сможет перебегать из рощи в бор, из сосняка в березняк… Поди поймай кого в Бескрайнем лесу.
– Чтоб ты знал, коты к месту привыкают. Так что для Авося наш берег вроде как дом родной. Это ему ещё объяснить надо про, гм… кочевое будущее.
За разговором о незавидном будущем кота братья дошли до реки. Там их уже поджидали Анчутка и Остап Пармёныч. Анчутка злился и, похоже, немного всплакнул.
– Ну? – спросил Гордей.
После того как Анчутка приветил запрещённого кота, а потом ещё и вывел из бара заполошную Овцу, Гордей стал относиться к бесёнку намного лучше. «Ну?» – был очень ласковый вопрос. В другое время Гордей и не заметил бы проказника-безобразника. Братья и сами были не прочь пошутить. Но, воспитанные бобром, они всегда знали разницу между шуткой доброй и шуткой не вполне.
Анчутка утёр нос рукавом.
– Где котёночек? – перво-наперво спросил он.
Евсей показал себе на грудь. Анчутка подбежал, приложил ухо к тёплому урчащему зверьку, оттягивающему рубаху, и заулыбался.
– А меня уволили, – сказал он. – С позором.
Бобр похлопал Анчутку по плечу и протянул ему соломинку, унизанную земляникой. Из леса донёсся хорошо знакомый голос, поющий пронзительно и фальшиво:
Однажды под кустом ракиты
Нашли два рога и копыты!
– Чего она орёт всё время, я не пойму, – Евсей поморщился. – Она бессмертная, что ли?
– Она орёт от полноты жизни, – объяснил Анчутка. – Я уже спрашивал. Говорит, мы все перестраховщики и надо доверять судьбе. Она вот доверяет.