После суворовского училища Иван окончил военную академию и, как и предполагалось, сделался профессиональным военным. К тридцати трем годам Иван, успевший поучаствовать в нескольких военных операциях, стал воином без страха, упрека и сомнений. Он был доволен и спокоен, как вообще может быть спокоен человек, нашедший свое дело. Кроме того, у него была любимая женщина – Лариса, на которой он собирался жениться. Собственно, та «рабочая командировка» на Ближний Восток случилась как раз перед их свадьбой. «Вернусь, и поженимся!» – твердо сказал Иван невесте и уехал.
…С самого начала там что-то пошло не так. Причем Иван и сам не понимал – что. И зачем они в этой стране – он тоже до конца не понимал. Одно дело воевать за Родину, а тут чужая страна, чужая война. Но Иван, как настоящий воин, старался отсекать подобные мысли: командир дал приказ – выполняй, а смыслы будешь искать на гражданке.
Но потом случился тот день.
Еще вчера здесь неспешно текла своя восточная жизнь, лаяли собаки, играли дети, а сегодня от этой крохотной деревушки ничего не осталось. Просто ошибка разведки; по ее сведениям, в этих нескольких домах скрывалась долгожданная добыча – высокопоставленный боевик со своим отрядом. А оказалось, что все там были местные, мирные. Несколько десятков мирных жителей и домов практически мгновенно поглотила воронка смерти.
Иван с товарищами шли по деревне. Вокруг были трупы людей, животных, руины домов – картина разрушения и ада. Увидев в одном из разрушенных домов скулящую от боли искалеченную собаку с оторванными лапами, Иван из жалости пристрелил ее. Еще дом – взрослые и детские трупы, кровь, запах смерти и боли. Иван не желал смерти мирных селян, они не были его врагами, они не представляли угрозы для его Родины, наконец, они жили на своей земле, тем не менее он оказался причастен к их убийству. От дома к дому Иван все больше мрачнел – что-то в его программе, хорошо отлаженной за все эти годы и настроенной на военную службу, словно повредилось.
Услышав из-под развалин одного из домов чьи-то стоны, Иван бросился туда и увидел лежащего в крови мальчика. Иван наклонился над ним: жив?! Мальчик открыл глаза, и их взгляды встретились. Взгляд мальчика пробирал до дрожи, до самого нутра – глаза, полные боли и ненависти. Мальчик прохрипел в лицо Ивану несколько слов и, захлебываясь кровью, умер. Иван знал, что на арабском произнесенная мальчиком фраза означала страшное проклятие.
Пошатываясь, Иван вышел из разрушенного дома. Отовсюду ему теперь мерещились стоны, но выживших в этой деревне не оказалось. Деревня догорала. Ее стерли с лица земли, словно ее никогда и не было. Ничего страшного – человечество знает подобные примеры. А в наше время так и вовсе уничтожают сотни подобных безвестных деревень. «Ничего не поделаешь, нельзя приготовить омлет, не разбив яйца, – сказал Ивану его командир, когда отряд вернулся на базу, – пойди выпей водки и проспись. Завтра вернешься в строй, и все пойдет на лад». Однако Ивану ни водка, ни сон, ни увещевания командира не помогли. Он все чаще задавался вопросом: зачем он здесь, ведь это не его война? И когда он спросил об этом командира, тот сказал: «Ты не должен так рассуждать, иначе ты плохой воин, Шевелев».
Тогда Иван впервые в жизни усомнился в том, что он – воин.
Вскоре «военная командировка» закончилась, его отряд вернулся в Москву. Однако странное дело – в Москве ему легче не стало, из головы никак не шли кадры постыдной хроники: горящая деревня, трупы, глаза умирающего мальчика. И ни в чем не было для Ивана ни радости, ни смысла. Даже невеста Лариса заметила произошедшие с ним перемены и сказала, что с ним что-то не так, в нем будто нет жизни. «Словно ты, Ваня, с этой войны не вернулся, а там и остался». Лариса предположила, что его сглазили, навели на него порчу. Иван отмахнулся: «Чушь!» – он в эту бабью дребедень, разумеется, не верил. Но Лариса потребовала, чтобы он пошел с ней к гадалке, мол, та разберется, что с ним случилось, и пригрозила, что, если Иван откажется, бросит его. Пришлось Ивану согласиться – только, чтобы Лариса от него отстала.
Пошли к гадалке. Грузная седая гадалка, похожая на вышедшую в тираж цыганку, помахала перед ним стеклянным шаром, затем изрекла, как приговор: на вас наложено проклятье! Лариса театрально вскрикнула и запричитала: может быть, какая-то ошибка? Гадалка пожала плечами и достала колоду карт Таро. Она раскладывала карты и так и этак, снова перекладывала. Иван равнодушно наблюдал за ее движениями. По итогам сложных манипуляций гадалка вынесла вердикт: жизненная ситуация Ивана соответствует карте «Повешенный». Лариса схватилась за сердце.
Иван усмехнулся:
– Ну и что это значит?
– Что вы есть, но вас как бы и нет, – вздохнула гадалка.
Иван сухо кивнул – в принципе, это было как раз то, что он и сам чувствовал. Он есть, но его как бы и нет, он не вовлечен в реальность, не озабочен ею, грубо говоря, ему на все наплевать. Даже на Ларису.
И когда Лариса, дня через три после визита к гадалке, сообщила ему, что им лучше расстаться, он не стал возражать: ладно, может, и впрямь к лучшему. Спросил только, почему она так решила; не то чтобы этот вопрос его сильно волновал, но все же они долго были вместе, серьезные отношения, планы на будущее, то-се, так что хотелось бы знать.
Лариса смутилась:
– Ну понимаешь, у тебя такая карта…
Он понимал. Действительно, зачем ей терять время с человеком, которого «как бы нет»? Все – извини, спасибо и прощай.
На следующий день он подал рапорт об увольнении из армии. Его командир, кажется, даже обрадовался такому повороту – после той командировки на Ивана в отряде смотрели косо, мол, пришибленный, стукнутый головой. Одним словом, повешенный. Пропавший без вести на той войне.
Иван зажил гражданской жизнью, но веревка на шее не ослабевала. Он нанялся в телохранители к одному олигарху, но вскоре уволился и перебивался случайными заработками. Время шло, а в его жизни ничего не менялось, словно он действительно был «повешенным». Иногда ему даже хотелось, чтобы случилось нечто, что оборвало бы то странное, неприятное состояние, в котором он существовал.
И вот, кажется, сегодня все закончится. Что ж, он готов платить по счетам.
Иван обвел глазами собравшихся. Интересно, что общего у этих людей и для чего их собрали вместе? Он посмотрел на бледную девушку, сидевшую рядом с ним. Ему захотелось как-то успокоить ее, но он не знал как, да и не мастер он утешать женщин. Но еще большую жалость у него вызвал тщедушный подросток в очках, сидящий на диване напротив. В лице мальчика было что-то обреченное.
– Эй, парень, как тебя зовут? – окликнул его Иван.
Подросток, погруженный в свои мысли, не сразу его услышал и только после паузы нехотя пробурчал:
– Кирилл.
«А этот-то как сюда затесался? – подумал Иван. – Вид такой потерянный, словно ему вообще нечего терять».
Кирилл
Кирилл Лиснянский отправился на встречу, рассудив, что терять ему нечего, совсем нечего (не самый жизнеутверждающий вывод, к которому можно прийти, особенно если тебе только пятнадцать).
…Про своего отца Кирилл знал только то, что тот улетел в космос, или погиб на далекой войне, или сгинул на севере, сражаясь с полярными медведями. Всякий раз версия матери звучала по-разному, но смысл сводился к одному – у отца есть уважительная причина для отсутствия. И лет до десяти Кирилл в нее верил, а потом сказал матери: «Хватит врать, нет ни севера, ни далекой войны, и в космос он не летал. Если он просто бросил нас, почему бы тебе так об этом и не сказать?»
Мать смущенно кивнула: да, просто бросил.
Кирилл так и не понял, то ли это незадавшиеся отношения с его отцом так повлияли на мать, то ли она вообще была слабым, безвольным человеком, но только в какой-то период все в их небольшой семье, состоящей из них двоих, пошло не так. Мать начала пить – сначала застенчиво, тихо, скрывая этот факт своей биографии от сына и окружающих, а потом уже и не таясь. Все чаще, приходя домой из школы, а было ему тогда лет восемь, Кирилл заставал ее пьяной – отрешенный взгляд, выражение лица исключительно трагическое, на столе бутылка; в квартире – бардак, в раковине – гора немытой посуды, холодильник пуст, в прихожей мяучит некормленый кот.
– Что опять? – цедил Кирилл, уже зная, что он услышит.
– У меня ничего не получается, вообще ничего, – говорила мать, словно бы не ему, а самой себе. – Вся жизнь псу под хвост, вы можете это понять?
И она снова кричала это свое: «Вы можете это понять?!», хотя в квартире были только Кирилл и кот.
Кирилл пожимал плечами и шел в магазин за хлебом и молоком, мыл посуду, кормил кота. Так продолжалось несколько лет, в течение которых Кир понял, что он – один на этом свете и что он отвечает за себя сам.
Иногда, впрочем, мать возвращалась из своего потустороннего, алкогольного существования, ее одолевали угрызения совести, она вспоминала, что у нее есть сын, и она начинала заботиться о Кирилле в меру своего понимания родительской любви и заботы. В один из таких периодов просветления она купила девятилетнему Кириллу компьютер. Надо сказать, что с ее стороны, учитывая их скромный семейный бюджет (мать колесила с одной работы на другую, нигде не задерживаясь из-за милой привычки иногда уходить в запой), это был широкий жест.
Кирилл сиял от счастья, теперь у него было два друга, две самых главных привязанности в жизни: рыжий кот по кличке Лис и компьютер – большое окно в мир, заменитель реальности. В реальность Кирилл теперь возвращался только для общения с Лисом. Надо сказать, что в этой обретенной альтернативной реальности Кирилл проводил время отнюдь не бездумно, его не привлекали глупые игры, общение в социальных сетях и прочие наиболее распространенные виды «виртуального досуга». Кирилла интересовало, как все это устроено: программы, сети, технологии. Интересовало настолько, что порой он просиживал в интернете по двадцать четыре, и это не оговорка, часа