– Я помогу! – вскинулась Варвара.
Когда девушки вышли на корпоративную кухню, Тина поблагодарила Варю за помощь, и с ходу, такая уж она была эта Тина Скворцова – всех обниму и согрею, – предложила Варе дружбу. И если бы вселенной действительно можно было управлять (в чем Тина ничуть не сомневалась) и делали бы это такие люди, как Тина, – о, какая бы это была вселенная! Полная добра и душевного тепла – мир, где все бы любили друг друга и танцевали, одним словом – индийское кино, а не вселенная! Даже Варя, похожая не на цветущую девушку, а на замороженную курицу (такая же белая и безжизненная), почувствовала мощное тепло, исходящее от Тины. Рыжая, сдобная Тина словно излучала солнечные лучи, которые согревали окружающих.
…Два часа назад Варя стояла посреди своей новой лаборатории в полной растерянности. Нет, лаборатория была прекрасно оснащена (лучше, чем лаборатория в институте, где она до недавнего времени работала), и условия для работы ей создали идеальные, но абсолютно чужая среда и неопределенность собственного будущего вводили Варю в уныние. И вот, когда ее отчаяние сгустилось до абсолютного мрака, в дверь лаборатории постучали. Открыв, Варя увидела на пороге рыжую полную девицу в джинсовом комбинезоне, облепленном значками кошачьей тематики.
– Привет, – широко, во всю ширь души, улыбнулась рыжая, – я – Тина. Будем знакомы?
Варя протянула Тине свою сухую, холодную руку. Тина взяла руку Вари в свою ладонь, мягкую, теплую, и крепко сжала:
– Ой, чего ты такая холодная? Давай согрею!
Через десять минут у Вари создалось ощущение, что она знает Тину давным-давно; у нее даже мелькнула мысль, что вряд ли агентство может быть местом притяжения «злых сил», если в нем работают такие люди, как Тина, к которым ничто плохое не липнет.
Помимо Тины Варю поддержал загорелый, бородатый парень, представившийся директором агентства, – Данила Сумароков. В нем было что-то теплое, человеческое, располагающее; Варя неуклюже пыталась отзываться на его шутки и, очевидно, искреннее стремление помочь ей. «Варвара, не тушуйтесь, – ободрил ее Данила, – все будет хорошо! Вот увидите».
Благодаря поддержке Данилы и Тины к моменту встречи сотрудников агентства в зале для совещаний Варя чувствовала себя гораздо спокойнее.
Кстати, первым делом в зале она отыскала глазами Ивана; увидев ее, он сухо кивнул.
…Варина новая подруга Тина подмигнула ей – тебе пойдет этот значок! – и, отцепив один из многочисленных веселеньких значков, украшавших ее комбинезон, она прицепила его к Вариному свитеру. Варя даже опомниться не успела, как на ее сером свитере заплясал озорной оранжевый кот.
– Так лучше! – заверила Тина. – Веселее! Держи пакет с пирожками, сейчас всех угостим!
Откусив пирожок с капустой, Данила предложил коллегам (по работе или несчастью?) ответить на несколько вопросов с тем, чтобы поближе узнать друг друга.
– Вот, скажем, товарищи, скажите мне коротко, что для вас жизнь: приключение или испытание?
При этом по его улыбающейся физиономии было понятно, что в его случае жизнь – веселое приключение, и ни на какой другой вариант Данила не согласен.
– Скорее приключение, – поддержала Данилу Тина.
– Испытание, – то ли созналась, то ли возразила искателям приключений психолог Кайгородская.
Испытателями себя ощущали Егор Осипов и Иван Шевелев, а Семен Чеботарев мелодраматично ответил, что для него жизнь – игра. Когда очередь дошла до Кирилла Лиснянского, то он, поправив очки, мрачно выдавил, что в его понимании жизнь – это сплошное страдание.
Выслушав его буддийский ответ, Данила хмыкнул:
– Поздравляю! Ну и коллектив у нас – подобрались исключительные зануды! Ладно, приступаем ко второму вопросу. Ваша «точка страха»? Что для вас самое страшное? Что скажете, Чеботарев?
Услышав вопрос, Семен Чеботарев только хмыкнул: а какого ответа вы ждете от игрока, господа хорошие? Страх любого игрока – проиграть по-крупному!
Когда очередь отвечать дошла до Тины, она, вздохнув и бросив взгляд на того единственного, кому предназначался ее ответ, сказала, что самое страшное для нее – не встретить взаимности в любви. Потому что так не должно быть: если ты кого-то любишь всем сердцем – этот человек должен ответить тебе. Любовью на любовь – это естественно.
Иван Шевелев долго думал, прежде чем ответить на вопрос (скорее не над ответом, а над тем, нужно ли вообще что-то отвечать), потом выдавил, что самое страшное, с его точки зрения, – совершить нечто непоправимое, то, что никогда не сможешь исправить. Точка. Без расшифровки.
Кирилл Лиснянский ответил, что самое страшное – это, когда ты не нужен. Тебя не любят, а ты есть. Ужас.
Варя Воеводина, когда отвечать пришлось ей, с видимым усилием призналась, что для нее самое страшное – вдруг обнаружить (ну потому что это всегда «вдруг» и подготовиться к этому невозможно), что твой любимый человек оказался не тем, за кого он себя выдает.
Когда же очередь дошла до Аи, она спокойно и чуть презрительно ответила Даниле, что отвечать не будет.
– И с какой стати я должна вам исповедаться?
Данила пожал плечами:
– Тогда для вас, любезная Ая, персональный вопрос из области «что такое хорошо, что такое плохо». Какие критерии хорошего и плохого человека вы определяете лично для себя?
– Идиотский вопрос, – усмехнулась Ая. – Нет людей хороших или плохих! Каждый из нас – средоточие всех человеческих свойств, порой мы проявляем одни качества, порой другие, бывает, противоречим себе и совершаем взаимоисключающие поступки, но при этом остаемся самими собой.
Данила театрально захлопал в ладоши:
– Блестящая речь! Блестящий оратор! Согласен по всем пунктам. Что такое, криэйтор Кайгородская, у вас такой взгляд, словно вы готовы убить меня из вашего лука. Ваши глаза мечут стрелы.
Егор не выдержал и вспылил:
– А не заткнуться ли вам, господин директор?
– И на этой пронзительной ноте я предлагаю завершить наше собрание акционеров, тем более что и пирожки уже закончились, – хмыкнул Данила. – Что же, коллеги, мы все настолько разные, что скучать в таком коллективе нам не придется! С четверга приступаем к работе, готовьтесь.
…Подождав, пока все разошлись, Егор подошел к Ае.
– Хотел напроситься к тебе в гости. Обсудить, ну и заодно отметить первый рабочий день. Что скажешь?
Ая пожала плечами:
– Ладно. Записывай адрес. Вечером жду тебя.
Отправляясь в гости, Егор купил для Аи большой букет роз. В конце концов, все женщины любят цветы – это же известно, но оказалось…
Впустив его в прихожую, Ая улыбнулась: «Входи», – но вдруг улыбка сползла с ее лица. Не отрываясь, она смотрела на розы в его руках. Егор протянул ей букет и тут же понял, что сделал что-то ужасное, непоправимое. Ее лицо исказилось, губы задрожали.
Она выхватила у него розы, выскочила на лестничную площадку и бросила их вниз – лететь через все этажи. Изумленный Егор смотрел на Аю, которая тяжело, словно ей не хватало воздуха, дышала, вцепившись в перила.
Впрочем, через минуту она справилась с волнением, и к Егору повернулась обычная Ая.
– Извини, не люблю цветы, – бесстрастно сказала Ая, – никогда мне их больше не дари.
Егор кивнул:
– Ладно.
Решив перевести все в шутку (а что ему еще оставалось?), он спросил:
– А что тебе дарить? Конфеты? Домашних животных?
– Я не ем сладкое. И не люблю домашних животных, – отрезала Ая. – Мне вообще ничего не надо дарить. Обойдемся без этого. Входи в квартиру.
«Кажется, я попал в чертог Снежной королевы, – усмехнулся Егор, войдя в гостиную, – вот уж не думал, что он выглядит как среднестатистический московский пентхаус».
Между тем хозяйка пентхауса забралась с ногами на подоконник и о чем-то задумалась – не иначе мысленно слагала из снежинок слово «Вечность». При этом до гостя ей, очевидно, не было никакого дела. Пришлось ему забыть про гордость и напомнить о себе:
– Эй, может, мне лучше уйти?
Ая очнулась и вскинула на него свои – чистый лед – глазищи: а, это ты?! Но вслух сказала, что он может остаться.
Егор пожал плечами и сел на футуристический диван внушительных размеров. Обведя глазами гостиную – сто метров безупречного дизайнерского пространства, Егор заметил, что Ая «неплохо устроилась».
– Хочешь выпить? – предложила Ая.
…Да, с розами Егор ее напугал. После той ночи она действительно не могла видеть цветы, особенно розы; в детстве у нее могла случиться истерика, если она вдруг где-то их видела. Такая вот розофобия… Впрочем, Егор, конечно, ни в чем не виноват – откуда ему знать… Ей стало неловко – кажется, она его обидела. Чтобы разрядить неловкую ситуацию, она предложила ему вина. Сухое красное из ее любимой Тосканы…
В рубиновом бокале солнце, небесная лазурь Тосканы и воспоминания о той поездке по Италии, в которой они со Стасом были вместе. «А вот об этом я думать не буду, – вздохнула Ая, – и я не в Италии… Я в холодной, осенней Москве, на руинах собственной жизни, пью вино с чужим мужчиной, которому интересна, кажется, отнюдь не как женщина, а как диковинная зверушка, занятный объект исследования». Что у Егора к ней некий исследовательский интерес, она поняла сразу. Угадала безошибочным чутьем. Другая бы, наверное, приняла за чистую монету его внимание, подумала бы, что он очарован ею, влюблен, но только не она. Впрочем, такие правила игры ее как раз устраивали: она тоже заинтересована в нем только как в напарнике по опасному делу, и ничего личного, ничего…
Егор налил ей еще вина, спросил, что она думает о коллегах – сотрудниках «Четверга». Ая усмехнулась – представить более разношерстный коллектив просто невозможно. Все исключительно своеобразные. При этом антипатий у нее ни к кому не возникло, за исключением бородатого придурка. Вот уж, кажется, законченный болван! А с остальными она сработается.
– Сумароков и впрямь идиот, – согласился Егор, – хотя вопрос про психологическую помощь он задал правильный. Если честно, я и сам не понимаю, какой смысл в нашем агентстве и можно ли в принципе помочь взрослому сложившемуся человеку разрешить его «психологические проблемы».