Трибуны визжали в восторге, взрывались хлопушки, разбрасывая конфетти.
Игроки замерли, боясь пошевелиться: только бы не сорваться, только бы не сорваться!..
Ритм нарастал, гурии танцевали все быстрее и задорнее.
Дискриминация, подумал Макс. В команде две девушки и три зооморфа. Так где же обнаженные плейбои и трансгены?!
Игроки затаили дыхание и закрыли глаза – слишком велик соблазн, нельзя смотреть, нельзя вдыхать феромоны.
Юная блондинка, почти девочка, опустилась на колени позади Макса. Чтобы не обернуться, он ущипнул себя за ухо. Боль должна отрезвлять. Должна! И все-таки Макс обернулся. У девочки было просто ангельское личико. Она так похожа на Эльзу, жену Макса! Сами собой возникли мысли о первородном грехе, ребре Адама и компоте из сухофруктов с древа познания добра и зла.
Блондинка – само смирение. Слушаю и повинуюсь, о, мой владыка. В ее ласковом взгляде читались покорность судьбе и готовность исполнить любой каприз господина. Позы, ласки, контрацептивы – все что угодно.
Макс стиснул зубы, вытягивая из памяти самое мерзкое, что было в его жизни: свалка, гниющие трупики крыс и белесые черви в испражнениях… Не надо, ну пожалуйста. Почему? Почему именно на него обратила внимание красотка?!
По какому признаку девицы из группы поддержки выбирают жертвы? Их выбор не зависит от формы одежды. Быть может, Макс просто приглянулся, заинтересовал, ну не урод же он, не старик беззубый…
Танцовщица стянула с Макса шорты. Напряженный, распухший от переизбытка крови орган вырвался на свободу.
Музыка.
Ритм.
Мцитури трясло, рот его беззвучно открывался.
Остренький язычок блондинки коснулся его мужественности, лакированные ноготки пощекотали мошонку. Макс тяжело задышал. Ему не хватало воздуха, пот заливал глаза.
Шорты уже на щиколотках.
Трибуны в экстазе.
Охрана начеку: вот-вот.
Музыка, ритм – это не ударник лупит по барабану, это молоток вбивает гвозди в крышку гроба, это рыдания вдовы.
Перевитые венами, сухие и костлявые, как у заключенного концлагеря, – это руки Макса, которые судорожно подергиваются. Очень тяжело контролировать себя, если мучительно хочется подтолкнуть затылок блондинки, чтобы насадить ее на себя. Сделав это, Макс тотчас умрет. Возможно, от оргазма. Но скорее всего – от электрошока. И потому пальцы впились в потное лицо. Выжить! Последняя игра. Финал. Ради этого Максим Мцитури вытерпит все что угодно!
Игриво намотав на палец прядь волос, девица улыбнулась крошечному вертолетику, подлетевшему к ее лицу. А теперь воздушный поцелуй мамочке.
– Ах, ох, ох-хо-хох! – застонала красотка, лаская свою промежность.
Вертушка спикировала поближе к девичьему лобку. Лучшие моменты финального матча надо в подробностях запечатлеть для истории.
– Я нравлюсь тебе, зайчик? – Блондинка сжала в кулаке орган Макса.
– Да-а-а! – Белесая струя брызнула на юное личико.
Девушка рассмеялась. Взглянув на нее, Макс заметил веснушки под тональным кремом. Как же она похожа на Эльзу! Всхлипывая, он заправил в шорты свое хозяйство.
Вдруг музыка оборвалась.
Тишина.
Ни вздоха, ни шороха. Трибуны словно вымерли.
Охранники опустили стрекала электродами вниз.
Группа поддержки выполнила свою миссию. Шоу удалось. Зрители обожают секс и боятся смерти. А если совместить – прайм-тайм гарантирован. Парни из обслуживающего персонала принесли танцовщицам черные пластиковые пакеты на молниях – точно такие же используют при транспортировке трупов. Креативно, ага. В пакетах что-то типа образцов формы «Вавилон Профи» – желто-голубые майки и трусики-бикини.
Одевшись, девицы под оглушительные аплодисменты поднялись в третий сектор восточной трибуны. Танцовщицы всегда сидят в третьем секторе и всегда на востоке.
Как ни прискорбно, но боливийцы получили преимущество в одного игрока еще до начала игры.
Похоже, финал будет жарким.
Глава 26Муха в янтаре
Стас засуетился, дернул резче – вспышка обожгла пальцы.
Бегом, назад, залечь, спрятаться! Сейчас как жахнет!
И ведь жахнуло, а то. Вот только залечь Сокол не успел. Ударная волна толкнула его в спину, от грохота он тут же оглох. Вообще-то он должен был рухнуть на пожухлую траву, которую видел перед собой широко открытым глазом, но почему-то не рухнул. Он застыл над землей – как был, в падении, так и застыл. А вокруг него словно вмерзли в лед языки пламени. Причем льдом стал воздух. Стас хотел было выставить перед собой руку, чтобы на нее опереться, смягчить удар, но у него ничего не получилось. Ни одна мышца не слушалась. Даже глаз видел только то, что было непосредственно в поле его зрения!
Да что же это?!
Старый Сокол умер? И духи решают, что с ним делать, а пока что засунули его в янтарь, как муху?
…и повелел Махэо войти в ту землю, и жить, и плодиться, ибо плодородие угодно ему и есть хорошо…
…и были в ней два плода, и бились они в утробе ее, и сказала она: один человек выйдет из чрева моего, но кто второй?..
…Махэо рассмеялся. Одно племя было, сказал он, а будут два отныне. И народ один убьет второй, но кто кого?..
Эй, Сокол, а не рано ли ты сдался? Неужто мины таки одолели тебя даже тут, в загробном мире? Ведь даже Махэо не знает кто кого, а тебе так точно уже нечего терять. Сражайся!
Но как?!
А вот так!
Стас открыл рот – получилось! – и тут же в него хлынуло что-то вязкое, забилось в глотку, обратно не выплюнешь. Лед плавился, языки пламени тускнели, уступая место серому студню, окружившему Сокола со всех сторон.
…и сказала она: ты рад, мой бог? я умираю, и что мне в плодородии и двух плодах?..
…и Махэо ответил: я заберу лишний плод, отдам его клубню первородному, но никто из людей рода твоего не увидит счастливой земли, обещанной мною отцам вашим…
…и был гнев, и была ярость, и великое негодование было…
…и потому сокрытое принадлежит одному лишь Махэо, открытое – нам и сынам нашим, чтобы помнили и поклонялись…
Стас обязательно увидит счастливые земли. Он так решил еще в детстве, когда впервые услышал легенду о сотворении мира. Вот только бы выбраться из студня!
Руки Сокола опять ему послушны. Он выставил их перед грудью, но не смог выпрямить, что-то мешало. Ногами уперся в ограничитель, оттолкнулся – и стукнулся головой во что-то твердое. Куда бы его ни поместили духи, это место Стасу не нравилось. Но это уже кое-что, уже повод поразмыслить о том, как отсюда выбраться…
Танец Солнца исполняют, когда бизоны разжирели и вишня в соку. И если ты храбр, щедр и дух твой в силе, то шрамы от ран, полученных в Танце, принесут тебе уважение не только соплеменников, но и врагов. С огромным удовольствием Стас подвергся бы мучениям – повисел бы на столбе вниз головой, радуясь тому, что мудрые старцы срезают с него пласты кожи и кусочки мяса, – если бы этим можно было заменить путь на Другую Сторону и вязкий студень, из которого нет выхода.
Стас на Другой Стороне, янтарь ни при чем. Он все еще воин така, а не муха. Спасибо хозяйке трамвая, она помогла ему добраться туда, где заточили Лизу. А раз так, он выберется из ловушки! То, что сделано одним человеком, может быть сломано другим. Так говорил отец Старого Сокола.
Внезапно мутный студень стал прозрачным. Стасу пришлось зажмуриться, так ярко ему светили в лицо. Кто светил? Перед тем как Старый Сокол закрыл глаз, он успел заметить странного старика с какой-то штукой в руке, из которой вырывался ослепляющий луч.
Стас ткнул кулаком перед собой, но лишь расшиб костяшки о невидимую преграду. Хоть студень и стал прозрачнее и жиже, он никуда не делся.
– Молодой человек, вы наконец-то очнулись или мне это кажется? – услышал Стас звонкий голос и несмело взглянул на старика.
Старик улыбнулся:
– Так чего вы там сидите? Выходите уже, милости прошу!
Что-то чвякнуло, вжикнуло, сдвинулось, выпростав студень из той ловушки, в которой очутился Сокол, по телу приятно зашарили потоки теплого воздуха, сердце радостно забилось. Воин така откуда-то знал, что скоро его освободят.
И предчувствие его не обмануло.
Если бы Старый Сокол обладал достаточным объемом знаний, он бы понял, что после перехода на Другую Сторону очутился в неком подобии барокамеры. А точнее, в очень дорогом и секретном приборе – материализаторе, который спецы Технопарка шутя называли «жарочным шкафом» за то, что именно в нем за считаные минуты происходило величайшее таинство природы: создание из простейших элементов такого сложного существа, как человек. Для того чтобы смонтировать из аминокислот того же Стаса, нужно было затратить уйму энергии – целой атомной электростанции не хватило бы для акта творения. Но это как раз и не было проблемой. Ибо переход в реальность сопровождался большим выделением теплоты, которая преобразовывалась…
– Меня зовут Оймикадо. – Старик хихикнул и сам испугался своего смеха, очень негромкого, кстати.
Это ж чем надо было запугать человека, чтобы он боялся собственного смеха? Стас опасливо оглянулся по сторонам, но ничего страшного, кроме пыльных колб, луж масла на полу и паутины в углах, не заметил. Жирные коробки из картона, в которых копошились тараканы, тоже могли испугать всякого, кто уважает чистоту, но… Лавируя между масляными пятнами, по полу шмыгнула крыса и скрылась в дальнем, темном углу.
– А я – Старый Сокол. Или Стас.
– Я знаю. – Старик постучал пальцем по блестящей пластине, на которой что-то было нарисовано – какие-то непонятные знаки, вроде бы буквы, но в то же время и нет. – Тут написано, что ты опознан как объект «Старый Сокол», племя така, ареал Отшельника, квазиреальность номер один.
Из сказанного Стас понял только то, что пластина много чего порассказала о нем. Умная вещь. Наверное, такая же хорошая, как холодильник. Вот бы показать Углю Медведя, он бы вмиг разобрался, что это и как работает.