— Почему мы начали обучение именно с этих навыков? — поинтересовался я.
— Сам должен понимать, мальчик. База — есть база. Без неё никуда. Однако даже база многим тяжко даётся. Абсолютное большинство солдат не в ладах с этим навыков. Им куда проще бесконтрольно использовать свою уникальную ветвь магии. Вот только твоя ветвь куда мощнее, чем у многих, поэтому без освоения базы ты не будешь ни на что годен.
Меня распирало от вопросов. В прошлой жизни я много учился, но в конечном итоге обучение в медицинском и уроки карате никак не украсили мою жизнь. Здесь — всё иначе. Я чувствую страстную непреодолимую тягу к освоению магии. Магия — мой путь к вершине этого мира.
— Как быстро я смогу освоить базу? — спросил я.
— Много вопросов, любознательность — это хорошо, — улыбнулся Салтыков. — Всё зависит от твоего рвения. Но мой особняк ты покинешь лишь тогда, когда я воспользуюсь 75 % своей силы и ты сможешь сразиться со мной на равных. Ты понимаешь, зачем это нужно?
— Чтобы я мог побеждать, используя психо-цепь лишь в случае острой необходимости? — предположил я.
— И да и нет, Саш. Ты не улавливаешь одну очень важную вещь. Вспомни, какая основная проблема, из-за которой тебя ко мне прислали.
— Я не могу контролировать свою силу и убиваю всё, что движется, — не без иронии ответил я.
— Верно. Научишься равномерно распределять магию по телу — не будет проблем с контролем. Будешь своими зарядами давать Беркутову прикурить, когда надо. И в то же время будешь способен распотрошить врага в любой момент. Овладеешь базой — станешь сдержаннее и мощнее одновременно. Это понятно?
Я кивнул. Усвоить эти уроки — было для меня первостепенной важностью.
— Однако учти, мальчик. Все испытания будут проходить для тебя на волосок от смерти. Я не шучу. Только так ты сможешь раскрыть свой истинный потенциал.
Смерть в мои планы не входит. Однако рядом с Салтыковым я чувствую себя так, будто старик может вышибить из меня жизнь в любую секунду. Нужно поддерживать концентрацию. Всё время.
Последующие пять дней я сутки напролёт посвящал себя тренировкам. Все мышцы тела жгло, будто их накачали кислотой. Первые две ночи я спал, как убитый, но, начиная с третьей, Салтыков взялся атаковать меня во сне. Не откатись я вовремя — старик, лишил бы меня жизни, и глазом не моргнув.
Той ночью, отбиваясь от атак старика, я скрылся в саду. Наша битва продолжалась до изнеможения обеих сторон. Тогда-то я смог впервые противостоять 50 % его силы. Удовлетворенный Салтыков ушёл спать, а я рухнул без сил посреди деревьев и проспал до обеда на холодной земле.
Четвёртый и пятый день довели ситуацию до абсурда. Николай Антонович заставлял меня пробегать многокилометровые дистанции, а сам попутно покушался на мою жизнь.
Упал — отжался — увернулся от атаки, упал — отжался — парировал — атаковал в ответ. И так каждый час.
Жрал я, как исхудавший лев. Завтрак, обед и ужин стали моими любимыми занятиями, в основном по той причине, что во время еды Салтыков меня не трогал.
Разумеется, до пятого дня. На пятый день моего проживания в особняке, Николай Антонович метнул в меня нож во время обеда, но перманентное укрепление тела спасло меня от глубокой раны.
Мои мышцы росли не по часам, а по секундам. Салтыков не жалел маны и вливал её в меня вёдрами, что позволяло мне восстанавливаться и вновь бороться за свою жизнь.
Вечером пятого дня Николай Антонович впервые предложил мне то, чего я был лишён всё это время.
— Ну что, мальчик, как на счёт короткого перерыва? — спросил он.
— Что-то я чую какой-то подвох в вашем предложении, — с недоверием ответил я.
Слова вырывались из меня обрывочными рывками, лёгкие ещё не успели прийти в себя после полумарафона.
— Никакого подвоха. Попьём чаю на веранде, насладимся природой. Ты заслужил отдых, — сказал Салтыков.
Я принял горячий обжигающий душ. Это стало моей привычкой. Нужно хорошенько прогреть мышцы — и завтра они будут болеть меньше.
Я — пять дней назад, и я — сегодня — это два разных человека. Ну и рельеф! Массы я набрал за эти дни не так много, но тело окрепло, и я перестал походить на жертву немецкого концлагеря. В прошлой жизни я убил годы, чтобы достигнуть такого качества мышц. Мне всё больше и больше нравится здесь, несмотря на постоянный каждодневный риск подохнуть.
Я нарядился в чистую, отдающую приятным ароматом стираную одёжку и направился к выходу во двор. Удивительно, я провёл в этом доме чуть меньше недели, но так и не обнаружил других обитателей особняка. Не может быть, чтобы Салтыков и Петька жили тут вдвоём. Кто-то регулярно готовит, стирает и убирается в особняке. И при этом очень хорошо скрывается…
Я вышел на веранду. Николай Антонович уже сидел в плетёном кресле за столиком и попивал чай.
— Присаживайся, Александр. Налей себе чаю, не стесняйся, — вежливо предложил он.
Со стороны — такой милый добродушный старичок. Но меня теперь не обманешь. Я знаю, какой монстр-садист скрывается под его сморщенной шкурой. Знаю, какие клыки торчат под этой ухоженной бородой!
Я взял фарфоровый чайничек и налил в кружку горячего чаю. Аромат трав наполнил мои лёгкие и подарил приятный уют и покой. Я рухнул в креслице и дал своим мышцам «выдохнуть».
Кайф…
— Ну что, мальчик, не пожалел о том, что Виталий Фёдорович прислал тебя ко мне? — хитро прищурив лисьи глаза, спросил Салтыков.
— Буду откровенен, Николай Антонович, — начал я. — Лучше висеть на петле, чем иметь такого врага, как вы.
Салтыков рассмеялся, обнажив чистые белые зубы.
— Куда лучше иметь вас в роли тренера, — добавил я. — Да, палку вы перегибаете — мама, не горюй! Но оно того стоит. Я чувствую приток сил.
— Рад, что ты по достоинству оцениваешь мои уроки, — отпивая чай, ответил Салтыков. — Не могу и тебя оставить без комплемента, мальчик. Ты — один из немногих, кто в полной мере справляется с моими нагрузками. Этим не мог похвастаться даже командир Беркутов, между нами говоря, разумеется.
— У меня есть цель, — пожал плечами я. — И я к ней иду.
— Дело не только в этом. У всех моих учеников была цель. Просто ты, в отличие от остальных, — Салтыков наклонился вперёд и посмотрел мне в глаза, — не боишься умирать.
Да нет, не может такого быть. Старикан явно надумывает лишнего. Любой человек боится умирать. И я — не исключение.
— Сомневаюсь, Николай Антонович, я…
— Нет, Перекрёстов, ты ошибаешься, — перебил меня Салтыков. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Но твой страх — лишь инстинкт самосохранения. Самой смерти ты не боишься. Будто уже однажды пережил смерть и понял, что в ней нет того, чего стоит бояться.
Драть меня за ногу… От его лисьих глаз ничего не укроешь. Старикан в корень зрит! Нет уж, дальше ему копать я не позволю.
— В тот день, когда в ходе магического ритуала я получил эту магию, — начал объяснять я, — я не только потерял память, но и ощутил будто вместе с памятью ушла моя жизнь. Будто заново родился, если уж на то пошло.
Лучшая ложь — та, в которой есть доля правды. Про скачки между мирами здесь точно никому знать не следует.
— Вот как… — улыбнулся Салтыков. — Это многое объясняет.
Почему? Почему мне всё ещё кажется, будто старый командир видит то, что я от него скрываю?
— Раз уж мы разговорились на столь откровенные темы, Николай Антонович, — я решил перевести разговор в другое русло. — Позвольте и мне задать вам один нескромный вопрос.
— Почему бы и нет? — согласился Салтыков, явно почувствовав интерес.
— Что конкретно я увидел в вашем сознании пять дней назад? Почему в ваших мыслях были сожаления… Будто вы могли стать главой клана, но не стали.
Лицо Салтыкова стало чуть более серьёзным. Нет, он не разозлился. Просто я в очередной раз затронул тему, которая больше всех остальных его беспокоит.
— Если мой вопрос неуместен, я удовлетворюсь молчанием, — добавил я.
— Нет, Александр. Уместен, — ответил Салтыков. — Скажи, тебе что-нибудь известно о том, как наследуется титул главы клана?
Я вспомнил инструктаж Орлова. Охмелевший Володька мне все уши этим прожужжал.
— Поскольку во главе клана стоит граф или князь, его власть переходит от отца к сыну, — повторил я слова Володьки.
— Верно, — кивнул Салтыков. — Но существует одно дополнительное правило. Главный совет клана, именуемый Советом Рук, может поднять вопрос о смещении главы, если по какой-то причине правитель потерял уважение в глазах остальных. Бывает и другая ситуация — глава сам отказывается от своих полномочий и передаёт власть другому.
— Ого, — удивился я. — Выходит, власть главы не абсолютна?
— Пойми, мальчик, наш мир строится не на отношениях «глава-подчинённый». В основе всего лежит уважение. Будь ты хоть трижды император, хоть правитель всей планеты Земля. Если тебя не уважают — у тебя нет власти.
— Урок усвоил, — кивнул я. — Так к чему этот экскурс?
— Не торопись, — осадил меня Салтыков. — Как считаешь, Саш, что происходит с семьей главы, когда того смещают?
— Хмм… — я задумался. — В зависимости от ситуации. Если глава ушёл добровольно — его семью защищают, если нет — истребляют.
— К счастью, ты ошибаешься, — ответил Николай Антонович. — В обоих случаях семью главы защищают после его ухода. Даже если предводитель клана противится воле людей и оказывается убит, его семью всё равно никто не бросает.
Я молча слушал Салтыкова, пытаясь понять, к чему он ведёт. Мою голову посетило уже большое количество догадок.
— Мой отец — князь Салтыков — был предыдущим главой клана Московского района, — заявил командир. — Как думаешь, как он потерял свой пост?
— Его сместили, — понял я.
— Верно, — кивнул Салтыков. — Мой отец был жестоким человеком, очень властолюбивым и тщеславным. Наш нынешний глава — Алексей Петрович Меншиков, будучи молодым и сильным одолел моего отца и стал князем, который ныне нами управляет.
Меншиков… Эта фамилия невольно всплыла в моей голове знакомым отблеском. Граф Сергей Меншиков. Тот молодой болван, которого я спас от Пижона в самом начале своего пути. Выходит, я сохранил жизнь нашему будущему главе?