Наше положение было похоже на рассказанное. Работы еще было много, а хлеб кончался. Идти за ним в село — значит, потерять несколько дорогих суток в то время как стояли погожие дни. Захаров не только по привычке собирал крошки, но и воспитывал бережливость и осмотрительность у молодых рабочих.
К месту и к делу рассказанная притча о крошках запомнилась на всю жизнь, и, чего греха таить, не раз случалось на практике убеждаться в охотничьей мудрости…
Вершины сопок юго-западной части хребта Турана — это камни и густые заросли кедрового стланика, непреодолимые для оленей и лошадей, да и для пешехода весьма трудные. Нижние части склонов пологие и сплошь покрыты марями. Лошадь по марям не ходок. По крутым склонам спускаются шлейфы курумов, тут уж ни лошадь, ни олень не пройдет — нужно обходить. Плыть тоже нельзя ни на плоту, ни на оморочке. Все речки только здесь и начинаются. Это сплошные каменные глыбы, среди которых шумит, извиваясь, ручей. Да и для оленей, и для лошадей не вдруг найдешь корм в этих сырых и каменистых местах. Поэтому отряд географа Нади Сеютовой, которой достался такой райончик в четырехстах километрах от первого населенного пункта, был не совсем обычный. Для транспортировки инструментов, лагерного оборудования и минимума продуктов были наняты рабочие-носильщики. Само собой, подобраны ребята самые здоровые, рослые, мускулистые. И вот девушка среднего роста, не слишком сильная, только что со студенческой скамьи оказалась начальником и повелителем одиннадцати молодых людей гвардейского сложения и весьма по-разному воспитанных и настроенных. По крайней мере половина их были судимы.
Принять такую команду и отправиться в богом забытый район Надю не заставляли в порядке трудовой дисциплины. Наоборот, начальник партии и даже начальник экспедиции отговаривали ее от такого решения.
Экспедиция была большая и по тем временам богатая. Больше полтысячи разных сотрудников работали в ее составе. Три с лишним десятка съемочных полевых отрядов, почти десяток отрядов строителей геодезических знаков, геодезисты, топографы, географы, целый флот катеров, лодок и оморочек с соответствующими командами курсировали, обслуживая полевые отряды, по Зее, Селемдже и Бурее с их бесчисленными притоками. На трех аэродромах базировалась летная группа с тяжелыми съемочными и легкими оперативными самолетами, со штатом летчиков, аэрофотосъемщиков, фотограмметристов, фотолаборантов. Наконец, масса проводников-оленеводов и коноводов, радистов, хозяйственников, начальников таежных баз с продовольствием, спецодеждой, экспедиционным оборудованием и инструментами. Конечно, в такой экспедиции были возможности обеспечить транспортом отряд девушки-инженера, тем более что инженеров в то время было далеко не густо, а девушек — начальников отрядов только две.
Однако сама девушка носила комсомольский «билет не в кармане — в себе», как сказал поэт Безыменский, к званию комсомольца относилась удивительно бережно и ответственно. Она не привыкла отставать в работе от мужчин, и это одно из проявлений женского достоинства было в ее жизни не менее важным, чем комсомольская честь трудных времен первых пятилеток. Считая студенческие производственные практики, Надя уже четвертый летний сезон первой из исследователей изучала труднодоступные таежные районы. Естественно, что за этот срок работы и учебы у столь строгого учителя, как сибирская тайга, вырабатывается не только опыт, но и некоторым образом мировоззрение.
Предварительное изучение района работ по аэрофотоснимкам и по расспросам показало полную непригодность лошадей и лодок для передвижения, а олени за последние годы ужасно надоели Наде. С ними производственное задание вовремя можно выполнить разве только случайно. Десять — пятнадцать оленей, которых обычно выдавали географическим отрядам, за ночь уходили куда хотели. Только природные следопыты — эвенки со своей неисповедимой наблюдательностью и каким-то чутьем могли обнаружить их в тайге. На поиски оленей тратилась масса времени, а осенью бывало и целый день. После привода в лагерь их нужно вьючить по десять — пятнадцать минут каждого. Получалось минимум два с половиной — три часа. После такой работы проводник, естественно, уставал. Ему нужен был обеденный перерыв, и он пил чай, пока олени стояли навьюченные. А уже после начиналось движение. Вечером, когда исследователь облюбовывал прекрасное место для изучения и ночлега, рассчитывая, что, пока ставят палатки, разводят костер и готовят ужин, а утром завтрак, можно выбить шурф, описать почвы и скалистые обнажения, собрать гербарий и замерить скорость течения ручья, оленевод вдруг говорил:
— Однако место шибко худой. Корм нету. Олень ходи, ходи, его кусай нету, потеряйся. Как его ищи?
И вот нужно с тяжелым вздохом сожаления оставлять выгодное для раскрытия тайн природы место и уходить, подчиняясь требованию оленьего желудка, его психологии и соображению. А что он там сообразит, не узнаешь же! Выходит, не человек, а олень руководит отрядом. Без оленя раза в два быстрее работу можно выполнить. Не всегда же желудку стоит руководить всеми поступками и действиями!
Начальство пошумело, пошумело в протестах против бестранспортной работы, но разве можно переспорить женщину, раз она что-нибудь решила? Да и расчет, как дважды два, показывал, что Сеютова права.
С рабочими в тех безлюдных местах было неважно. В труднопроходимую тайгу шли либо люди, одержимые жаждой приключений и поисков неизведанного, которых в то время, кроме географов и топографов практически не было, либо охотники, предпочитавшие появляться в тайге зимой, либо те, которых никуда больше не принимали. Вот как раз те, которым стало некуда податься, кроме крайне трудной таежной экспедиции, и составляли большую часть сеютовского отряда. Однако молодой инженер-географ расчетливо составила план работы и сформировала свой отряд. Надя рассчитала, что, кроме дождливых дней, не будет терять времени на длительные остановки и с утра до поздней ночи отряд должен двигаться по исследовательскому маршруту. При этом план съемки выполняется раньше срока, а значит, рабочие больше заработают и плюс премия. Кроме того, при горно-таежных походах с полной выкладкой рабочим будет не до эмоций, и Надя надеялась, таким образом, оградить себя от случайных мужских порывов. Кроме того, сверх восьми необходимых носильщиков Надя взяла двух практикантов Новосибирского топографического техникума не только для прохождения практики, но и в качестве сознательного ядра отряда. Девятый же, зачисленный маршрутным рабочим, был специально определен в качестве личного телохранителя. Нет, это не был самый здоровый Голиаф. Наоборот, сообразуясь с истиной, что сила женщины в слабости, на эту должность был подобран несовершеннолетний, неопытный и физически довольно слабый мальчонка. Надя, в прошлом воспитанница детдома, специально потратила несколько дней на поиски такого парнишки в детдоме на должность морального телохранителя. Они все лето и ходили вместе по сопкам и спали в одной палатке.
В центре площади съемки отряда еще зимой построили лабаз и завезли большой ассортимент продуктов. По краям района построили еще два лабаза с минимальным запасом продуктов на всякий случай. От края района до центра суток двое ходу, если идти с темна до темна, и от него до вспомогательных лабазов столько же. Но если идти с исследованиями, описанием геологического строения, почв, растительности, всех ручьев — словом, всем тем, чем занимались географы того времени, да еще копать почвенные ямы, собирать образцы и гербарий, рубить, промывать, дешифрировать аэрофотоснимки и составлять разные определенные инструкцией карты, то и за месяц не дойдешь.
Легко себе представить, как трудно прокормить семейку в дюжину здоровых людей, в неограниченном количестве и круглые сутки потребляющих чистейший таежный воздух, ведущих здоровую физическую работу от сна до сна на лоне располагающей к аппетиту природы и не менее двенадцати часов в сутки теряющих изрядное количество пота. Ели, конечно, все досыта — иначе и настроение, и работа не те. При таких обстоятельствах через несколько дней исследовательских маршрутов в продуктовых рюкзаках начало обозначаться дно. Тем не менее рюкзаки не пустели. Вместо продуктов их заполняли образцы камней, почв, которые оказались еще тяжелее продуктов. В данном случае мудрость Эзопа, научившего человечество еще несколько тысячелетий назад брать самую тяжелую корзину с продовольствием и под конец пути идти налегке, в дальневосточной тайге оказалась неприменимой.
До центрального лабаза было еще порядочно, а Наде хотелось до муссонных дождей закончить съемку самого трудного участка. Она начала принимать меры экономии. Установила двухразовое суточное питание, норму суточного потребления сухарей, крупы, сахара, чаще стала отпускать двух-трех рабочих на охотничий промысел, пока остальные били шурфы. Ни грибов, ни ягод еще не было. Правда, на гольцах попадалась прошлогодняя заморенная брусника, водянистая и терпкая.
В начале ребята шутили и посмеивались и над начальницей, и над катастрофически тающими продуктами, и над своим положением. Но через несколько дней началось постепенное накопление усталости от недоедания, и наиболее сильные рабочие начали мрачнеть.
Как, к сожалению, часто бывает в таких случаях, тайга будто вымерла. Только изредка попадался какой-нибудь зазевавшийся рябчик или дикуша, а все остальное, более существенное, способное не только раздразнить, но и утолить голод, исчезло напрочь. Что за еда — один рябчик на двенадцать голодных душ? Только на ужин нужно минимум двенадцать взрослых рябчиков, чтобы мало-мало почувствовать, что в желудке что-то есть, а чтобы насытиться, необходимо по два рябчика на человека.
Однажды за скудным ужином начался уже откровенный ропот. В довольно решительных тонах начальнице предложили идти к лабазу без работы. Она же сказала, что утро вечера мудренее, надеясь, что ночной отдых ослабит категоричность требований рабочих. За завтраком были съедены все остатки съестного, кроме соли и чая, но Надя, призвав на помощь всю убедительность и логичность доводов, уговорила рабочих при полном молчаливом нейтралитете практикантов еще на день работы вместе с приближением к лабазу. Мол, соль есть, а мясо в тайге найдется.