Кроме топографического дешифрирования и заполнения топографических журналов, все остальные пункты циркуляра касались непосредственно вопросов учебных практик, которые мы проходили на первом и втором курсах за селом Воробьево, именно там, где теперь кончается территория нового здания Московского университета. Такое состояние дел воодушевило начальника партии.
— Отлично! Значит, вы сможете вести топографический журнал, а то ведь техников-топографов не обучали ни геологии, ни почвоведению, а журналы заполнять требуют, раз их напечатали.
И он для примера показал топографический журнал, заполненный техником-топографом и забракованный начальством.
Журнал представлял собой общую тетрадь в твердых корках. Каждая страница требовала множества сведений. На первой странице было напечатано «Геология» и оставлено около 60 строк для повествования о строении земной коры в данном районе съемок. В журнале же стояла буква Z, что означало честное признание топографа в некомпетентности по части геологического строения его участка. На нескольких страницах требовалось дать характеристику рельефа. Здесь всего на одной строчке стояло: «Рельефа нет». Очевидно, топографу попалась равнина. На следующей странице следовало дать сведения о почвах. И здесь была заполнена лишь одна строчка: «Почвы вспаханы». А вот о каких почвах — подзолистых или черноземных, грубоскелетных или суглинистых — шла речь, не было известно.
После ознакомления с такими записями и содержанием требований мы воспрянули духом и заверили, что заполним не только по одной строке, а по нескольку страниц на каждый раздел журнала, только бы посмотреть все это непосредственно в поле. Удовлетворенный начальник партии приступил к обучению нас основам топографического дешифрирования, то есть тому делу, в котором он «собаку съел», хотя лишь всего один год существовала аэрогеодезическая съемка в Советском Союзе.
Обучение шло успешно, начальник был доволен и начал хвалить район, вверенный ему для топографической съемки.
— Вам, надо сказать, повезло. Забайкальская тайга — это садик по сравнению с сибирской или, того хуже, с дальневосточной тайгой, куда попали ваши товарищи. Дождей тут мало. В болотах не утонешь. Заблудиться почти невозможно, имея такой прекрасный и исключительно точный аэрофотоматериал. Район весьма фотогеничен, и вы в этом убедитесь завтра же на практическом дешифрировании.
Для первого опыта решили взять площадь в половину топографического листа, разделить ее на равные участки между всеми географами и описать вместе с дешифрированием — так, чтобы это служило эталоном для дальнейших работ. Общими усилиями составили краткую инструкцию-вопросник, на что обращать внимание при полевом исследовании и что выделять на аэрофотоснимке.
Девушкам дали участки с селами, а самые дальние, таежные, достались наиболее крепким старшекурсникам. Решили, что девушки будут изучать свои участки по двое, чтобы никто не обидел, а мужчины могут ходить и по одному. Сейчас строжайше запрещено посылать в тайгу исследователей в одиночку, тогда же как-то мало доходила серьезность этого правила и до исполнителей, и до начальников, и сплошь и рядом человек один уходил на несколько дней и в тайгу, и в горы.
Следующий день был занят снаряжением и подходом к участку работ. Снаряжение мое нехитрое: полевая сумка с аэрофотоснимками и полевым дневником, анероид в другой сумке, на поясе геологический компас и охотничий нож, который я успел купить у бурята, за плечами крохотный (теперь таких не делают) рюкзак с тонким одеялом, солдатским котелком, ложкой, кружкой, пшеном, хлебом, баночкой масла, сахаром, солью, в руках геологический молоток и плащ через плечо. Одежда в точности соответствовала одежде географа из популярного в то время приключенческого кинофильма «Золотое озеро»: пестрая ковбойка, новые ботинки и брюки, правда основательно проношенные.
Участки Лизы Цирюхиной, Димы Борисевича и мой были самые дальние, и поэтому, чтобы добраться до них, нам дали вьючную лошадь с рабочим, который должен был сопровождать Лизу в маршруте.
Рабочий — типичный забайкалец: широкоплечий, кряжистый, широкоскулый, с жиденькой бородой и узкоглазый, хотя и русский. Он не выпускал изо рта самодельную трубочку, на его лице ничего не отражалось, даже если бы случился пожар или землетрясение. Тем не менее, завьючив лошадь, он, почти не глядя на меня, не спеша сказал:
— Однако, паря, обутки у тебя шибко худые — по чепуре[1] на день. В тайгу ичиги надо.
Ичигов у меня не было, а про себя я подумал: всяк кулик свое болото хвалит, а забайкалец — свои ичиги. Неужели они лучше новых хромовых на рантах ботинок? Да и в «Золотом озере» географ был одет именно так, как я.
К вечеру мы достигли места, откуда должны были разойтись в разные стороны. Тропа затухла в кустарнике. Падь сузилась, а сопки как будто поднялись выше. Я облюбовал для ночлега лужайку при впадении одной речки в другую, но рабочий забраковал ее.
— Однако, паря, место худое. Ночью с дабана[2] хиус[3] будет — сгорим.
Пройдя еще полкилометра, он остановился у подножия сопки с густым лесом.
— Вот де баско и без балагана табор будет.
Ночь под открытым небом. Ровно горит костер. Над головой густой шатер пихтовой кроны. Крупные звезды на темно-синем бархате. Наш проводник, подстелив ватник, спит в одной рубашке у костра. Тишина.
Утром бодрое расставание. На самом же деле не так-то уж уверенно себя чувствуешь впервые один на один с тайгой. Но ничего не поделаешь: назвался груздем — полезай в кузов — престиж географа, мужское достоинство, ответственный эксперимент требовали мужества.
Передо мной был выпуклый и очень крутой склон сопки. Местами над его покатостью возвышаются гранитные скалы. Сосны по склону стоят далеко друг от друга. Кое-где разбросаны жиденькие кустики даурского рододендрона. Типчак, полынь, гвоздика, тимьян и другие степные низкорослые травы располагаются несомкнутыми куртинками среди сплошного ковра из сухой сосновой хвои. Взбираться вверх по сухим сосновым иглам в ботинках с кожаной подошвой скользко. Нога постоянно съезжает вниз. Солнце немилосердно жарит. Его лучи почти отвесно падают на склон. Пока я достиг вершины, пропотел так, что даже рюкзак промок до самого одеяла.
Совершенно другим оказался северный склон. Он был пологий и длинный. Солнечные лучи скользили вдоль него. Да их, собственно, и не было здесь видно, так как склон зарос густым и высокоствольным лиственничным лесом. Под его пологом сплошной покров высоких кустов ольховника, рододендрона, кустарниковой березки. Ноги путаются в густой сети багульника, утопают во влажном мху. Вот она, чепура! Ноги никак не выдернуть без привычки из этого зеленого и пахучего капкана. Того и смотри упадешь. Но падать некуда. Со всех сторон плетень из прутьев, листьев, хвои. Все это, как батут, отбрасывает тебя назад. Начинаешь пробираться боком — ветки цепляются не только за рюкзак, но и за нос, уши, пытаются разорвать рубашку.
— Ничего себе садик! Густо насадили! — ворчал я, вспоминая слова начальника партии.
Сейчас у всех студентов имеются наручные часы. В тридцатые годы это считалось большой роскошью и часов у меня не было. По солнышку я еще не привык определять время и вскоре потерял о нем всякое представление. Казалось, что минула целая вечность, а пройдено совсем мало. Самое же ужасное, что вскоре я уже не знал, где нахожусь. Меня окружал густой и высокий лес. Лес в падях, на склонах, на вершинах сопок. Никаких ориентиров. Все сосны или лиственницы на один фасон. Все сопки — близнецы, пади — зеленая муть, в двух шагах ничего не видно. Какое тут исследование!
В этот первый день моих полевых исследований не было выяснено никаких закономерностей, преодолевались препятствия, шла борьба со стихией. Только на второй день, наконец, было замечено, что все склоны, обращенные на юг, сосново-степные, а обращенные к северу — таежно-кустарниковые, несмотря на то, что и в первый день я пересек несколько северных и южных склонов. Не скрою своего разочарования, когда узнал, что буквально все наши географы подметили эту закономерность, так как вообразил, что именно мне посчастливилось обогатить науку. Девушки же, исследовавшие окрестности населенных пунктов, выяснили у аборигенов, что южные склоны называются солнопеками, а северные — сиверами.
Не только физическая борьба с тайгой, но и компас отвлекал внимание от наблюдений за ландшафтом. Уроженцу степей и городскому жителю, мне было трудно ориентироваться в тайге. Я то и дело доставал компас для проверки направления и обнаруживал постоянное отклонение вправо от заданного курса. Первоклассные аэрофотоснимки также не помогали мне. Как будто бы и с натуры снято, но попробуй найди точку, где ты стоишь. На снимке пади все на одно лицо. Стою на вершине сопки, а на какой? Ведь их тут много. Становилось досадно. Нет, заблудиться я не боялся — был уверен, что не потеряюсь. В крайнем случае поверну к югу и приду в жилые места. Боялся, что сорвется самостоятельный маршрут. Вершина полностью залесена. С земли ничего не видно. Сбросил снаряжение и полез на сосну.
Впереди, насколько хватало глаз, расстилались застывшие волны горной тайги. Пади спокойно бороздили пологосклонные отроги Заганского хребта. Вблизи господствовал зеленый цвет. Дальше яркая зелень становилась синеватой. Еще дальше тайга была совсем синей, потом голубой, фиолетовой, и, наконец, на горизонте лиловатый ее цвет почти сливался с серовато-голубым небом. Почти ничто не нарушало строгой гаммы этих холодных красок. Ни дымка, ни блестящей речной ленты, только однообразный, как мне казалось, таежный водораздельный массив. Кое-где небрежными мазками разбросаны темно-зеленые или синие полосы — это кедрачи и пихтарники покрывают каменистые вершины. В нескольких местах, Как заплатки на новой рубашке, наложены коричневатые или изумрудно-зеленые пятна. Это молодые, еще не заросшие или уже покрывшиеся березняком гари. Чувствуется рука человека. Однако не украшают эти лоскуты таежную целину. Скалы, речки, поляны — все скрыла коварная тайга от начинающего географа — попробуй разберись в ее хитростях!