Лицо лысого исказила мерзкая улыбка, и он стал дико хохотать.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Только не дрожи так. Я тебе верю.
Он на мгновение замолчал.
– Но вот что делать с твоим приятелем, ума не приложу.
Вадим немного успокоился и подошел к Алексею, пытаясь говорить с ним как можно увереннее:
– Брось артачиться, Алексей… Ничего ты все равно не докажешь… Девчонка сама избрала себе такую судьбу. Дай им слово – и они нас отпустят.
Алексей удивленно посмотрел на Вадима, затем отвернулся, не желая продолжать разговор. В комнате воцарилась тягостная тишина.
– Вот видите, Вадим, – нарушил молчание лысый. – Ничего не получается. Ваш товарищ – на редкость твердый человек.
– Что же делать? – в отчаянии спросил Вадим.
– Да, собственно, пустяк… Пару кубиков снотворного… Мы сделаем свои дела и отпустим вашего друга. – Он протянул Вадиму небольшой пятикубовый шприц.
– Нет, нет!.. Только не это, – взвизгнул Вадим и попятился к двери.
Валет в два прыжка догнал его и сильно ударил ногой в живот. Вадим как подкошенный упал на пол. Лысый поднял его и подставил к горлу булатный нож.
– Бежать, падла, вздумал, – зло прохрипел он. Вадим побелел и упал на колени.
– То-то, – прошипел лысый и указал ему глазами на стол.
Вадим встал и дрожащей рукой схватил шприц. На мгновение он застыл, осознавая весь ужас случившегося. Наконец, преодолев себя, направился к Алексею, который уже лежал, связанный, на диване.
– Не волнуйся, Алексей, это только снотворное, так надо, понимаешь… – шептал он. – Потом тебя отпустят…
– Уйди, иуда. – Алексей плюнул ему в лицо. Вадим зло сжал губы и схватил его левое предплечье…
Алексей почувствовал, как игла легко вошла в вену, и в этот момент испытал легкое оглушение, словно получил изнутри мягкий удар в голову. В глазах резко потемнело, только впереди появились светящиеся точки. Все поплыло перед глазами, сознание проваливалось в какую-то бездну. Неожиданно он вздрогнул от резкой кинжальной боли в груди, мир опрокинулся, завертелся, понесся куда-то вниз – в черную мглу…
– А студент-то наш, кажется, хвоста заломил, – испуганно промычал Валет, в ужасе ощупывая ледяные руки Алексея.
– Ты что, черт гугнявый, – зло проговорил лысый. Он подошел к Алексею и начал сильно трясти его безжизненное тело. – Точно, готов…
От волнения он провел рукой по лбу.
– Ты что ему дал?
– Ширки немного… из кастрюльки.
– Идиот… Ты же ему сердце посадил…
Лысый зло посмотрел на Вадима.
– Черт, на мокруху раскрутились… – с досадой сплюнул он. – Уходить надо…
– А Сонька как же? Ведь помрет одна…
– Ты что, Валет, из-за нее магаданить собираешься?.. Из-за кого, из-за девки?.. Брось, ей все равно одна дорога…
Через час в квартире никого не было. Второпях забыли закрыть дверь. Казалось, вместе с ветром по квартире гуляла сама смерть. Лишь только частое, прерывистое дыхание девочки напоминало еще о слабых отголосках несдававшейся жизни. Прошло еще несколько часов. Алексей почувствовал резкую головную боль, вокруг которой сосредоточилось все сознание. Боль разрасталась все более и более, наливая собой, словно свинцом, все тело, лишая его способности двигаться.
Алексея затошнило, и он открыл глаза. «Жив…» – пронеслось в голове. Он попытался встать и застонал от боли в руках, замлевших от тугой веревки. Все плыло перед глазами, неприятные позывы к рвоте все чаще подкатывали к горлу. Его вырвало. Кое-как добравшись до окна, он с силой надавил плечом на стекло, раздался треск и в комнату ворвался свежий воздух. В это время послышался приглушенный стон… Алексей вспомнил о девочке и стал пилить веревку о стекло, рискуя сильно изрезать руки…
Освободившись, он завернул в одеяло девочку и двинулся к выходу. Неожиданно хлопнула наружная дверь… Алексей замер с ношей в руках. Ему стало обидно вот так умереть, когда спасение было рядом. Он напряженно вслушивался в каждый подозрительный шорох. Раздался еще один хлопок. Затем второй, словно кто-то открывал и закрывал двери. Неожиданно догадка промелькнула в его сознании. Собрав все свои силы, он решительно направился навстречу судьбе. В прихожей никого не было… Настежь распахнутые двери громко скрипели, раскачиваемые порывами ветра. Алексей вышел на улицу, прижимая к себе слабое, трясущееся тело…
Случай в морге
На самом краю села Березовка показались двое мужчин. Они только что вышли из старой одноэтажной больницы и поднимались по поросшей травой дорожке на небольшой зеленый пригорок, где находилось патологоанатомическое отделение. По бокам дорожки росли густые кусты сирени, жимолости, окруженные выгоревшей колючкой и желтыми полевыми цветами. Высокий, широкоплечий мужчина в коричневой кепке и в резиновых сапогах – это был сам главный врач районной больницы Сергей Иванович Селизар. Его крупное, не лишенное красоты, доброе украинское лицо с черными глазами украшали сползающие до самого подбородка роскошные посеребренные усы. Несмотря на довольно зрелый возраст, он еще сохранял могучее здоровье. При первом знакомстве его можно было бы принять за шеф-повара какого-нибудь преуспевающего ресторана, и только привычная деловитость и хорошее знание латыни выдавали в нем медицинского руководителя. Его спутник, только что приехавший из области новый патологоанатом Константин Иванович Ознобин, худощавый молодой человек лет тридцати с острой козлиной бородкой и желтым утомленным лицом, носил маленькие круглые очки. Он глубокомысленно щурился на главврача и казался похожим в этот момент на молодого профессора.
Прошло всего два года, как в Березовке организовали районный центр, поэтому справа от больничного забора все еще виднелись молочные фермы, телятники, одиноко золотились соломенные скирды. Было слышно, как с поля гнали ревущее колхозное стадо. Легкий ветерок стряхивал с придорожных трав сверкающие капельки только что выпавшего дождя, принося вместе с освежающей прохладой запахи скошенной люцерны, силоса, смешивающиеся с ароматом парного молока.
Всю дорогу Сергей Иванович хмуро поглядывал на съежившуюся фигуру своего спутника. Невзирая на ранние холода, Ознобин был без пиджака, в одной белой сорочке с узким черным галстуком и в легких остроносых туфельках, которые глубоко увязали в грязи. Его бледное нервное лицо, вся его субтильность и утонченность, казалось, не вписывались в местный колорит и вызывали смутное недовольство в душе Сергея Ивановича. Он знал, что Ознобин долгое время работал в областном отделении судебной экспертизы, затем поступил в аспирантуру на кафедру патологической анатомии, написал несколько научных статей, готовился к защите диссертации, как вдруг неожиданно уволился и попросился в район. Константина Ивановича многие считали странным человеком. Еще в школьные годы он поражал своих товарищей терпением и усидчивостью, поэтому всегда был бледен и худ. Его детство и юность протекали не в играх и развлечениях, характерных для этого возраста, а за чтением книг, размышлением о жизни и своем предназначении в ней. Эти свойства характера вполне можно было бы назвать замечательными, если бы за ними не скрывался затаенный страх перед жизнью, стремление все учесть, предопределить, оградить себя от непредвиденных обстоятельств и опасных поворотов судьбы. Он не принимал жизнь такой, какой она была, а пытался ее загнать в четкие схемы, запрограммировать на много лет вперед. По намеченному плану закончил мединститут, готовил себя к научной работе. Поступил в аспирантуру. И как ломовая лошадь тянул многолетнюю лямку. Бессонные ночи, изнуряющий труд подорвали его и без того некрепкое здоровье, забрали у него силы и энергию. И когда он однажды оглянулся назад, то вдруг ясно понял, что искусственно придумал для себя такую жизнь. Таланта ученого у него, пожалуй, никогда не было, а его статьи и научные работы не представляют никакой ценности и никому не нужны. Но Константин Иванович сумел спокойно принять это понимание, поэтому не озлобился на весь белый свет, не ударился в черную тоску и печаль, наконец, попросту не запил, а решил сменить на время окружающую обстановку. И вот, прожив всю жизнь в областном центре, в маленькой коммунальной квартире, привыкнув к городским удобствам и услугам, он, не зная деревенской жизни, едет в Березовку, мечтая о здоровом воздухе и целительной тишине.
Когда подходили к отделению, уже вечерело. Солнце буквально на глазах превращалось в огромный шар и медленно опускалось за горизонт. Оно то сияло между узкими, длинными тучами, то вновь погружалось в их розовый туман, добавляя к пылающему закату темно-синие, свинцовые оттенки. Впереди под развесистой кроной грецкого ореха показалось небольшое каменное строение, чем-то напоминающее старый колхозный склад с обшарпанной и темной от сырости штукатуркой, с мокрой черепичной крышей и закрашенными окнами.
– Вот и наша часовня, – с грустью сказал Селизар, вытаскивая из кармана огромную связку ключей.
Ознобин недовольно поморщился и побледнел, не в силах скрыть свою досаду и разочарование. Он не рассчитывал увидеть в этой глуши крупную прозектуру с большим секционным залом, специальными кабинетами для врачей и лаборантов, с отдельной лабораторией и моргом, но заброшенность и мизерность этой нанесли сокрушающий удар его самым скромным ожиданиям.
Дверь заскрипела, и Сергей Иванович шагнул вперед, приглашая за собой Ознобина. В отделении было темно. Включили свет. Их взору предстала небольшая комната, заставленная медицинским оборудованием, с низким серым потолком, цементным полом и влажными крашеными стенами. Это была секционная, где обычно проводили вскрытие. В центре комнаты стоял большой секционный стол, на котором лежал, вытянувшись, желтый, как лимон, труп мужчины.
В глаза бросались теснота и беспорядок. Ознобин в полном смятении осматривал пыльные полки, заставленные грязной стеклянной посудой и немытыми инструментами. В воздухе ощущался слабый запах формалина и разлагающегося тела.