– Никогда тебе этого не прощу, – обернувшись, посмотрела на отца сверху вниз, – никогда не смогу забыть и простить твоего обмана и предательства!
– Марина…
В первый раз видела на лице родителя такое растерянное выражение. Но сейчас во мне не было к нему ни крупицы жалости.
– Ты заигрался, пап. Так заигрался, что даже не заметил, как в процессе потерял доверие и уважение своей дочери.
– Ребенок, да что же ты такое говоришь? – папа, растерявший весь свой грозный вид, сейчас хмурился и смотрел на меня непонимающе.
– Надеюсь, ты рад тому, к чему привели ваши с Новиковым игры. И надеюсь, он тоже рад. Наверное, было весело обсуждать, какая я доверчивая и наивная дура. Если нет, то извини. На сочувствие вам обоим у меня нет душевных сил. Просто нет.
– Марина, ты просто не так все поняла… – папа сделал несколько торопливых шагов и принялся подниматься по лестнице, – просто выслушай.
– Я сейчас очень сильно стараюсь не сказать, что ненавижу тебя. И тебя, и твоего Джека. Не стоит, пап, правда. Я совсем не уверена, что потом пожалею о своих словах.
Отец пошатнулся. Просто пошатнулся, услышав, о чем я говорю, и как равнодушно я об этом сообщаю, глядя прямо ему в глаза. Не став дожидаться реакции, я развернулась и все таким же неторопливым шагом продолжила преодолевать ступеньку за ступенькой. Только когда оказалась на втором этаже, решила сообщить то, о чем думала всю дорогу до дома.
– Никакой свадьбы не будет. Объясняйся с Новиковым сам. И еще, пап. Я хочу жить отдельно от тебя. Надеюсь, это мое желание ты услышишь и не будешь препятствовать.
– Дочка…
Я видела, что отец ошеломлен. Действительно ошеломлен. Видела, как опустились его плечи. Как резко, неожиданно на лице проступил его возраст. Сейчас на середине лестницы стоял не моложавый мужчина, ухоженный и полный сил. Уверенный в своей власти в этом доме. А обычный, каких по стране тысячи, человек средних лет, чувствующий на своих плечах весь груз ответственности за совершенную ошибку. И как бы мне ни было жаль видеть своего отца таким. В эту секунду я была рада, что смогла донести до него, как сильно они меня вместе с Евгением обидели. Прощу ли я своего отца? Боже, конечно, прощу. Вот только вернуть то слепое доверие, что было с моей стороны раньше, я уже не смогу.
Глава 16
Дни потянулись за днями. Откровенно говоря, чувствовала я себя препаршиво. На следующий день после моего далеко не триумфального возвращения домой собрала вещи, которые покупал мне Новиков, и вышла с ними во двор.
Попытки развести огонь в стационарном мангале позорно провалились, но на помощь пришел Володя. Молча пришел, так же молча с полчаса наблюдал за моими потугами. Тяжело вздохнул и отодвинул в сторону.
– Отойди, Букашка, не быть тебе костровым.
– Кем?
– А, ты даже и не знаешь ведь. Вот зря, зря Игоревич тебя в обычный детский лагерь не отправлял.
– Как-то и без того обошлись, – ответила, отстраненно наблюдая, как мужчина выкладывает из очага крупные поленья и складывает мелкую щепу и веточки. – Так кто такой костровой?
– Тот, кто следит за костром и поддерживает в нем огонь.
– Ну так следить и я могу, развести не получается.
Володя резко распрямился и крайне медленно повернулся в мою сторону. Ехидное выражение сурового лица не оставляло сомнений, сейчас мне будет стыдно. Возможно.
– Умная самая, да? – протянул без единой вопросительно нотки. – Выросла?
– Да нет, была бы умной и костер сейчас не разводила бы, – хмыкнув, кивнула на зажигалку в мужских руках. – Ты не отвлекайся, раз уж помочь решил.
– Ой, темнота-а. По заграницам своим все детство каталась, а простым вещам так и не научилась. Хоть в бойскауты бы там записалась, что ли, разок. Глядишь, что-то про выживание узнала бы.
– Ну, в скауты можно и в России было записаться, да разве Сергей Игоревич позволил бы. Да и как ты себе представляешь? Выезд на природу группы скаутов, а за мной следом машина с… ну, пусть будет, помощниками?
– Кек, и правда, так тебя Игоревич и отпустил бы, как же. А вообще, Букашка, ты чего это батеньку по имени-отчеству обзываешь-то?
– А я с ним не общаюсь.
Володя чуть отошел в сторону, глядя на занимающейся огонек, и растрепал свои волосы.
– Воспитываешь? Ох, Маринка, ты же понимаешь, что рано или поздно все равно простишь его?
– Понимаю, – легко согласилась. Да и как было не согласиться, ведь это была чистая правда. – Я сказала ему, что хочу жить отдельно, Володь. Простить-то я прощу. Но забыть смогу вряд ли.
Мы минут десять стояли в тишине, наблюдая за огнем, Володя постепенно подкидывал в очаг небольшие палки, пока костер уверенно не заплясал на дереве. Именно в этот момент я взяла пакет и кинула огню на съедение сначала джинсы, а за ними и рубашку с футболкой. Кроссовки ждали своей очереди на земле.
Увидев, для чего именно мне понадобилось разводить костер, мужчина лишь тяжело вздохнул и привычным движением приобнял меня одной рукой.
– Бунтуешь?
– Прощаюсь, – признание было приправлено горечью, но, наверное, это было максимально верно подобранным словом.
Глядя, как всеядный огонь пожирает вещи, которые вызывали у меня болезненно-печальные воспоминания, я не нашла в себе силы даже поплакать. Только где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что, может быть, и стоило дать шанс отцу и Евгению рассказать их версию событий. Мелькнула и спряталась в темных уголках. Не могу сейчас об этом думать.
Тем более уверенности в том, что меня опять не обманут два заговорщика, у меня не было. А что толку вести разговоры, если ты заранее уже не веришь всему, что тебе готовы сказать? Зачем сотрясать воздух лишний раз?
Едва слышные шаги раздались у нас с Володей за спиной, но повернуться сил в себе я не нашла. Не знаю, кто осмелился нарушить наше уединение, – нагло вру сама себе, кроме папы, никто бы не осмелился, – но этот человек в любом случае даст о себе знать.
– Можно я с вами погреюсь тут? – Сергей Авдеев обошел мангал и встал напротив нас с Володей. Он был одет в легкий свитер и спортивного кроя брюки. Нечасто его можно было увидеть в таком образе. Но самое противное, что отец прекрасно знал, что именно таким он мне нравился больше всего. Без своей вечной брони из строгих костюмов. Домашний. Уютный. Мой папа. Который сейчас готов даже одежду использовать в нашем с ним противостоянии.
Не отвечая ему, молча подняла с земли кроссовки и подкинула к огню. Сгорят сами, без моего присутствия. Тем более, вон, новый костровой пришел.
– Володь, отвези меня в город, в пару мест нужно заехать.
Развернувшись, направилась к дому. Мне бы только сумку взять, больше ничего и не надо. Никаких на самом деле дел у меня в городе не было. Но находиться в доме с отцом было невыносимо.
Я слышала, как отец что-то тихо говорил своему водителю и как Володя, – едва ли не впервые на моей памяти, – резко ему отвечает. Но даже и толики любопытства этот диалог во мне не пробудил. Просто было неинтересно, что именно мог сказать отец.
Когда я дошла до гаража, Володя был уже там. Вот и чудненько. Заняв свое любимое место рядом с водителем, – привычка, от которой отец так и не смог меня отучить, – молча пристегнулась.
– Куда тебя, Букашка?
– Понятия не имею, просто дома не хочу быть.
Буркнув что-то невразумительное, мужчина нажал на кнопку и как только гараж открылся, мы мягко тронулись. Выдержкой Володя никогда не отличался, вот и сейчас его хватило ненадолго. Минут на пятнадцать, не больше.
– Зря ты так, Марин. Отец твой тоже переживает.
– Я тебя услышала, – развивать эту тему я совершенно не хотела. Но только у моего второго папы было другое мнение на этот счет.
– Слушай, я тебя понимаю, правда понимаю, тебе во всей это ситуации досталось больше всего. Но, Букашка, я как отец тебе говорю, твоему папке тоже непросто. Он же сам себя поедом ест. Вам нужно поговорить.
– Знаешь, Володь, – заговорила я еще какое-то время спустя, устав слушать, как приятель пыхтит из-за того, что я не отвечала ему, – отцу может быть сколько угодно плохо сейчас, я даже могу допустить мысль, что Новикову тоже нелегко. И мне даже где-то их жалко, чисто по-человечески… А нет, вру, не жалко. И знаешь почему? Потому что они сами, своими руками создали эту ситуацию! Поэтому уж извините меня великодушно, что я позволила себе чуточку обидеться!
– Да ты думаешь, отец не понимает, что сам виноват? Но что, теперь его со свету сживать нужно? Марин, подумай, не слишком ли ты жестока с ним?
– Причинно-следственные связи мне подсказывают, что ни папе, ни мне, ни моему бывшему жениху сейчас не пришлось бы сталкиваться с такой проблемой, как утрата доверия между близкими людьми, если бы кое-кто смог вовремя остановиться и подумать. А если тебе твоя должность или идиотская мужская солидарность не позволяют обойтись без нравоучений в мой адрес, очень тебя прошу, просто останови машину у ближайшего торгового центра, дальше я сама как-нибудь обойдусь. Без сопровождающей няньки с дофига умными идеями!
Кажется, я сорвалась на крик. Кажется, Володя меньше всего ожидал от меня именно такой реакции на его, по сути, разумные слова. Но именно в тот момент хоть один из окружавших меня мужчин понял, какой ценой мне дается то показное равнодушие, с маской которого я передвигалась по дому и разговаривала с кем-либо. В тот день Володя был образцово-показательным водителем и больше не пытался достучаться до моей совести и чего-то там еще, отвечающего за адекватное поведение. Может быть, он слишком не привык, чтобы я кричала. А может быть, ему хватило следующих двух часов, когда я, перебравшись на заднее сиденье, просто не прекращая скулила, мысленно посылая проклятия на всех. И на себя в первую очередь. Ведь всего суток мне хватило, чтобы понять, что как бы то ни было, я очень скучаю по Жене.
***
Вот только как бы я ни скучала, от своих слов отказываться не спешила. Идти на уступки и прощать не торопилась ни отца, ни Евгения. Хотя они старались. Боже, как они старались. Мне пришлось сбежать из дома в квартиру, пока отец жил там, и перемещаться назад, как только он приезжал в город. А все из-за того, что позволить мне жить совсем отдельно папочка не торопился. А еще пришлось научиться удалять сообщения от Жени и игнорировать его звонки. В чс кидать номер было глупым. Я так думала, но после недельной бомбардировки от него я это сделала. Единственное сообщение, которое я прочитала от неизвестного абонента, было: “Беглянка, мне тебя очень не хватает. Давай поговорим”. В тот день я снова плакала навзрыд. Благо никто не