- Ну? - Мамаши сказали это разом, словно хор в античной трагедии,- И что же? Как школьники?
Нимфа Арбата немного смутилась:
- Они кричали: «Горько!»
То ослепляя Никиту круглым вогнутым зеркалом, то больно защипывая его ресницы и для чего-то поворачивая их, полная женщина в белом халате возилась очень долго. Наконец сдвинула блестящий диск на лоб и сказала:
- Состояние глаз нормальное. Не вижу нарушений.
- Скажите, а чем, собственно... - Никита замялся, но все-таки продолжал: - Чем объяснить такое? Вот ты смотришь туда, где ничего нет, а видишь лицо. Видишь человека. Временное такое искажение, нарушение. Наступает где угодно, хотя бы в метро... Как это понимать? Ведь должно же быть объяснение. Подвел, предположим, на минуту хрусталик или...
Женщина поправила белую шапочку, которая туго обтягивала ее высокий шиньон, и засмеялась:
- Ну, знаете... Вы студент? Технического вуза? Вопиющая неграмотность. Очень характерно именно для техников, которые, как правило, совершенно не ориентируются в вопросах биологии. Мой муж, инженер-конструктор, понятия не имеет, как сконструирован он сам и из каких деталей собран. А между тем не техника, а как раз биология - определяющая наука второй половины двадцатого века. Не хочу принижать ракеты или кибернетику, но тайна живой клетки, тайна белка...- Она похлопала Никиту по плечу.- Хрусталик не может подвести. А если подведет, как вы выражаетесь, то не на минуту, заверяю вас.
- Так вы считаете, что у меня с глазами...
Она уже стояла к нему спиной, намыливая руки над умывальником.
- Могу для успокоения выписать альбуцид, покапайте, вреда от этого не будет. Но никакой необходимости не вижу.
Вадик прирабатывал по-разному. В НИИ уха-горла-носа на нем пробовали какие-то сверхвысокие звуки и просили сказать, что слышит. В НИИ глаза он в больших неуклюжих очках пилил и колол дрова, таскал мешки (там изучали влияние физической работы на ограничение поля зрения в специальных очках, а может быть, влияние ограничения поля зрения в специальных очках на физическую работу).
В результате у него завязались кое-какие - правда, довольно случайные - знакомства в ученом мире. Теперь они пригодились.
- Пустой номер,- подытожил Никита, выходя из кабинета в коридор и садясь рядом с Вадиком на скамью.- Твоя профессорша просто выставила меня за дверь. Решительная женщина! Вот такие блинчики, мальчик.
- Ну что ж,- сказал Вадик, который был неисправимым оптимистом,- значит, глаза исключены. Тоже неплохо. Картина уже яснее.
Никита сердито помотал светло-пестрой головой:
- Эх! Самая сессия, вагон и маленькая тележка делов. А тут ходи, доискивайся...
- Так не ходи.
- Нет, отступиться я не могу, хоть режь меня, хоть ешь меня. Должно быть объяснение! Ведь видел же я... Послушай, Вад, у тебя, наверное, есть знакомый психиатр... или психолог, как их там...
Вадик пожал плечами:
- Откуда у меня? От сырости, что ли?
Никто из ребят, кажется, не халтурил в лаборатории или клинике такого профиля.
- Хотя постой,- Вадик плотно захлопнул рот, призадумался. - Есть один малый на четвертом курсе, на системах управления, ему общежития не давали, а я в свое время помог выбить койку, так его девочка... Кажется, мы через нее устраивали мать Юры Кружилина, когда у той начались припадки. Словом, я узнаю.
Занимаясь в читальне, Никита взял учебник психиатрии. Попробовал разобраться сам.
«Зрительные галлюцинации (видения) могут быть бесформенными - пламя, дым, туман (фотопсии, фосфены); форма их может быть неотчетливой, неясной или, наоборот, очерченной во всех деталях, иногда даже более отчетливой, чем реальные предметы. Величина видений бывает натуральной, уменьшенной (микрооптические галлюцинации), увеличенной, гигантской (макрооптические галлюцинации). Зрительные галлюцинации могут быть бесцветными, но иногда имеют одноцветную, крайне интенсивную окраску - ярко-красную или синюю... Могут быть неменяющегося содержания (стабильные) и постоянно меняющегося в виде разнообразных событий, разыгрывающихся как на сцене или на экране кино (сценоподобные). Возникают отдельные образы (одиночные галлюцинации) или даже части предмета, тела (один глаз, половина лица, ухо), а в других случаях - толпы людей, стаи зверей, массы насекомых, фантастических существ (множественные галлюцинации).' Содержание зрительных галлюцинаций может пугать, вызывать ужас, отвращение, брезгливость...»
Никита вспомнил девушку из метро, ее светлое спокойное лицо, никакое не интенсивно-синее и не активно-красное, с высоким, благородно очерченным лбом и бледно-розовыми губами, непохожее на пламя, дым, туман, ничего общего не имеющее с массами насекомых или толпами фантастических существ. Вспомнил - и закрыл книгу, не стал больше читать. Ему даже показалось, что в этом есть какая-то обида, какое-то оскорбление для нее,-- что он вздумал искать объяснения в учебнике со странными, причудливыми рисунками больных людей, с напряженными асимметричными лицами на фотографиях. Она, такая гармоничная, ясная, такая нормальная, не вязалась со всеми этими отклонениями от нормы.
И когда Вадик, верный своему слову, раскопал какого-то психиатра, Никита ответил, что нет, он не пойдет, не хочет, передумал.
Художник сидел в низинке Александровского сада, в тихом- глухом углу, и рисовал дрожащую, струящуюся под ветром листву и кусок краснокирпичной Кремлевской стены с пятнами света и тени на ней, с игрой теней, стремясь передать свежесть и сочность того, что он видел, живой трепет жизни. Художник был пожилой, полный, с одышкой и колыхающимся брюшком, с длинными волосами, заложенными за торчащие уши, работал он в берете, в белой рубашке с высоко засученными рукавами, которые позволяли видеть его сильные, неожиданно молодые, ухватистые руки мастерового.
Как водится, за спиной художника в отдаленье стояли подковою зрители. Задержался и Никита, встал с краю. Зрители вполголоса обменивались репликами:
- Небо поголубее бы надо. Красивше.
- И сколько же он за такую ерунду, интересно, получит? - это спросил небритый человек с тяжелой нижней челюстью. Кепка, засаленная, измятая, насунута на лоб, воротник куртки, несмотря на жаркий день, поднят.- Полчаса - и небось красненькая в кармане.
- Их шесть лет, говорят, этому учат,- сказала женщина с хозяйственной сумкой,- И способность требуется к этому делу. Без способности никак.
- Посиныпе надо,- тянул свое старичок, сделав кулак трубочкой и разглядывая полотно. - В небо, говорю, синьки бы подпустил. Куда лучше.
- А ты слушай байки и верь побольше,- просипел небритый человек в засаленной кепке, адресуясь к женщине,- Конечно, занятие непыльное - малевать картинки, вроде как газировкой торговать или гардеробщиком в Большом театре, вот свой своего и тянет. С улицы не пристроишься, дело ясное. Все блат!
Рослый дядька с седоватым ежиком волос и румяным лицом пожал литыми плечами, посмотрел на небритого сверху вниз - не то с жалостью, не то с презрением.
- Это же такой труд... Ты разве можешь понимать, какой это труд? Да ты знаешь, сколько художник Репин нарисовал этюдов к «Бурлакам»... Сколько на Волгу ездил, переживал. Он описывает в своей книге «Далекое близкое»...
Небритый насунул поглубже кепку, когда-то, видно, клетчатую, рыже-коричневую, а теперь замусоленную почти до полной потери цвета, и недоверчиво выпятил массивную челюсть.
- Хм. Это только мы, адиоты, вкалываем день и ночь, а кто поумнее, те раз - и в дамки. Академики, прохфессоры разные, актриски.
- И где же ты, такой хороший, вкалываешь день и ночь? - спросила женщина.
Человек в грязно-клетчатой кепке буркнул:
- Временно не работаю. Не знаете вы, гражданочка, как расправляются с борцами за правду. Жмут расценками, а потом просто под зад коленкой: пошел вон со стройки!
- Уволили за критику?
- Так обернули, что за кражу... Мастера спехтакли подстраивать. Будто договорился листы оцинкованного железа сбыть налево, дачникам, целую партию. Брехня! Ну ничего,- сунул руку куда-то во внутренний карман куртки, задержал ее там,- имею материал. Я дойду, я докажу! На начальника. И эту... анжинершу... Я и не таких, было время... Почище их,- Поднял приспустившийся было воротник куртки, забормотал поглуше, втихую: - А в случае чего.., можно анонимку, школьничка подучить,- И почти заглох, только внутри что-то булькало, клокотало, как в заведенном моторе, уже хрипло-неразборчивое, но все равно угрожающее.
Белая рубашка на спине художника взмокла от пота, но он продолжал писать, энергично, по-птичьи ворочая голову, все как будто высматривая что-то движущееся, переменчивое, исчезающее.
- Смотрите, небо-то у него пояснело,- обрадовался старичок. - Засветлил, и правильно.
- Пустое дело.
- Серость в тебе говорит,- напирал на небритого рослый дядька,- Малокультурность. Не уважаешь предметы искусства. Небось медведей на конфете и то не разглядел как следует. Только бы водку сосать.
Женщина сказала, что у лифтерши из ихнего дома мальчишку взяли в балетное училище. Способность вроде находят.
- Сунула кому следует,- изрек небритый,- Дело.ясное, что дело темное. Ты, мать, жизни не знаешь, за мужиком небось, а Сидор Люлько все прошел, его не проведешь.- Он погрозил кому-то темным костлявым кулаком.- Спроси у меня, сколько приплачивают, чтоб в стюардессы устроиться, по заграницам летать, или проводником на южный поезд. Оттуда фрукты мешками, туда промтовары, лафа! Я челове- чишку, если хочешь знать, наскрозь знаю, до последней кишки, до подкладки кармана. Я через ноздрю нутро его вижу, а в том нутре дерьмо и рупь бумажный лежит. Больше ничего и нету.
Краеугольным камнем его веры было, по-видимому, глубокое, неискоренимое убеждение, что никто тебе «за так» ничего не сделает, что единственным двигателем человеческой натуры был и будет кровный личный интерес, корысть, прямая материальная заинтересованность. Все на свете продается и покупается, за деньги все достанешь, с деньгами нет ничего невозможного - по блату и место выгодное получишь, и сын в школе будет иметь круглые пятерки, и врач д