Она не любит порядка, ясности, Гласности, общественности. Ей бы все тишком, тайком, ползком, с заднего хода, ей бы но углам, закоулкам, в полусвете, полушепотом. Ее любимый оборот речи, наиболее часто употребляемый: «Тс-с-с!» Любимый жест - палец, прижатый к губам. Любимая погода - сумрачная, туманная, смутно-серо-призрачная.
В компании духов, за рюмочкой, в веселом настроении Баба Яга может сказать:
- Зовите меня просто Фата-Моргана! - что, как известно, по-итальянски означает: фея Моргана.
Упомянутая фея еще до начала нашей эры немало пакостей наделала в стране древних бриттов, при дворе некоего короля Артура.
Баба Яга говорит, что она не то внучатая племянница, не то двоюродная внучка этой древней чародейки; гордится семейными приметами (черная родинка на спине пониже правой лопатки величиной с трехкопеечную монету и маленькие раздвоенные рожки на полтора сантиметра выше лба, спрятанные под волосами). По некоторые ученые мужи из мира духов в своих трудах утверждают, что будто бы Баба Яга сама как раз и была та зловещая, зловредная Фата-Моргана, причем это было уже далеко не первое ее историческое воплощение. (Два образованных мага, членкоры Академии Духов, утверждали это особенно упорно, возвращались к этому неоднократно. С одним она рассчиталась сравнительно легко и безболезненно. Стоило ему взяться за перо, чтобы писать о Бабе Яге, как он начинал безостановочно чихать, но как чихать! Его могло просто разорвать на куски от этих громовых, ужасающих «А-а-а-пчхи!». Пришлось ему оставить тему недоработанной, переключиться. Хуже было с другим магом. Он оказался целеустремленным научным работником и почти целиком сосредоточился на изысканиях относительно возраста Бабы Яги, ограничив этим свою творческую деятельность. И тогда его начали преследовать ужасные несчастья. Он лишился языка - и не мог уже излагать вслух свои соображения. Лишился правой руки - и не мог уже писать. Стал диктовать своим детям - тогда гнусная Баба Яга лишила его чего-то крайне необходимого, и в результате его оставила жена, уведя с собой всех детей. Печальная история...)
- Зовите меня просто Фата-Моргана, да, да,- говорит Баба Яга, когда подвыпьет,- Красиво, звучно, загранично, загадочно. Меня так зовут близкие друзья. В сущности, это и есть мое подлинное имя.
И начинает хвастаться, что ее именем назван самый главный мираж, какой только бывает на земле, роскошное оптическое явление, ложное, туманное, обманное, способное кого угодно сбить с толку, погубить.
У Бабы Яги свои давние счеты, своя ожесточенная вражда с Д. В. (Добрыми Волшебниками), а особенно с Д. В. Ивановыми - отцом и сыном. Ну, старший Иванов, можно сказать, почти не у дел, живет затворником на Крайнем Севере, занимается, кажется, какими-то научными экспериментами. Другое дело - Иванов-младший. Что он ни предпримет, за что ни возьмется, все ей глубоко противно, омерзительно, все мешает жить, делать зло, распоряжаться по-своему. Затеет ли он (со своим уродливым перекошенным Технарем) наращивать и потом растапливать ледники, чтобы дать людям побольше воды,- она опасается, что этот излишек воды, эта новая дополнительная ледяная вода, хлынув мощным очистительным потоком, каким-то образом может быть использована против 3. В., их замыслов и дел, может так или иначе помочь пригасить, остудить пламенную, кипящую вулканическую злобу - ее и ее приспешников. Заинтересуется ли Иванов судьбой обыкновенного молодого москвича, изменениями, которые намечаются в его характере, станет ли оберегать эти только что проклюнувшиеся ростки, помогать им окрепнуть - она уже в бешенстве, ей мерещится, что вот. так, по одному человечку, Д. В. переберут, перешерстят всех людишек, в каждом найдут что беречь, поощрять, выращивать. Каждого в конце концов перетянут к себе, на свою сторону, В свой стан. А она, она? Останется королевой без подданных, что ли? Властительницей без власти? Ну, черта вам лысого! Комбинацию из трех пальцев видали? Не сдаваться! Не оставлять Д. В. в покое, подслушивать, вынюхивать, встревать во все и вся, мешать любому начинанию, крупному и мелкому, общему и частному, важному и вроде бы совсем незначительному...
У Бабы Яги есть сова, гадюка, а также хитрая расторопная Сорока-Воровка, первая и главная помощница во всех затеях. Стоит Бабе Яге мигнуть глазком, махнуть узорчатым платком, как Сорока-Воровка разом все поймет, обо всем догадается. Глядишь, уже слетала на край света и тащит что надобно - полный ковшик кипящей змеиной крови или инфарктной воды кувшинец о двенадцати рылец. Такое может достать, что вы и попросить бы не додумались: дырку от вчерашней баранки или тень от срубленного прошлогоднего дерева. А уж воровать какая мастерица! Если что не ладится, так у них на нее вся надежда.
Последнее время Петровых сильно приуныл, охает да вздыхает: затормозилась, видите ли, подготовка к тому дню, когда, как из ящика Пандоры, на человечество обрушатся новые неожиданные бедствия («Тс-с-с! Помолчим о том, какие именно. Никто не должен знать раньше времени»). Горько ему, что ответственные руководящие злые духи, готовя акцию, считали и просчитались, упустили самое что ни на есть нужное. А Баба Яга знай себе посмеивается:
- Моя Сорока-Воровка, да она враз... разыщет, сопрет, притащит. Ты не кисни! Я ей только намекну, подморгну... Скомандую: «Лети за море-окиян, на остров Буян... где не ступала от века нога человека...»
- Как же! Знаем! На этом паршивом острове ни черта нет, кроме гниющей дохлой рыбы,- злится Петровых,- Шиш, помноженный на пшик, дает ноль в квадрате. Авось да небось!
- Э! Не всякой присказке верь,- ухмыляется самодовольная Баба Яга.- Говорится «в тридесятом царстве», а понимать надо - в соседнем доме. Говорится «за морями, за горами», а на самом деле...
Баба Яга наклоняется к самому его уху, переходит на шепот. Подслушать трудно, она, бестия, хитра, только изредка доносятся отдельные слова. «Смастерил... Технарь... а мы...» Но по отдельным словам много ли поймешь?
Никита собирает прецизионные, или, иначе говоря, сверхточные, станки. Никита понимает толк в сложной сборке. Ои со станком накоротке, на «ты» с ним.
Здесь, в экспериментальном цехе, создают сначала один-два опытных образца, а затем начинают делать станок небольшими партиями, попутно еще отшлифовывая конструкцию, кое-что улучшая, доделывая.
...Собранный станок дробит - то ли суппорт плохо пришабрен, то ли ходовой вал бьет.
- Обойма подшипника ослаблена,- роняет Никита, проходя мимо и будто бы не глядя на станок, на молодого слесаря, который с ним мается,- Подтяни, Шурик, кольцо.
По слуху определил? Учуял, почувствовал? Это уже не «чю-юства». Это чувства. Без кавычек.
Если Никите что и дорого по-настоящему, то, наверное, вот это теснящееся сборище станков, разного назначения и разного облика, едва начатых, наполовину собранных и почти готовых, зияющих развороченными внутренностями самого сложного, причудливого рисунка, как при полостной операции, станков трудных и легких, удачных и незадачливых, с иным из которых проводишь долгие месяцы... затрачиваешь кусок жизни...
Синяк был классический - большой, сначала сине-фиолетовый, потом с желтизной и, наконец, радужный, весело раскрашенный. Сидел где положено, на скуле, да к тому же и бровь разбита.
Крепко припечаталась лестница. Ступени Мусиного крыльца хорошую оставили памятку.
Все подшучивали над синяком Никиты. Упражнялись в острословии. «Жена вдарила. Раз есть синяк под глазом, братцы, как не быть жене? Чья же тогда работа? - Это старик Дормидоныч, известный на участке балагур.- Ежели баба тебе еще не жена, а так... то она милует, голубит да варевом старается ублажить». Варианты: «Прыгнул в бассейн без воды», «Муж застал, обработал его», «Хотел с Останкинской башни, но подхватили, а когда тащили через парапет...»
Всерьез расстроена была только полная благодушная нормировщица Муза Дмитриевна. Как, ее любимец, в котором есть что-то тонкое, аристократическое, ее золотоволосый принц из сказки... «Неужели вы на самом деле, Никита, в воскресенье выпили лишнего... и где-нибудь приложились? Ну, до чего вам не подходит. Нет, не может быть, не могу поверить. Не ваш стиль. Вы изменили себе, мой мальчик. С вашими породистыми руками, изящным профилем...- И все еще сохраняя надежду на лучшее: - Маме вешали портьеры, а табуретка неожиданно рухнула? Да?
В цехе напротив, через дорогу, собирали на конвейере широко распространенный массовый станок. Это был честный работяга, проверенный, надежный, без капризов и неожиданностей. Один сошел, за ним следующий, и еще, и еще, все похожие, как близнецы...
А участок сборки экспериментального цеха не разделяла надвое (как пробор разделяет волосы) четкая прямая конвейера. Станки делали не одного типа, но какие Хотите - расточные, токарно-винторезные, шлифовальные, специального назначения, автоматы и полуавтоматы, многошпиндельные п агрегатные, для встройки в линию, для самостоятельной жизни... Никите почти всегда приходилось собирать эйёпериментальный экземпляр, осваивать его, биться над ним, вместе с конструкторами искать и устранять дефекты, улучшать конструкцию - такая работа иной раз затягивалась надолго, переползала на другой год, трудно даже бывало предсказать, когда же дело придет к благополучному завершению. План выпуска здесь не был законом, здесь царили свои законы. Конечно, легче шла сборка станков уже освоенных, знакомых, которые участок делал небольшими партиями - дюжина, десяток, два десятка в год. Но что значит - легче? Ведь это были станки высокой точности, иной раз предназначенные для лабораторных, инструментальных и других особых работ, станки, где отклонение на какую-нибудь тысячную миллиметра уже имеет значение.
Здешние рабочие - самые что ни на есть отборные. Это цвет завода, его сливки, элита. Молодых лиц не так уж и много. Не все приживаются, даже высокоразрядные. Часто можно услышать слово «талант». «Нет у него таланта к этой операции». Они знают цену своему мастерству, эти люди, цену своим личным, индивидуальным навыкам, своему опыту, накопленному по крохам, изо дня в день, из года в год. Они немного гордецы, это так. Да, бывает, и погордятся, повыкру- тасничают кой-когда. Но если такой разложит при вас свой инструмент, напильники всех видов, ключи самой различной фор