мы и размера, щетки и щеточки (не обмахнешь тридцать три раза одно и то же место, значит, не соберешь), молотки и молоточки, чистую, еще ничем не запятнанную ветошь, которую зовут на производстве концами, и тут же мелкие детали, всякие шурупы, пружины, гаечки, болтики, разложит все это в определенном, священном, отработанном порядке - и начнет... Вы залюбуетесь, уверяю вас!
Мартен любит отважного, горячего, с азартом, а сборка - холодного,' точного, выдержанного. Человек по типу своему подходит к работе? Остается, удерживается на ней, потому что подошел? Или работа подгоняет по себе человека, мнет, формует его, вылепливает характер?
«Рожден для сборки». «Создан для сложной сверхточной сборки. Ему как раз микроны ловить». «Характер сборщика. Руки сборщика». Так говорят старики о Никите.
Когда острили про синяк, Никита отшучивался, делал это непринужденно, весело. Обижаться по правилам игры не полагалось, обижаются только напыщенные дураки.
А что он думал? Что мог думать?...
Ну, ударил я. Получил сдачи. Ладно, оставим синяк за скобками. Накладные расходы, несущественно, до свадьбы заживет.
Ввязался в драку. Или это ненастоящая драка? Нельзя считать... Хотя, собственно, почему? Пусть короткая, это ведь непринципиально. Да, драка. Участвовал в драке, сам ее затеял. Я, который терпеть не могу пьяных уличных скандалов, обхожу стороной... Даже в школе избегал драться с ребятами, только если уж очень... если всерьез оскорбят. Помню, раз насчет моего отца... один сказал, что не обязательно он геройски погиб, может, как раз хотел в плен и при этом... Ты отвлекаешься, Никита. Собраннее. Без сантиментов.
Значит, ударил. Было ли это вообще рационально? Ударил раньше, чем подумал. Для чего, собственно, ударил - могу ли я ответить сам себе на этот вопрос? В чем смысл этого поступка? Всех пьяниц не исправишь. Кстати, исправляют не мордобоем. И делать это надо в организованном порядке. Мусе, собственно говоря, ничто не угрожало. Оскорбление? Кому? Ей, мне? Какой-то подлец предположил, что тень, которая мелькнула в окне, может быть куплена... а я могу торговать женщиной, от которой только что вышел. Так я оскорбился все-таки за себя? Да нет, наплевать, что он обо мне... Оскорбился, что существует такая мразь, с виду очень похоже на человека, двуногий, бесхвостый. Ходит по городу, марает его. Я вдруг ощутил ненависть... да, в этом вся разгадка, нечего искать логики. Отвращение, омерзение, нет, именно ненависть, сильнейшую страстную ненависть, бешеное чувство, забушевавшее во мне... как будто он убил моих близких, как будто были серьезнейшие причины... Приступ ненависти, удар... ударила молния ненависти... и стыд, что он ходит по городу, может причинить зло, запросто рухнуть на коляску с ребенком, сбить с ног старого человека, наступить тому на руку, на ухо каблуком. Зверь - без клетки и сторожей. Идет, может быть, девушка с таким лицом, как та, в метро, и натолкнется на него, -а я, здоровый, сильный парень, который мог бы укротить зверя, буду в это время спать, или чистить ботинки, или просто идти по другой улице... Страшно.
Выходит, я способен на сильные чувства, во Всяком случае отрицательные. По-видимому, это можно считать доказанным. Какой-то взрыв, вспышка. Способен так люто ненавидеть? Обычно я все больше с усмешечкой... Вот уж чего мне не хватало - так это больших страстей, я всегда думал, что природа меня начисто ими обделила, и оно, конечно, к лучшему, яснее голова. Узнал о себе что-то неожиданное. Что-то новое, непонятное. Год назад я бы так не поступил. Да почему год, еще этой зимой, не так давно, уж близко к весне, на одной вечерушке...
Так что же, Никита, ты меняешься, изменился?
Или изменил себе?
Рюшти Азу Теффик, молодой друг старого волшебника Иванова, кружил в воздухе над своим ветроучастком, досматривая, все ли в порядке, нет ли какой-нибудь тоненькой озорной струйки воздуха, которая, возможно, отбилась от других струек и стремится себе в каком-нибудь неизвестном, не предусмотренном метеосводкой направлении. Но все было в порядке, облачная погода с прояснениями, без Существенных осадков, точно соответствовала ГОСТу, струйки не озоровали, слушались, текли как положено.
Над сквером Теффик замедлил свой полет, приглядываясь. Черная птица с белой манишкой, с длинным ступенча тым хвостом («Сорока»,- напомнил сам себе Теффик, который еще не очень твердо знал птиц Севера) как-то нервно, порывисто летала среди молодых посадок, поворачивая голову в разные стороны, словно поджидая или разыскивая кого-то. В клюве у нее был небольшой пакетик в оберточной бумаге, который она в конце концов бросила в урну. Дух Четырех Ветров только собрался рассмотреть получше эту необычно крупную, сильную птицу (от которой опасливо разлетались не только воробьи, но даже голуби), как вдруг сорока резко взмыла вверх и полетела прочь, равномерно взмахивая крыльями. «Сорока-Воровка, если верить русскому фольклору,- рассуждал добросовестный Теффик,- имеет интерес к чужим вещам, особенно блестящим. Может в этом смысле быть вредна. Но на моих глазах она не брала чужие вещи, наоборот, уронила и оставила свою. К чему бы это?»
Тем временем по дорожке сквера бежал размеренным тренировочным бегом пенсионер-физкультурник (сверху Теффику была видна его лысина) в красном трикотажном костюме, высокий, худой, угловатый, вскидывая острые коленки и энергично двигая острыми локтями. Возле урны он остановился, вытянул шею, как будто прислушиваясь, помедлил немного и, резко согнувшись в талии, почти сложившись вдвое, достал со дна урны пакетик в серой оберточной бумаге. Завернуто было что-то небольшое, вроде спичечного коробка. Спортсмен сунул это себе за пазуху. И что тут с ним сталось! Он неистово ликовал, плясал, выкидывая вперед и вбок длинные журавлиные ноги, хохотал во все горло, выкрикивал: «Истреблю, испепелю, разгромлю!» Затем платком вытер пот со лба, пригладил хилую прядь, зачесанную поперек лысины, завязал шнурки на кедах и все той же ровной рысью как ни в чем не бывало затрусил дальше, мелькая локтями. (Мало ли их бегает по Москве, спортсменов- любителей, пожилых поборников свежего воздуха, журнала «Здоровье», позы змеи и тертой морковки... Такой неторопливый бегун естественно вписывается в пейзаж любого городского парка, сквера, бульвара.)
«Что-то непонятное,- думал Теффик, ухватившись рукой за высокую дугу уличного фонаря, глядя вслед красному.- Непонятное, но, кажется, неприятное. Мне трудно разобраться, я в этом городе недавно... Рассказать доброму волшебнику Иванову, спросить его совета? Но как бы мудрый маг и заклинатель не высмеял меня за то, что я ему рассказываю пустяки про птиц и пенсионеров. Возвышенный ум нуждается в достойной пище, большие жернова не заставишь молоть несколько жалких зерен маиса. Нет, лучше промолчу, а то еще прослыву глупцом, у которого язык болтается, как у медного колокольчика на груди верблюда...»
Комната автора этой сказки Стук в дверь.
А в т о р э т о й с к а з к и. Войдите.
В дверях появляется герой этой сказки.
Н и к и т а И в а н о в. Можно? (Входит, садится на стул возле круглого стола, за которым я работаю.) Здравствуйте. (Оглядывает комнату.) Однако живете вы не ахти. Я думал, журналисты, писатели... (Видит на стене фотографию Михаила Таля за шахматной доской в большом увеличении. Шахматами и шахматистами интересуется мой муж.) Мощная штука. Снято широкоугольным объективом. Тени проработаны просто шикарно.
А в т о р (строго). Позвольте, Никита, почему вы здесь? Вы должны быть сейчас у себя дома, лечь на кровать лицом к стене...
Н и к и т а. У нас не кровать, у нас диван-кровать. Уж вы-то могли бы знать.
А в т о р (игнорируя это замечание как неуместное). Да, да, лицом к стене - и переживать. Провести в таком положении полтора-два часа. А потом входит мать, удивляется и спрашивает... (Листает рукопись, чтобы удостовериться.) Да, совершенно верно. Страница... Четвертый абзац сверху. «Что с тобой, Ни...»
Н и к и т а (решительно). Послушайте, я не хочу.
А в т о р. Чего вы не хотите?
Н и к и т а. Не хочу быть героем этой книги. И вообще никакой книги. Мне это не подходит. И я для этого не подхожу.
А в т о р. Чепуха. Я лучше в этом понимаю. Решать буду я, а не вы. Ясно?
Н и к и т а. Ну нет уж!
А в т о р. Но, позвольте, я вас выдумала как раз для того, чтобы вы были героем моей повести. Создала из ничего - именно с такой целью. Вне этого у вас нет и не может быть никакого бытия. Запомните, усвойте. Вы ничто, вы чернильная строка на белом листе бумаги, вы моя ночная бессонная мысль. Я могла бы вас сделать низким, высоким, толстым, старым, добрым, злым, Петей, Витей, Васей, могла бы сделать женщиной (Никита вздрагивает) или лошадью...
Н и к и т а (кисло). Уж лучше автомобилем.
А в т о р. Извольте слушаться! Я вас породила, сочинила, выдумала. Значит, у вас не может быть никакой своей воли. Ясно?
Н и к и т а. Но это совсем не так. Одно не вытекает из другого. Мало ли кто кого породил. Вот и мать иногда... Ну ладно, бог с ней, с матерью. Вузов не кончала. Но вы-то... С образованием, начитанная. А мыслите непоследовательно. С женщинами вообще трудно разговаривать. Даже церковники, уж на что были лишены логики, и те говорили - бог породил человека, но в дальнейшем у человека появилась свободная воля, ответственность за свои поступки. Что-то в этом роде я читал. Кто бы меня ни сочинил, но я не марионетка, которую можно вертеть как угодно.
А в т о р (недовольно). Ну... Предположим, что вы отчасти нравы. В какой-то мере. Ладно, пусть будет один - ноль в вашу пользу. (Обиделась.) Вот, значит, как! Яйцо учит курицу мыслить последовательно?
Н и к и т а, Нормально. С той минуты как вы меня создали, я существую как характер. Тут уж ничего не поделаешь. Теперь меня нельзя сделать толстым или горбатым, женщиной или дверной ручкой. Не выдерешь мои светлые волосы и не заменишь их черными.