А в т о р (не без самодовольства). Это верно. Создана индивидуальность.
Но, кажется, автор слишком рано начал радоваться.
Н и к и т а (язвительно). Положим, мой образ написан довольно небрежно, кое-как. Он явно создавался в спешке. И волосы - у меня такое впечатление, что вы в последнюю минуту схватили первые попавшиеся, какие под руку подвернулись, и наскоро их вписали в свое произведение, напялили на меня, как парик на куклу. Но, так или иначе, они мои, я к ним привык, пусть остаются. Вы могли бы переменить свои волосы на другие, пускай лучшие? Нет? Ну, так вот. Кстати, что это за выдумка - пестро-светлые волосы...
А в т о р. Такие бывают.
Н и к и т а. Мало ли что бывает. Хожу как дурак по улице, привлекаю всеобщее внимание. А шапку нельзя надеть - ведь у вас в произведении лето, жара. Скажите, зачем вам понадобилось придумывать мне такие волосы?
А в т о р (неубедительно). Чтобы девушки на вас заглядывались.
Н и к и т а. Они не столько заглядываются, сколько жалеют меня: «Бедный, для съемок плохо выкрасили». Ну ладно, это пустяки, мелкие неприятности. Не стоит на этом долго останавливаться. Важно другое...
Постукивая крепким кулаком по моему шатучему круглому столику, Никита еще раз повторяет, что он вообще не согласен. Не пойдет в герои, и точка. Не по его характеру, и, потом, ему очень некогда, он и работает и учится - поищите другого, у кого со временем не такой зарез, а тут часами валяйся на диване или ходи без дела по улицам, переживай, вздыхай,- то была сессия, самая запарка, а теперь, слава богу, лето, каникулы, имеет он право хоть немного отдохнуть, пожить спокойно?
А в т о р. Но я же дала вам сдать сессию. Вы не завалились.
Н и к и т а. Этого еще не хватало. (Он возмущен.) Ответьте мне только на один вопрос. Вот вы пишете свою вещь, а для чего такая таинственность? Духи, призраки, волшебство... В Москве осенью висят плакаты для вагоновожатых: «Осторожно, листопад!» Весной везде, на скамейках и на дверях, написано: «Осторожно, окрашено!» В той Москве, которую вы описываете, надо было бы на каждом шагу выставить щиты с надписью: «Осторожно, волшебное!» К чему все это? Для сюжета? Просто чтобы интереснее было читать? Вы не можете, как классики, писать просто, обыкновенно - и вот...
А в т о р. Как классики, я, конечно, не могу. Но что значит обыкновенно? Вспомните «Нос» Гоголя. Или Бальзака с его...
Н и к и т а (торопливо). Ну, не в этом дело. (Он не помнит «Нос» Гоголя.) Но уж очень много у вас всякого такого накручено. Машинка, которая сама печатает. Волшебная птица. Художник...
А в т о р (саркастически). Ну конечно! Еще и художника зачем-то сунула! Глупые выдумки! Убрать, вымарать.
Н и к и т а. Нет, как раз художника убирать не надо, оставьте. Мне показалось вроде бы интересно... что человек умеет не только видеть, но и воображать, преображать увиденное... а без этого он не был бы таким, как он есть.
А в т о р. Слава богу, хоть чем-то угодила.
Н и к и т а. Но скажите, вы-то сами верите, что ли, всерьез в существование всех этих духов? Верите? Видели их? Хотя бы вашего Иванова?
А в т о р. Как вам сказать? Я не очень люблю лес, чащу. Люблю идти полем, равниной с мягкими всхолмьями, с плавными певучими линиями небольших подъемов и спадов, чтоб видно было далеко кругом, до самого горизонта, чтобы радовали глаз спокойные черты и неяркие тона среднерусской природы - серо-черное, коричневое, зеленое. И вот иду, чуть поднимаясь в гору,- передо мной, выделяясь всей сетью тоненьких жилок-веточек на фоне сдержанно-голубоватого, как будто чуть забеленного молоком неба, стоит на вершине пологого оплывшего холма береза, старая, крепкая, одиноко растущая береза, привыкшая к ветрам, закаленная, с поднятыми и раскинутыми в стороны двумя сильными ветками-руками - как будто дерево-патриарх приветствует всю округу, и холмы, и долы, и низкую темную полосу леса вдали, приветствует весело, мощно, по-язычески жизнерадостно,- а бело-серая, загрубелая кора дерева, коряво вспучившаяся спереди, бурлящими перепадами спускается донизу, точно ниспадает до самых ног волнистая бело-серая, серо-седая борода лесовика. И вот я стою и думаю...
Н и к и т а. Разве вы не можете... Вы не хотите прямо ответить на вопрос, я так понимаю.
А в т о р. А вы не думаете, что могут быть такие вопросы, на которые не нужно прямо отвечать? Прямой ответ будет ответ плоский, неверный.
Н и к и т а (с усмешкой). Один - ноль в вашу пользу. Или нет... точнее, у нас счет один - один. (Задумался, крутит светло-пеструю прядь.) Это что же, была душа природы? Ох, извините, опять прямые лобовые вопросы. Не разрешается. Хорошо, отбой! (Хмурит брови, припоминая, что бы еще такого неприятного можно было сказать автору.) Или этот ваш ящик с несчастьями... ящик Пандоры... Туману напустили. Жмете и жмете в одну точку. Заинтриговываете, так? А потом окажется, конечно, полная туфта. Обманный финт ушами.
А в т о р. Да нет же! Это очень серьезно - то, что они задумали. И очень опасно. Притом опасно не только... Словом, подождите - и узнаете. Не буду же я пересказывать сюжет.
Н и к и т а. А пакет, который Сорока уронила в урну? Она, значит, стащила у Технаря излучатель... испускатель энергии... ну, что он для ледников делал. И передала Петровых, так? Опять тайны, туманы. (Машет рукой.) Ладно, в конце концов, с волшебниками как хотите, ваше дело. Поговорим обо мне. Вы делаете из меня этакого черствого сухаря, совершенно невосприимчивого к искусству. Так нужно по вашей схеме. Точка отсчета - ноль. Зато потом у вас получится рельефнее, результативнее. Но ведь неправда же! Положим, я действительно не понимаю картинные галереи, музеи, не приучен понимать, что ли. Слаб по части оперной музыки. Но пусть даже только кино... Помню, я смотрел японский фильм «Голый остров», скупо так сделано, бедновато, скучновато, и все тянется, тянется в один тон, и вдруг тебя прошибает, и думаешь, что одни живут в больших городах, наслаждаются библиотеками, телевизорами, кто чем... всем накопленным... летают через весь мир за несколько часов... приближают завтра, завтрашний день фантастической техники, трогают космос рукой... наслаждаются, объедаются интеллигентной духовной пищей, умной волнующей работой... А другие в это время начинают и кончают жизнь, согнувшись... так и не узнав, что существует на свете... (Он замечает, что разоткровенничался. Лицо его становится замкнутым, отчужденным, высокомерным, губы поджимаются в ниточку. Он не прощает эту откровенную минуту ни себе, ни мне, злится, может сейчас нагрубить, сказать такое, чего совсем не думает. К сожалению, мы часто судим о молодежи по таким вот, сказанным в запальчивости, случайно сорвавшимся с языка наивно-дерзким фразам.) В общем-то, мне, конечно, наплевать на ваше отношение и отношение каких-то там читателей...
А в т о р (по-матерински). Ну, Никита, Никита... Не надо лезть в бутылку. Стенки скользкие, из нее трудно потом выбраться.
Н и к и т а (смягчаясь). Я только хотел сказать... Вы ведь знали, что я смотрел «Голый остров» три раза. Но не включили, потому что это противоречило концепции. Выходит, вам концепция дороже фактов? Подминаете факты? Вообще ваше поколение...
А в т о р морщится. Про поколение, вообще про поколение - это всегда спорно, часто произвольно. Про поколение пусть мой сосед по квартире. Поколение - это и Никита, и Вадик, и племянник, и Муся, и многие, многие другие... Мы уж лучше будем про Никиту.
Но Никита знает материал по Никите как никто другой. Спорить с ним трудновато.
Н и к и т а. Вы берете нашу первую встречу с Вадиком... ну, когда он о филантропии... о помощи людям в беде... А хвост разговора обрубаете. Я тогда сказал ему на это...
А в т о р (быстро). Знаю, знаю. Вы сказали: «Да, если бы уметь читать в душах! Это было бы здорово. Узнавать безо всяких просьб и заявлений, в чем нуждается несчастный человек, несчастливая семья. Чего не хватает: нежности, внимания, или квадратных метров, или любимого дела. Ведь чем человек лучше, тем, наверное, ему труднее просить, жаловаться, объяснять... доказывать, что то-то и то-то до зарезу необходимо. Ратовать за себя вообще трудно. И противно. Вот мать приехала из эвакуации со мной на руках, а от отца уже не было писем, а в нашей комнате жили... Ну, словом, если бы не соседи, повернулась бы она, уехала куда глаза глядят. А так люди за нее ходили, добивались... Пускай бы где-то на центральном пульте вспыхивала лампочка - у Никиты Иванова понизился процент счастья, жизнерадостности... удовлетворенности работой, жизнью. А что? Когда- нибудь, возможно, так и будет - в гармоничном обществе будущего». А Вадик ответил, посмеиваясь: «Слушай, Никита, кто из нас Вадик Ларионов, ты или я? Мечтаешь по методу Ларионова».
Н и к и т а. Взяли и опустили кончик разговора? Не подошел вам? Вадику можно парить, взлетать, пожалуйста. А Никита, он земной, практический, ему не дано. Так, что ли?
А в т о р (мямлит). Ну, понимаете, устремленность характера... она диктует... Мало ли как бывает в жизни? Правда характера требует иной раз известного спрямления... сгущения...
Н и к и т а (он сейчас какой-то удивительно взрослый, мудрый, я его даже побаиваюсь немного). А разве правда характера - не в неожиданных проявлениях этого характера? Разве она в заданности?
А в т о р (серьезно). Верно. Виновата. (Пробует пошутить.) Это уже два - ноль в вашу пользу, так? Или нет, два - один...
Н и к и т а (он не принимает шутки). А если взять образ Вадика... (Листает рукопись, которая лежит на столе.) Я очень его люблю, это мой первейший друг, золотой парень. Но не такой уж он стопроцентно святой, как вы его разрисовываете. А знаете ли вы, что Вадик пьет? Это у него От тяжелого прошлого. Да, не прочь выпить. В обычное время пьет нормально, а когда на него накатит... Ну, дело не в подробностях. Он весной все деньги, какие у него были, принес к нам, отдал сначала мне, потом передумал и отдал матери: «Не давайте мне ни в коем разе, на меня весна вообще сильно действ