к чертям.- Посмеиваясь, Иванов-сын косится па старое скрипучее колесо. Пока еще живо, служит, родимое, хотя дни его и сочтены,- Советую чеснок. Сам ем. Большая польза. Заинтересовался теорией магнитного поля. И радиофизикой. Нехорошо быть холостяком,- Иванов удивленно округляет глаза. Ничего себе у бати переходики. Интересно, куда это он гнет? -- Женщина облагораживает. Подумай. Советую. У тебя была такая темненькая... умница... во лбу - полумесяц... лазоревое платье... Давно это было. Махнет левым рукавом - озеро, махнет правым - поплыли белые лебеди. Ты ничего о ней не слышал последние лет пятьсот? Купи мне в московском Волшебном Универмаге...- Идет длинный список. Радиолампы. Кристаллические триоды. Лампы бегущей волны.- Пусть пакует Дух-Технарь. .На .птичьих базарах что-то мало чириков. Пока. Да, купи еще платье для Куклы-Медсестры. Летнее. Поярче. Желательно в крупных цветах. Юбка должна быть - системы плиссе. Выучи этот технический термин. Не перепутай. А то будет рев. Вообще говоря, мог бы приобрести Куклу-Медсестру более высокого качества. Взял, наверное, в штучном первую попавшуюся. Или даже в уцененных товарах. На лице оспины. Руки не сгибаются в локтях. А ушей нет совсем. Но честно относится. Колет. Играет в дурака. Решил премировать. Купить платье. Ладно, пусть уж. На будущий год хочу попробовать спартанскую гимнастику. Одобряешь? Ну, пора кончать. Ждет мой персональный морж Степка. Уже фыркает. Сейчас на нем поплыву через пролив Вилькицкого на остров Малый Таймыр. Помочь картографической экспедиции. Пиши иногда. Главное - здоровье. А здоровы те, кто трудятся. И подумай насчет той, давней, во лбу - полумесяц... Твой отец».
Иванов медленно складывает письмо. Его голубые глаза в сетке морщин сейчас не лукавые и не простодушные - нет, просто грустные. Он думает о прошлом, о тех давних, очень давних днях, когда был молод, весел, удачлив во всем, и она, умница-разумница, тихоня, себе на уме, с тихим хитрым смехом (во лбу полумесяц, на лазоревом платье частые звезды, все звездное небо), сидела рядом с ним, бросала орешки каленые в уста сахарные и ровными белыми...
Но что это? Пахнет горелым. Он вскакивает, наступив себе на бороду, чертыхается, приподнимает крышку кастрюли.
Пшенная каша сгорела дотла. А, фер-р-рмом...
В то утро Никита проснулся сам, без материнских понуканий и тычков (что с ним не часто бывало). Проснулся легкомысленно-веселым, даже озорным, как будто сбросил гнетущий груз, избавился от навязчивой мысли. Хотелось кувыркаться через голову, мяукать или кукарекать, отбивать босыми ступнями чечетку, словом, мальчишничать. Никакой необъяснимой тоски, никаких дурацких мерихлюидий.
Он сделал основательную зарядку, окатил грудь и плечи холодной водой, растерся мохнатым полотенцем. Умял тарелку каши, вынес матери помойное ведро. Стянул с Женьки пикейное одеяло (Женька вставал позже) и устроил ему «ОТ» - очередную трепку.
- За прошлогодние грехи,- объяснял он, накрыв голову сонного Женьки подушкой и молотя по ней кулаками.- И за завтрашние тоже. Да здравствуют братья, которые сами с вечера выносят мусор. Не дожидаясь,- пам-пам кулаками,- старших,- пам-пам,- товарищей...
Повозившись, они уселись рядом на кровати. Женька, пухлогубый, курносый, с такими же пушистыми кисточками бровей, как у Никиты, но не такой светловолосый, сосредоточенно болтал ногами.
- Кончил об э т о м думать? - он кинул проницательный взгляд на Никиту.
- Поговори у меня! - рыкнул на всякий случай старший брат.- Много ты понимаешь, ханурик.
Женька всегда был в курсе дел Никиты. Безошибочно различал голоса по телефону и твердо знал, кому нужно сказать: «Уехал в командировку, неизвестно когда будет», а кому - «Вернется через пятнадцать минут, не хотите ли что- нибудь передать». Знал, что изделие ОЗ-Б идет туго, а литье смежники поставляют некачественное, а на притирке расценки слишком низкие.
- Кончил думать, я же вижу,- повторил Женька упрямо,- Даю зуб, кончил.
Мать, как всегда, не понимала, о чем они говорят.
- Зуб болит, что ли? Надо в поликлинику.
Парни фыркнули. И опять, сблизив головы, забормотали о своем.
- Забыть хочешь? Решил? - Это Женька.
- Не хочу. А уже.- Это Никита.
- Ну, правильно. А то ты стал такой псих-псих-непормальный,- Женька приставил большие пальцы к вискам и помахал растопыренными пятернями,- Просто чайник.
Никита усмехнулся, не разжимая губ.
- Не пойму, чего это я устроил такой базлан. Была там девушка, не было девушки - мне-то какое дело? У меня хватает...
- Никита, без пятнадцати! - закричала мать из кухни.И он - пиджак в охапку - быстро скатился по лестнице.
Да, все. Точка. Нечего больше думать об этой истории в метро. Что было - то прошло-проехало и больше не вернется. Не стоит на этом задерживаться. Он излечился. Его о т п у с т и л о, как говорит мать после своих ревматических приступов....
Все шло удачно. Сразу подошел нужный троллейбус, не такой набитый, как обычно в этот ранний час. Никита только на минуту повис вместе с гроздью людей, не давая закрыться дверям, и почти тут же его протолкнули внутрь. Хорошенькая сдобная блондинка, вся еще розово-сонная, со складками от наволочки, отпечатавшимися на свежей щеке, читала что-то с участием Мегрэ, знакомое, но все-таки увле- кательЕюе, и Никита не без удовольствия перечитал странич- ку-другую, стоя сзади нее. Блондинка, краснея шеей и даже раздвоенной нежной спиной, которая хорошо просматривалась в вырезе белого платьица, сначала сердилась и прятала книгу («пристраиваются всякие»), а под конец доверчиво сообщила, что работает на оптовой базе напротив проходных завода, кончает в одно время с первой сменой и ей можно звонить на базу, телефон очень легкий, ну просто сам запоминается. Блондинка была Никите ни к чему, но разговор, прямо скажем, не показался ему неприятным.
И цех встретил его хорошо. Сегодня как-то звучно шагалось по знакомым металлическим плитам, особенно чисто, радужно светило утреннее солнце сквозь стекла иереплетча- тых окон свода и смеялись жизнерадостно-красные огнетушители, вывешенные в ряд на такой же красной кричащей доске, как бы говоря: «Ничего плохого не будет, но все-таки мы здесь, мы на страже». Никита решил, глядя на самодовольные огнетушители: «Назло всему миру буду жить просто, легко, приятно. Вон как та блондинка, особенно не задумываясь, не дуря себе голову. Мяу у! Кук-ка-рекку!»
- ...Знаешь, тут главный просил,- К верстаку Никиты подошел мастер, поскреб ногтями лысину,- Обязательно, говорит, Никите Иванову дайте. Отшабрить брус гидросуппорта, ну, для 09. «Девятка» плохо идет, сам знаешь, что тебе втолковывать. И с этим гидросуппортом намудрили они в КБ, намодифицировали. Давай выручай. А свое потом доделаешь.
Трудоемкая операция - ручная шабровка. Но обойтись без нее на участке нельзя было, только она давала нужную точность.
- Ну что ж,- сказал Никита, втайне польщенный, но с непроницаемым лицом, оставляя начатую работу.- Надо так надо, я ведь не из капризных,- Он слыл на участке королем шабровки,- Переключусь,- И не упустил случая подковырнуть: - А в получку опять выйдет всего ничего и с боку бантик.
- Когдай-то у тебя... - возмутился мастер,- Крепко огребаешь, зачем зря болтать? Сдельщина, она...
- Да какая сдельщина? Выводиловка у нас. Сколько начальство выведет - и ладно. По принципу: «С потолка беру, делю на два».
Подпортив немного настроение мастеру (которого он во- обще-то уважал), лишний раз выказав свою независимость, Никита, сам в отличном настроении, отправился за брусом. Как-никак Аркадий Викторович, главный конструктор, просил сделать особенно тщательно. Значит, надо блеснуть.
...Специальным, остро заточенным инструментом - шабером - он снимал тончайший слой металла, микроскопическую стружку. Двигая шабер от себя, мелкими, точными, рассчитанными штрихами соскабливал крохотные ворсинки, волосинки металла, почти утратившие свои металлические качества, почти невесомые. Дымок курился - это вилась металлическая пыль? Или просто нагревался металл? Казалось, что стелется поземка.
Втянулся, разогрелся. Рука двигалась уже почти сама собой, без усилья. Рука стала умной, самостоятельной, самосознающей, А мысли шли своим чередом (пока еще можно о постороннем, пока не самое ответственное) - странные мысли, да, последнее время у него бывал очень странный ход мыслей,- и откуда что берется, с чего начинается... Исходное, начальное было часто совершенно пустяковым, случайным... Так и на этот раз...
Сухарь. Сухарь, размоченный в стакане. Мать любит... она сушит себе сухари, а зубы уже слабые, сушит, а потом их размачивает до слякотного состояния. Так все-таки у Муси тогда немного размок, как сухарь в чае? Было дело, а? Трудно вычислить себя. Себе себя не видно, нельзя ведь самому увидеть свой полный профиль или затылок, даже в зеркале (только при системе зеркал, но это уже...). Специально сушить на листе, возиться, а потом размачивать, где здесь логика? До чего же нетехнологично. Впрочем, все ли можно мерить логикой? Опять те же проклятые вопросы, от которых не могу избавиться.
Разве логично, если крупный физик бросается под поезд, чтобы спасти древнюю старуху? Для общества физик несравпенно нужнее, ценнее, тут не о чем даже говорить. Так как же? Любой, кто с ним, должен пытаться его удержать, спасти, не пустить и все прочее. А он сам? Хм. А если это не старуха, а собака... одна женщина при мне рисковала жизнью в гуще машин ради собаки с волочащимся поводком... не своей, незнакомой, заблудившейся. А я? Нет, ради собаки неразумно. Хотя у них бывают такие человечьи глаза, славные морды, у овчарок. Куда лучше красной рожи нашего хамоватого Жукова, который по рационализации и техпропаганде. Жуков продаст любого, если ему выгодно, а собака верна, предана до конца. Больше человек, чем человек,- хотя всего-навсего пес. Парадоксы изобретаешь, Никита? Ну хорошо, ради животного не будем рисковать жизнью, человек выше животного, животное пусть погибает, хотя и с симпатичными, человечьими глазами, полными муки. Пусть мнет его колесами, отрезает задние ноги, пусть. А старуха? Ее тоже пусть колесами, а?..Фу, черт, чуть было не испортил себе удовольствие от хорошей, доброй, вкусной работы. Во рту кисло. Нет, все это надо отпихивать от себя самым решительным образом. Иначе пропадешь. Если ты хочешь сохранить то легкое, радостно