Петровых обращался с Ивановым так, как обращаются с устарелыми, никому не нужными древностями, которым полагается выказывать внешние знаки почтения.
- Давненько не виделись.- Он перекинул одну длинную ногу через барьер, затем вторую, очутился рядом с Ивановым, взял его за локоть, отчего тот брезгливо поморщился.- Можно и поболтать, я ведь не на сдельщине, я на твердом окладе. Ну-с, как вам у нас? Как оформление холла?
- Роскошь развели,- сказал Иванов, насупясь.- Парфюмерию. Дворец Снов. А вот что касается самих снов...
Петровых подхватил, делая вид, что он не улавливает критических нот:
- А что касается снов... Контроль и еще раз контроль, строжайший многостепенный контроль. Никакой само-дея- тельности,- выговорил он раздельно, с пренебрежением.- Вот наши принципы.
Сказал, что предполагается ввести еще несколько ступеней контроля. Система письменных отзывов, аннотирования... Художественный совет - самые ответственные сны будут пропускаться через него.
- А он будет собираться...
- Ну, раз в полтора-два месяца...
- А если сон срочный, сito! Если от него зависит жизнь человека, его счастье? - спросил Иванов. Петровых только пожал плечами, лицо у него было скучающее.- А вот был со мн... С одним известным сказочным героем был такой случай. Сражался Иван по прозвищу Коровий Сын со змеем двенадцатиглавым, и туго ему в том поединке пришлось. А товарищи его спали, не ведали опасности. Он и наслал им срочный сон - в стене нож, на том ноже белое полотенце, бежит по полотенцу кровь алая, стекает в миску. Полмиски набежало - небольшая еще беда, полная миска - это ладно, а как через край полилось - вскочили ребята, бросились выручать. Так как оно теперь, при вашей конторе с электрическими кнопками? Не нашлешь уже срочный сон, а? Знаю, теперь пропадет ни за грош Иван-богатырь, пока его заявка будет странствовать у вас по инстанциям, дожидаться худсоветов.
- Какие-то потери всегда неизбежны,- сказал Петровых без всякого интереса.- Лес рубят - щепки...
- Ах, вот уже что в ход пошло! - Иванов резко высвободил свой локоть.- Двенадцатиглавым чудищам ваша система удобна и выгодна, ничего не скажешь. Связали добрых волшебников по рукам и по ногам...
Петровых встрепенулся, его глаза сузились, нехорошо сверкнули.
- Так ты против централизации?
- Нет, я против бюрократизации. И обращусь в Совет Старейшин. И сумею доказать...
- Против централизации,- повторил Петровых, словно не замечая поправки,- Так-так. Ох, эти предрассудки, как они живучи среди духов старшего поколения,- Он покачал головой, горестно поджал тонкие губы.- Что поделаешь, новое всегда пробивает себе дорогу с трудом. В борьбе!
Иванов, красный и сердитый, вытянул вперед руку, сжал и разжал кулак - послышался не то свистящий, не то жужжащий звук, и шаровая молния ослепительно белого цвета, сорвавшись с его ладони, ударила Петровых прямо в лоб, после чего исчезла с оглушительным грохотом.
Петровых, закрыв глаза, очень бледный, с минуту шатался из стороны в сторону, но все-таки не упал, устоял. На лбу его зияла круглая черная дыра, она дымилась. Наконец он справился с собой, открыл глаза и, скрипнув зубами, зловеще прохрипел: «Фермомпикс!» Его тонкие спичечные руки угловато дергались, пальцы прищелкивали, из-под ногтей вырывались снопы искр - вот уже запылала в разных местах борода Иванова, как пылает сухая березовая кора, висящая на стволе лохмотьями. Но духи метро, мелькая красными шапками, полезли вверх по бороде и мигом затушили пожар. А тут подоспел спокойный Теффик и занес над лысоватой головой злого волшебника свой великолепный смуглый кулак...
Но его остановила чья-то легкая рука.
- Не так,- сказала фея в черном, с белым твердым отложным воротничком и ярко-белой прядью над спокойным матовым лбом.- Надо по-другому.
И было что-то в ее голосе, в точном жесте маленькой руки, что заставило Теффика послушаться.
- Назад, Теффик! - закричал Иванов, отдуваясь, вытирая лицо,- Уф! Мы уходим. Но предупреждаю,- он повернулся к Петровых,- я этого безобразия так не оставлю. Пе смирюсь!
- Жалуйтесь в управление,- официальным тоном сказал бледный Петровых, закладывая палец в дыру на лбу и проверяя, насколько она глубока.- Ваше право.
- Главсонсбыт при Мосглавдухкоопснабторге,- негромким мелодичным голосом подсказала черная фея.
Иванов, не глядя, поблагодарил ее кивком головы.
- Эх, не хотел я ввязываться в эту историю,- бурчал он себе под нос, перебирая обожженные пряди бороды, укладывая ее так, чтоб не было видно опаленных мест (если сказать по правде, он гордился своей классической бородой и очень ее лелеял).- Но, видно, придется... Как там? Мосдухсон...
С красного потолка, растревоженного шаровой молнией, медленно осыпалась на паркет красная штукатурная пыль, портя безмятежность парадного великолепия. И это было приятно.
Петровых, уже несколько оправившись, прикрыв дырку на лбу рукой, остановил потихоньку Теффика, шедшего за Ивановым, и постарался дружески, непринужденно ему подмигнуть.
- Старик совсем выжил из ума,- он кивнул в сторону Иванова.- Что поделаешь, годы,- И тонко пошутил: - Ничто так не старит человека, как возраст.
Теффик ответил вежливо, но твердо:
- Для невежды старость - это зима, а для обремененного знаниями - это время сбора плодов. Мой друг Иванов мудр и прав. Простите, тороплюсь.
Уходя из круглого салона, уже на пороге Иванов последний раз обернулся, увидел узкую озлобленную спину удаляющегося Петровых, скачущие фигурки гномов. Мелькнул орлиный профиль Звездочета, приметная белая прядь неизвестной феи в черном.
Иванов закрыл за собой дверь и почувствовал, как учащенно забилось сердце. Ого, совсем по-юношески! Надо, же, чего только не померещится, какая только глупость иной раз не полезет в голову. Очевидно, если думать неотступно об одном... ну, хотя бы о белой мыши, то везде будешь видеть белую мышь. Он последнее время так много думал о той, давней, потерянной, в лазоревом платье и с медвяной, душистой, дурманной косой, так часто о ней вспоминал, что сейчас ему показалось... конечно, полная ерунда!., показалось, будто в черной фее он узнал ее, свою первую любовь.
Мальчишки, которых давно тревожили замазанные белым окна, после долгих розысков нашли царапину, сквозь которую можно было все-таки заглянуть внутрь, увидеть, что делается в помещении. Один встал на плечи другого и таким образом ухитрился дотянуться до нужной высоты. И как вы думаете, что он увидел? Роскошна отделанный холл, пеструю, струящуюся куда-то толпу духов? Как бы не так. Увидел грубо сколоченные козлы, ящик с раствором, ведра с засохшей краской. И ничего больше...
ЧАСТЬ 4НИКИТЕ ПРИХОДИТСЯ ТУГО
Дождь. Дождь. Дождь.
Все понятно. Почему дождь? Да потому что пол-Москвы - в отпуску. Потому что у студентов, школьников - каникулы. Закон пакостности.
Текут вдоль тротуаров бурливые потоки - пенные, со всплесками - и, грохоча, обрушиваются, на железные решетки, низвергаются водопадами в подземные недра города. Дождь, дождь - изо дня в день. Московская толпа ощетинилась капюшонами плащей (молодежь), накрылась зонтиками (те, что постарше). У девушек чулки сзади зашлепаны пятачками грязи, прически размокли от влаги, сырости, пряди висят, как стружка. В магазинах на кафельных полах грязь пополам с водой, не помогают и опилки. У станции метро на ступенях грязно - там, где вход, и чисто - там, где выход (пообтерли подошвы, пока шли коридорами переходов). В минуту затишья липы на Садовом кольце отряхиваются на ветру, как отряхивается собака после купания, разбрызгивая воду; в лужах видны куски неба, клубящегося облаками, а иногда проплывает гибкая дуга троллейбуса, дрожа и покачиваясь, пружиня. А там опять круги дождя пятнают лужи - затишье было коротким. И опять книги, которые вынесли продавать прямо на улицу, перекрыты мокрой клеенкой.
На Неглинной потоп, застаивается накопившаяся дождевая вода, она уже почти вровень с тротуаром. Пешеходы ищут, как бы лучше обойти разливы, нащупывают брод, а машины едут прямо по воде, двигаются тяжело, как носороги на водопое, и перед их тупо обрубленными, прямоугольными мордами - водяные усы.
Длинные мокрые подтеки - на стенах Манежа, и какие-то статуи, выставленные у входа, прямо под открытым небом, зябнут, покрытые гусиной дрожью, обрызганные крупными каплями дождя. Кругом на всем видимом пространстве стоит вода, пляшут и лопаются пузыри. Говорят, есть примета: раз пузыри, значит, зарядило надолго. По фасаду старого здания университета, в глубине, за колоннами, тянется лента барельефа с античными фигурами; у них на головах темнеют странные мохнатые папахи - это голуби, отяжелевшие, нахохленные, спрятались в укрытие, нашли убежище от потоков воды.
Дождь, все время дождь. Пахнет мокрым ржавым железом. Грохочут водосточные трубы. Не просыхает, корежится обувь. Течет с подоконников в комнату. Сыреют бумаги в редакции. Ленке Тонкие Косы нужно покупать новые резиновые сапоги: из старых, в которых шлепала весной по лужам, она уже выросла.
Дождь. В парадном трое. Сидят на ступеньках, сомкнувшись серыми спинами, издали кажется - навалена высокая куча тряпья.
Слышится долбежка дождя равномерная, упорная.
В полутьме звякает бутылка о рваный край консервной банки. Разливают вдумчиво, благоговейно, с аптекарской точностью, без обмана. На троих. Все как положено.
Дождь выстукивает и выстукивает свои ритмы. Монотонно. Отчетливо. Безостановочно. Безошибочно.
Разливает твердой рукой человек в мокрой куртке и насунутой на лоб кепке, когда-то рыже-клетчатой, теперь рыже- буро-грязной, неопределенно-пятнистой. У него массивная, утюгом челюсть, а глаз, не видно, они в тени.
Знакомая фигура.
Опять он? И в который раз уже... Никак нам от него не избавиться.
Небрит, как обычно. Зол на весь свет, сипит: