– Вы без нас не скучали? – спросила леди Каролайн.
С учетом того, что он не замечал нашего возвращения до тех пор, пока она не подала голос, вопрос можно было счесть насмешкой.
– О, я… – Грин вскочил из-за стола и принялся спешно приводить в порядок костюм. – Простите, увлекся…
– Читаете на старом эленари? – восхитилась полуэльфийка, обратив внимание на открытый перед ним фолиант. – И на альсе?
– Немного.
– Позвольте, я помогу, – она указала на галстук, из которого Грин пытался свить себе петлю.
Широкая шелковая лента разгладилась под ее взглядом и сама собой завязалась на аккуратный узел. Жаль, я не владела телекинезом. Какой, оказывается, замечательный способ ненавязчивого флирта.
– Как вам понравилась оранжерея, Элизабет? – вспомнил обо мне Грин. – Смотрю, вы… просто цветете…
– Это весна, – улыбнулась полуэльфийка.
Угу, по весне я всегда покрываюсь цветочками. К лету ждите ягодок.
– Простите, леди Каролайн, – извинился за мою недовольную физиономию доктор. – Вы же понимаете, что Бет приходит сюда не ради цветов. А я засел в библиотеке, вместо того чтобы отвести ее к единорогу. Вот она и дуется.
Замечательно устроился! Сначала я хотела в оранжерею. Теперь захотела к единорогу. Что еще он попросит «для Бет»?
Но к единорогу я и правда хотела.
Когда мы миновали угрюмый холл и вышли из особняка, наконец-то вздохнула с облегчением.
В домике единорога стало совсем хорошо. Грин устроился на ящике с зерном, а я вышла вперед и зажмурилась в предвкушении момента, когда мое чудо приблизится и склонит голову, позволяя себя обнять.
– Что вас расстроило, Бет? – спросил целитель. – Только не обманывайте, вы явно не в настроении.
– Не знаю. Посольство. Странное место. И леди Каролайн – не пойму, как себя с нею вести. Иногда она очень мила, а иногда настоящая эльфийка.
– Вас еще ждет обед с ее отцом.
Прозвучало угрожающе, так что единорог подошел вовремя. Но не ткнулся привычно мордой мне в лоб, а потянулся губами к моей груди.
– Эй, ты что творишь?!
– Его заинтересовали цветы, – сказал со своего места Грин. – Не мешайте, пусть поню… а, ладно, пусть ест!
Собрав цветочки с платья, единорог обнаружил, что продолжение банкета прячется у меня в волосах, но, когда я хотела вытащить цветы, чтобы бросить ему и избавиться от посягательств на прическу, фыркнул мне в лицо.
– Не шевелитесь, – велел доктор. – А то он решит, что вы жадничаете. Позвольте ему самому… Ваши отношения перешли на новый уровень. Стали ближе, замечаете?
Как не заметить, когда тебе жуют волосы?!
– Вы ему нравитесь! – радостно прокомментировал Грин следующую выходку единорога, а именно то, что магическое создание в благодарность за дополнение к ежедневному рациону облизало мне лицо.
Кошмар.
– Идите сюда, – негромко позвал доктор, когда единорог, не наевшийся цветочками, отошел, чтобы продолжить трапезу сеном.
– Только попробуйте засмеяться! – прошипела я сердито.
– И не думал. Не дергайтесь, а то ваш друг решит, что я хочу причинить вам вред. А я хочу лишь… – он вынул из кармана платок и, пока я неподвижно стояла перед ним, сбитая с толку внезапным проявлением заботы, отер мне лицо. – Вот так, – сложил платок и аккуратно убрал в карман. – У нас есть первый образец.
– Вы…
– Изучаю эноре кэллапиа. Мы ведь за этим… О! Не шевелитесь!
– Что там? – испугалась я, когда он потянулся к моим волосам.
– Лепесточек! – Грин показал выловленный из испорченной прически голубой лепесток. – Вкусный-вкусный лепесточек.
Единорог заинтересованно обернулся.
– Хочешь? – спросил его доктор.
Он протянул руку, и на миг показалось, что диво дивное, круша стереотипы, ринется за вожделенным лакомством, – таким заинтересованным стал его взгляд. Но чуда не произошло.
– Не хочешь – как хочешь, – доктор сунул лепесток в рот и, чавкая от притворного удовольствия, сжевал.
– Развлекаетесь? – спросила я угрюмо.
– Работаю. И не нойте – радуйтесь. Слюна единорога – не кровь, но тоже целебная субстанция. Избавляет от прыщей и морщин.
– У меня и до этого прыщей не было!
– А морщины уже появляются, – заметил с ехидцей Грин. – Оттого что постоянно хмуритесь. Вот, возьмите, – он вынул из другого кармана чистый платок и расческу и протянул мне. – Зеркала нет, извините.
– У меня есть, – буркнула я.
Достала маленькое зеркальце и с опаской взглянула на свое отражение. Оказалось, все не так страшно: нужно только поправить прическу.
– Давайте помогу, – доктор вызвался подержать зеркало. – И не смотрите с такой злостью, будто это я вас облизал. Мы работаем с уникальным разумным существом, но разум у него нечеловеческий, надо быть ко всему готовыми. А о слюне я сказал правду
– Угу. Уже чувствую, как хорошею.
– Зря не верите, – Грин пожал плечами, и зеркальце сдвинулось. Пришлось дернуть доктора за рукав, чтобы настроить нормальный обзор. – Я выбрал из книг несколько рецептов. Можно попробовать изготовить какой-нибудь омолаживающий крем. Для настоящего лекарства все равно нужна кровь или рог.
Он с сожалением вздохнул, и мне стало стыдно. Подумаешь, облизал волшебный конь. Тут человек лекарство от всех болезней хочет получить, а может – только крем от морщин. Вот что обидно.
– Кроме рецептов ничего не нашли? – поинтересовалась я.
– История, мифы. Думаю, лорд Эрентвилль позволит мне продолжить чтение. Возможно, что-нибудь еще отыщется.
– А зачем вы выставили из библиотеки леди Каролайн?
– Я ее не выставлял, – он снова передернул плечами, но я уже подколола волосы, и зеркало можно было убрать. – Я отправил погулять вас, Бет. Вы не высидели бы рядом со мной и получаса… О! Обратите внимание, как ваш друг на нас смотрит, – Грин сменил тему, одновременно понизив голос. – Он сердится. Вы ведь пришли к нему, а говорите со мной – с человеком, отобравшим у него последний лепесток. Не будем его злить. Идите. Пожалейте его и пообещайте принести много вкусных цветов.
Просить себя я не заставила. Когда я подошла, единорог развернулся и стал так, чтобы закрыть меня от Грина.
– Ревнивец какой, – укорила я его, запуская пальцы в шелковистую гриву. – Значит, я правда нравлюсь тебе? Только не облизывай меня больше… Нравлюсь? Говорят, единороги дружат только с хорошими людьми…
Хотелось верить, что я, несмотря на все совершенные и в старой, и в новой жизни ошибки, – все-таки хороший человек. И, слыша над ухом ласковое сопение, я в это верила.
Ради этого и стремилась сюда. Ради воспоминаний без боли, радости без причин и ничем не подкрепленной, но непоколебимой уверенности, что все будет хорошо, можно было часами обнимать гибкую шею, тереться носом о гладкую шерсть в том месте, где пульсировала под кожей жилка, гладить гриву, плести и тут же распускать косички…
А какой смысл Грину наблюдать за всем этим?
Единорог недовольно тряхнул головой и укоризненно заржал: видно, еще сердился на доктора и возмутился, что тот появился в моих мыслях.
«Не обижайся, – я почесала дивное создание за ухом. – Ты все равно нравишься мне больше. Но доктор тоже хороший. И обычно не ест цветочки. А то, что я с ним говорила… Мы только у тебя и можем поговорить. У меня неприятие целительской магии, а он всегда… Из-за миссис Кингслей. Ты же знаешь миссис Кингслей? Можешь ей помочь?»
Он тряхнул головой. Нет.
– О чем вы говорите? – спросил Грин. – Вы ведь говорите с ним?
– Да. Так… о своем, о девичьем, – соврала я, не решаясь признаться доктору, что даже волшебный эноре кэллапиа не сумеет вернуть потерявшуюся на переломе реальностей душу его пациентки.
– О девичьем? Он же самец.
– Зато я девушка.
Единорог фыркнул, но согласился, что не стоит лишать человека надежды. Позволил обнять себя и умиротворяюще задышал мне в затылок.
– Вы и правда ему нравитесь, – сказал Грин.
– Я не ем его лепесточки.
– Это был не его лепесточек. Скорее, ваш. К слову, довольно приятный на вкус… Можно вопрос? Не о единороге?
– Спрашивайте.
– Наше с вами знакомство началось неудачно. Хочу понять, что вынудило вас тогда пойти на обман. Сейчас вы не производите впечатления заядлой мошенницы.
– Я испугалась, – призналась я. – Милорд Райхон пригрозил мне отчислением. Вы с ходу спросили, не с прорицательского ли я. А я накануне провела вечер как раз с прорицательницами и не была уверена, что они не добавляли ничего запрещенного в напитки.
– А они добавляли?
– Нет, я узнала после. Можно и я полюбопытствую? Вы всех студенток проверяете на предмет беременности?
– Нет. Я заметил, что с вами что-то не так, но по предписанию ректора решил, что это последствия выпивки. А когда алкоголя в крови не обнаружилось, захотелось разобраться, в чем же дело. Провел все возможные тесты… Но кровь-то была не ваша. А отклонения, видимо, были связаны с вашими проблемами с магией.
– Может быть, – согласилась я.
– Не может.
Я вздрогнула от того, как изменился его голос.
– Не может, Бет. Способности, с ваших слов, вы утратили во время происшествия на полигоне. Это было на следующий день после того, как вы сдали кровь. Поэтому мне до сих пор интересно, что же я упустил тогда.
– Ничего вы не упустили, доктор. Просто… то была не моя кровь. А в моей вы обнаружили бы алкоголь.
В конце концов, я всех в этом мире обманываю.
Затем был обед.
Огромная комната с высоким потолком, с которого угрожающе свисали бронзовые люстры, украшенные тяжелыми бутонами кованых роз. Длинный-предлинный стол, накрытый белоснежной скатертью. На одном конце стола мы с Грином, на другом, так далеко, что и лиц не рассмотреть, – лорд Эрентвилль с дочерью.
Я думала, посол достаточно прожил среди людей, чтобы понимать истинный смысл званых обедов, но нет: нас вкусно и сытно накормили и на этом сочли хозяйский долг исполненным. Не удивилась бы, если бы эльф, закончив трапезу, тут же удалился, но он все же подошел к Грину по окончании обеда, неторопливо и степенно, спрятав, как в муфту, руки в широкие рукава темно-зеленого платья. Нереально прекрасный и непоправимо чужой нам, как и все эльфы. Белые волосы заплетены в сложную косу, непроницаемое лицо, неподвижный рисунок шрамов. Если я правильно поняла, этот рисунок был у эльфов чем-то вроде индикатора эмоций. Лорд Эрентвилль никаких эмоций не выказывал.