— Смотрите, — безразлично разрешил Макс.
Пожалуй, мы с ней шли ноздря в ноздрю: у нее тоже алиби было только на два убийства из четырех. Но при этом у нее в анамнезе было пятно на репутации, а я свои хвосты аккуратнее прятала.
Шипурина злилась и не понимала, что происходит, Макс давил, я наблюдала со стороны и, если честно, малодушно радовалась, что мне изначально была представлена другая его ипостась.
Бог его знает, каких глупостей я бы наделала, столкнись изначально с такой враждебностью.
— Да вы мне скажете, в конце концов, что происходит? — вспылив, окрысилась наконец Лидка, напоминая нам всем простую истину, что, будь ведьма хоть сто раз врачом и целительницей, она все равно ведьмой и останется.
— Скажем, — прохладно согласился Макс. — Эти женщины были убиты в вашем городе за последние десять месяцев.
— И вы… — Шипурина пошла пятнами, стиснула челюсти, успокаиваясь, а потом снова попыталась вытолкнуть из глотки слова, которыми давилась, — и вы думаете… Подозреваете… что я…
Она коротко рассмеялась и подышала открытым ртом — как будто этот смешок обжег ей небо.
— Послушайте, — с усилием взяв себя в руки, заговорила она. — Да, пять лет назад я совершила ошибку. Хотела как лучше. Но я уже понесла за это наказание и больше ничего никому не должна! А вы… то, что делаете сейчас… Это… это перебор! Это уже слишком! Я не позволю так с собой, вам ясно!?
Макс смотрел так безразлично, словно перед ним не ведьма, вскочив на ноги, тряслась от ярости, с трудом удерживаясь от соблазна размазать его чистой силой, а билась муха о стекло.
— Ясно. Я бы попросил вас не распространяться о нашем визите и теме нашего разговора.
— А то что? А? А то что? Что вы мне сделаете? Опять в Азкабан ваш гребаный посадите? Знаете что! Я имею право обсуждать что угодно — с кем посчитаю нужным, и если вы не берете с меня клятву, значит, не имеете права требовать, чтобы я заткнулась! — орала Лидка, вскочив на ноги и нависнув над инквизитором. — Ну?! И что вы мне сделаете?!
— Лид, ты как медик что предпочитаешь: чтобы язык отсох или чтобы руки скрючило? — вальяжно поинтересовалась я, практически слыша, как в голове со звоном падает планка.
— Чт… ш-ш…
— Ну язык — так язык! — покладисто согласилась я.
Инквизитор молчал, но выражение лица у него было настолько каменное, что я со стопроцентной точностью определила: не одобряет.
К сожалению, мне было на его одобрение плевать
Будет тут еще каждая овца на меня орать.
Вальяжно подошла к Лиде близко-близко и, глядя прямо в серые глаза, ждала ее реакции. Зрачки Шипуриной панически расширились, на лбу появилась испарина: язык — что, плевать на язык, но потерять руки для врача — это страшно.
Как ведьма она конечно куда опытнее меня, как иначе может быть, если здесь, в больнице, она погоняет свой дар в хвост и в гриву каждый день? И мое проклятие она, без сомнения, снимет.
Дня через четыре. Если я не додавлю.
Понаблюдав, как Лидка бьется в попытках стряхнуть мою ворожбу, постепенно осознавая, как встряла, я подвела итог:
— Пасть разевать будешь, когда научишься щиты ставить. А до тех пор: я сказала — ты услышала. Поняла?
Стиснутые зубы и сжавшиеся кулаки Шипуриной были мне ответом.
— Проклятие я сейчас сниму. Но если начнешь делать глупости — не обессудь. Как говаривала моя бабушка, «Не дури, милая! От дурости сила в землю уйти может!»
Макс, дождавшись, пока я сытой змеей отползу от бессильно злой Лидки, пошелестел бумагами, заканчивая формальности, с таким видом, будто вот-вот уйдет, и таки поймал момент, когда Шипурина расслабилась, поверив, что все закончилось:
— Да, кстати, — спросил он, уже почти вставая. — Еще один вопрос. Что стало с тем пациентом? Ради которого вы хотели провести ритуал.
— Я не знаю, брат Максим, — призналась она тоном мучимого животного.
Если бы она действительно была собакой или кошкой, мне бы сейчас стало стыдно.
— Мы ему здесь помочь не смогли, и жена организовала его перевод в область. Она и так до последнего тянула, надеясь, что я…
Макс понятливо кивнул.
— Кстати, Лидия Марковна, у вас сейчас есть пациенты, которым невозможно помочь, не прибегая к запрещенным средствам?
— Это уже второй вопрос, — Лидка огрызалась, но вяло, беззубо. — Есть, но… Я выучила урок.
— Это радует, — Макс склонил голову в едва заметном одобрительном жесте. — Но мы все же проверим.
А когда он вышел, я задержалась и спросила:
— Скажи мне, зачем ты вообще в это влезла?
— Да детей я пожалела! — эмоционально выдала Лидия Марковна. — Не хотелось их сиротам оставлять!
Забавно, но со мной она сейчас говорила куда свободнее, чем с безупречно корректным братом Максимом.
Потому что — эка невидаль, две ведьмы поцапались. Поцапались, померялись тем, что у мужиков обычно в таких случаях народной молвой сравнивается, расставили точки над «ё» — дело житейское.
А инквизитор — сила, чуждая по умолчанию и по умолчанию же враждебная.
А Шипурина между тем продолжала:
— У этого коматозника трое детей. Младшей, когда отец разбился, год был…
— Погоди, — встрепенулась я. — Какими «сиротами»? У них же мать есть!
— Ага, мать! Курица безмозглая, овца курдючная! — глаза Шипуриной полыхнули волчьей злобой. — У нее трое по лавкам сидят, а эта… — Лидка запнулась, захлебываясь ядом, будучи не в силах подобрать достойное определение «этой», — только и знала, что причитать: «Не хочу, не буду без него жить!».
Она свирепо грохотнула ящиками стола, выудила откуда-то пачку сигарет и, выщелкнув одну, закурила. У ведьмы так пригорало от собственного рассказа, что я удивилась, что ей для прикуривания понадобилась зажигалка.
— Я, если честно, думала, что у нее это пройдет. Ну, мало ли, временное помутнение рассудка, чего от горя с людьми не случается? Даром что ведьма, а стресс все-таки… Да только смотрю, время идет, а она не просыпается, дети ее в жизнь не тянут, так и продолжает хрень молоть, не вспоминает, что от нее в этом мире кто-то зависит… Я для этого коматозника и так делала больше, чем могла, — так мне малых его жалко было, ты себе не представляешь! А она, как прочухала, что я за пациента зацепилась, впилась в меня как клещ: «спаси» да «спаси», «что угодно сделаю», «жизнь свою отдам»… — речь ее стала медленнее, мало-помалу сошла на нет сумбурность.
На лице появилась задумчивость: сейчас Шипурина говорила не столько со мной, сколько препарировала себя-тогдашнюю:
— И меня такая злость взяла! Я подумала: а почему нет? Ритуальчик я нужный знаю, эта себя в жертву сама, добровольно предлагает… Я хвост к носу прикинула, вопросы нужные кому следует задала, и по всему получалось, что отец он неплохой. Глядишь, детям с папашей было бы лучше, чем с такой-то матерью. Сделала все чин-чином, запрос отправила, чтоб все по закону сделать. Дура! — зло цыкнула она сквозь зубы. — Надо было по-тихому все провернуть и не чистоплюйничать. Ну а что дальше было — ты знаешь. Я, когда закушу удила, остановиться не могу, даже тогда, когда, по уму, и надо бы. Вот и поперла напролом через запрет…
Она еще раз порылась в столе, выудила блок ярко-розовых липких стикеров и накарябала что-то на верхнем.
— На! — она звонко пришлепнула к столу с моей стороны оторванный от блока лист. — Здесь ее старый адрес и куда предположительно могли перевести мужика. А о своем решении — не жалею.
Я повертела розовую бумажку в руках.
Ну ладно, хорош ломаться, Ксюша! Ты же уже все решила. А что принципы…Так это ж твои принципы: как хочешь — так с ними и поступаешь.
Хмыкнула и, сунув листок в сумочку, сказала:
— У меня есть сотрудница. У нее проблемы со здоровьем. Суровые, мне не по силам. Она о них не знает. Надо решить вопрос так, чтобы и не узнала.
От удивления Шипурина даже оторвалась от своей сигареты и уставилась на меня.
Недавнее вправление мозгов еще держалось, и ни одну из тех мыслей по поводу моей внезапной благотворительности, что проносились в ее голове, как товарные вагоны, сцепившись хвостами в состав, она не озвучила, перескочив сразу на деловой тон:
— Что за проблемы?
— Не знаю, — раздраженно рыкнула я. — Это не мой профиль.
— Угу… Еще не знает, значит? Идеальный вариант. Вот что, раз она твоя сотрудница… Направь-ка ее на профосмотр! Во-о-от сюда, — она снова притянула к себе стикеры. — Частный медицинский центр, такие услуги там тоже оказывают. Я там имею частную практику, так что посмотрю на клиента, если понадобится несколько визитов — сама состряпаю ей нужный диагноз, исходя из своих требований к лечению. Цена. Адрес центра. Мой график приема.
Перевернув листок липкой полоской вверх, она запустила его ко мне по столу:
— Присылай свою подчиненную.
— Накладывать проклятия запрещено законом.
— Угу.
Его инквизиторское святошество изволил полоскать мне мозг. Пока в больнице свои расспросы расспрашивал, еще держался с невозмутимой физиономией, а как в машине наедине оказались — завел свою юлу.
— И использовать магическую силу в качестве инструмента запугивания — тоже запрещено.
— Ага.
Ну, ты поучи меня еще, как сестру-ведьму строить!
Ведьма — это такая стервь, которая связь с реальностью теряет очень быстро, и тут главное в нужный момент шарахнуть ей по башке, в эту реальность возвращая, как гвоздь — в доску.
Нет, не обязательно пользоваться при этом грубой силой: баба Тоня, к примеру, одним движением брови таких свиристелок, как я и Шипурина, пучками к земле гнула. Ну так у бабы Тони личный авторитет был — ого-го! А я от дел сообщества самоустранилась, и из ресурсов у меня — собственная сила да семейная репутация.
Что самое главное, Макс без зазрения совести применял аналогичную методику ко мне, гвоздя как молоток, и ничего, совесть не мучила. А стоило мне разок рыку в голос поддать — и вы посмотрите, как не понравилось.
— И Орден очень не одобряет, когда им прикрываются, совершая действия сомнительной законности.