— Угу.
Я прям встрепетнула вся.
У Макса на скулах перекатились желваки.
Мы еще утром, обсуждая план действий, договорились, что в обед приедем домой и выспимся — а уже потом по делам да самого вечера, а ночью — на кладбище.
Вот он обед, вот они мы — едем.
— Ксюша, я не стану покрывать злоупотребления.
Это прозвучало… жестко.
Злоупотребления, наказания…
По коже пробежали мурашки, но вовсе не от страха. Знакомое тягучее, тянущее чувство поселилось в животе и ниже.
Макс злился все сильнее, хотя силился держать себя в руках. А я, чувствуя скрытую за внешним спокойствием злость… заводилась.
Чем спокойнее становилось его дыхание, чем сильнее сжимались пальцы на руле, тем сильнее разбирало меня животное какое-то желание. Собиралось томлением в промежности, делало чувствительной грудь, заставляя обостренно ощущать прикосновение белья. Обволакивало. Вынуждало чутко ловить его запах, и этот запах, сухой, грозовой, без примеси возбужденных чувственных нот, заполнял легкие и усиливал влечение. Рисовал непристойные картины… На-ка-за-ни-я.
Интересно, его вообще можно довести до такого состояния, чтобы он захотел наказать меня в постели?
Да, глупо. Да, слегка стыдно от собственных фантазий.
Но… ведь хочется же! Какого черта? С чего я должна стыдиться?
И, что смешно, суть его претензий, если честно, была мне абсолютно безразлична. Котик здесь на пару-тройку недель, максимум — на месяцок, а потом отбудет по месту постоянной дислокации, а я останусь жить и работать именно здесь, так что видала я его ценное мнение вместе с указаниями там, куда только проктологи и заглядывают. А вот сам гнев…
Самоконтроль. Ощущение подавляемой мощи.
Грозовой запах озона и кисловато-колющий вкус электрического разряда на языке.
Между ног требовательно, сладко потянуло.
Последние пару реплик я игнорировала не просто так. Сосредоточившись на своих ощущениях, я балансировала на тонкой нитке необходимости довести инквизиторский гнев до квартиры.
— Твое поведение в отношении Шипуриной подходит сразу под две статьи магического кодекса, и, если она подаст заявление об угрозах причинения вреда здоровью, я дам ему ход.
Не дать грозе разрядиться в машине, где ничего нельзя. И ничего и не будет.
— Ага.
— А если подобное повторится, инициирую расследование по всей форме вне зависимости от наличия заявления.
Бу-бу-бу, злой полицейский!
Возбуждение с током крови плыло по венам.
Вот он, мой дом, уже близко.
Вот он, въезд во двор, и разбитый асфальт подъездной дорожки приветственно стрельнул в днище гравием.
— Да-да, я поняла, ваше инквизиторское святейшество негодует. Именно поэтому ты молчал, когда я при тебе быстро и эффективно заткнула ей рот.
Машина ткнулась носом в поребрик и замерла. Макс, по одному отлепляя пальцы от руля, со смертоносной вежливостью отметил:
— Я не стал подрывать твой авторитет при посторонних.
Открыв дверь, я утвердила каблуки на асфальте и, оглянувшись, бросила через плечо:
— К тому же это было тебе удобно. Хотя немного лицемерно получилось.
Я собиралась уйти вперед, но инквизитор меня опередил: вышел из машины, быстрым магическим взглядом обвел все вокруг и только после этого выудил из машины меня и, заперев авто, быстро повел (чтобы не сказать «потащил») меня в подъезд.
Разлитые вокруг него чары были незнакомыми мне, орденскими, идентифицировать их не получалось, и, удерживаясь на гребне несущих меня гормонов, я развернула свою защиту.
В подъезде пусто, слава всем святым, лифт работает. Домой. Быстрее домой!
Услышав, как за моей спиной щелкнул, закрывшись, замок, я перебила Макса, не дослушав очередной фразы:
— Знаешь, я решила, что мне, недостойной, нечего делать рядом со столь высокоморальным слугой закона. Что-то мне инквизиции помогать разонравилось. Опять же, опасно тут у вас… — и, с наслаждением глядя в светлые от бешенства глаза, залепила: — Поеду-ка я, пожалуй, куда-нибудь отдохнуть!
Чуть качнулась вперед, оказавшись к нему так близко, что моя грудь почти коснулась инквизиторской. Не прикосновение, но его предчувствие. Заботливо поправила воротник белой рубашки.
И доверительно сообщила:
— Лет семь в отпуске не была…
Отвернулась, наклонилась, аккуратно сняла один туфель (заботливо стараясь, чтобы кое у кого был выгодный ракурс обзора). Потом другой туфель. Пристроила пару на обувную полку.
И ушла в гостиную, вызывающе покачивая тем, что в романтических книгах именуется бедрами, но по факту ими не является.
Макс, зашедший вслед за мной, являл воплощенное спокойствие и профессионализм, только вот меня от этого «спокойствия» уже потряхивало, и в голове что-то, отдаленно похожее на здравый смысл, отчаянно вопило: «Карау-у-ул! Спасите-помогите!»
Сейчас убьет. Господи боже мой, точно убьет!
Ужас мешался с возбуждением, от столь ядреной смеси гормонов руки покрылись гусиной кожей.
Я зашла в спальню, хлопнув дверью, и она от избыточного удара распахнулась, «случайно» показав Максу, как улетела в сторону моя блузка, рассыпались по спине кудри, а я завела руки за спину, расстегивая юбку.
Готовься, милый.
Стаскивать ее я буду до-о-олго!
Отчетливо представляя, как оставшийся в гостинной Макс сейчас прикипел ко мне взглядом, я неторопливо потянула вниз бегунок молнии.
— Перекинь на меня парней, с которыми договорилась на сегодняшнюю ночь, — голос, слегка охрипший, но тем не менее властно отдавший команду, оказался куда ближе, чем я ожидала, и по обнаженным плечам побежала новая порция мурашек.
Лениво обернулась к нему одним глазом, окинула уничижительным взглядом, холодея от ощущения собирающейся высоко в горах каменной лавины, и, обмирая от ассоциаций и предчувствий, смакуя их, столкнула последний камешек, удерживающий весь камнепад:
— Да пошел ты! — пренебрежительно растягивая слова, хамски, с оттягом.
И отвернулась.
— Стерва жопастая! — словно даже удивляясь своему открытию, припечатал меня в спину Макс.
А в следующий миг он оказался близко-близко, вплотную, и цепкая пятерня ухватила меня за волосы, оттягивая голову, а Макс впился в мой рот.
Ровно три секунды. Я как по секундомеру ощутила то время, что было дано мне для предъявления протеста, а потом за меня взялись уже без шуток.
Юбка, на которую у меня были такие большие планы, была содрана с меня молниеносно.
Мужские пальцы жестко впились в мои ягодицы, и меня грубо притиснули к мужскому телу. Выгнутая дугой, я прижималась лобком к его ширинке, чувствовала, как в живот врезается пряжка ремня, и теряла разум.
Желание было темным, обжигающим, животным — и остатки самоконтроля растворялись им, как соляной кислотой.
— Что ты себе позволя… — понимая, что роль нужно отыгрывать до конца, попыталась я надменно вздернуть бровь.
Но те три секунды, что были предоставлены мне покачать права, улетели без следа.
И в ответ на демонстрацию возмущения он просто развернул меня и толкнул на кровать. Без намека на осторожность, без малейшей деликатности.
Охнув, я едва успела подставить руки и принять на них свой вес, а Макс уже навалился сверху.
Спустил с меня трусики и снова притиснул мою задницу к паху, а когда я попыталась шевельнуться, наглая пятерня ухватила меня за волосы и потянула — заставив выгнуться дугой.
Этот миг — напряжение в изогнутом коромыслом позвоночнике, ягодицы, прижатые к ткани его брюк, и твердая плоть под этой тканью, тянущий захват в волосах — врезался в мое сознание смесью болезненно-сладких ощущений, терпких, порочных, и спустил с поводка все, что таилось до поры до времени в темных его углах.
Я застонала-заскулила, забыв, что белый день и неприлично, и покрутила задом — сходя с ума от того, как перекатывается под тканью налитый член.
Ме-е-едленно, преодолевая запрет натянутых волос, наклонилась вперед. Прижалась грудью к кровати.
Сходи с ума со мной, инквизитор.
Позади сдавленно зарычали.
Щелкнула пряжка ремня, и торопливый шорох одежды прошелся по моим нервам электрическим разрядом.
Знакомо треснула фольга.
Он что, презервативы в кармане таскает?
Так кто тут кого развел на потрахаться?!
А в следующий момент мне стало не до глупых вопросов. Макс пальцами развел складки половых губ и убедился, что я готова (чертов ты ублюдок, я давно готова, не смей тянуть!).
Головка мазнула по входу, и член вошел глубоко, до упора, одним толчком.
Да-а-а!
Толчок, толчок, толчок.
Каждый — как удар наотмашь. Шлепки его бедер об мои ягодицы. Отдача ударов, раскачивающая меня. Руки, удерживающие и по-хозяйски натягивающие на член.
Грубо, резко, восхитительно.
Я впилась зубами в кулак, чтобы не орать, но темный восторг рвался из меня стонами и всхлипами.
Лифчик содран, и, чтобы снять его, меня попросту дернули за волосы — потом Макс навалился мне на спину. Укусы-поцелуи осыпали плечи и шею, а руки мяли и тиранили мою грудь. Щипали соски, перекатывали их в пальцах.
Движения из глубоких стали быстрыми.
Толчок-толчок-толчок!
Я прижалась спиной к его груди, всеми силами подмахивая ему, уже чувствуя, как за этими мелкими поверхностными ударами расцветает мой оргазм…
И эта сволочь снова сменила позу!
Просто толкнул меня в спину, и я впечаталась в постель всей одурманенной собой, а член, твердый, горячий, восхитительный член выскользнул и оборвал начинающееся чудо!
Но раньше, чем я успела убить этого сукина сына, он ухватил меня за тазовые косточки, вернул в коленно-локтевую позу и вогнал в меня упоительный член до упора.
Толчок, толчок, толчок.
Потные, влажные тела бесстыдно и нахально толкаются друг в друга.
И его рука, скользнув к животу, невесомо ласкает клитор, прошивая меня удовольствием.
Хриплые вскрики — мои. Хриплое дыхание — его.
Зарождающаяся тугая волна оргазма — общая для обоих.