— А там, глядишь, ты раскроешь дело, и выйдет прекрасная экономия ресурсов, — ехидно поддакнула я.
— Этот расклад близок к идеальному, — благосклонно согласился Соколов.
А я только в этот момент заметила, что он режет отварную грудинку. Грудинку! На окрошку!
— Фу, Макс! Окрошка должна быть только с колбасой!
Короткая битва — но подлый инквизиторишка как будто весь покрылся локтями, бедрами и спиной, и все это вместе не подпускало меня к возмутительному продукту.
— Макс, я серьезно! Макс, отдай! Макс, ты обещал мне уступить!
Бесполезно.
А, нет, полезно!
На последних словах Макс хохотнул:
— А ты обещала драку, дорогая!
И нырнул в холодильник, чтобы вернуться к столу с варенкой.
— Ты с ума сошел?! А грудинка? Не пропадать же добру! — отобрав и вернув колбасу на полку, я сделала вид, что не замечаю, как он смеется надо мной одним взглядом. — Режь давай! Что про кладбище думаешь?
— Думаю, что меток многовато, процесс там был явно поставлен на поток — раз. Почистили его совсем недавно, и подозреваю, что это напрямую связано с моим приездом, и если я прав, то это было сделано очень оперативно — два. Ну и то, что рассказал твой Илья. Если его жена не ошиблась, то крапивинские практики почему-то обходят стороной это кладбище — три. И это пока все. Ну и теперь точно ясно, что Картовская входит в серию, и значит, нужно искать еще один труп, с высокой долей вероятности он случился в конце апреля — начале мая… Если его не нашел док, когда собирал сведения, значит что?
— Значит, он выбивается из ряда, — предположила я. — Как было с Наташкой: ножевое ранение было не одно, а три — и все, в поле зрения Левковского не попала.
— Ну, у Картовской и другие отличия были, но в целом ты права. Хотя есть и другие варианты: например, тело еще не нашли. Или в апреле-мае он убил где-то в другом месте. Слушай, ну что ты так крупно режешь?!
— Нормально я режу! — я отпихнула Макса, зажала смешанный пучок из зеленого лука, укропа и петрушки поудобнее и продолжила работать так, как мне нравится. — Но вообще-то, морг у нас один на все окрестные районы…
Соколов кинул:
— Вот именно. Если бы наш труп объявился где-то поблизости, все равно попал бы только туда. Значит, либо уезжал на приличное расстояние, либо тело не нашли.
— Либо выбивается из системы. Кстати, по поводу Миргуна. Я поспрашивала знакомых по поводу его бывшей подружки. В общем, они идут от корня Пакулиных. Я покойного деда Пакулю почти не знала, но бабушка Тоня и бабушка Ганна о нем были не очень хорошего мнения. По их словам — склочный был мужичонка и подловатый. Дальше — почему его дочь и внучка не инициированы и даже не в теме, судя по всему, сказать никто не смог, но они обе одаренные. Скорее всего, слабые, но это так, в порядке предположений. Я это к тому, что если мать Миргуновской подружки пошла в отца… То, скорее всего, у Дмитрия были все причины составить не слишком лестное впечатление о ведьмах. Допустим, он пришел извиняться, как он нам и сказал. Дверь ему открыла мама и, не выясняя, зачем обидчик дочери пришел, высказала ему все, что думала, со всей пролетарской прямотой.
— Случился конфликт, — Макс задумчиво сжевал стебелек укропа и продолжил развивать мою мысль. — И так психически не очень стабильного Миргуна сорвало с нарезки, и вместо извинений получился экшн с вызовом милиции и принудительной госпитализацией нашего героя в психдиспансер. В принципе, вполне достаточная причина, чтобы неприязнь к одаренным закрепилась и, возможно, даже перешла на новый уровень…
Стукнули о стол тарелки: Макс смешивал окрошку в кастрюльке из полюбившегося ему набора, пока я расставляла посуду.
— Я не знаю, с чем ты предпочитаешь, поэтому купил на всякий случай квас, минералку и кефир, — предупредил меня Макс, когда я полезла в холодильник за заливкой и сметаной. — А мне тан возьми.
Вообще-то, я предпочитаю с сывороткой, но тан — почти та же самая она, так что пойдет.
— А что ты думаешь насчет Шипуриной? — я подставила тарелки, и инквизитор щедро отмерил в каждую смеси. — Все, мне хватит!
— Пока ничего. Нужно проверять, как и Миргуна. Вероятность невелика, но исключать нельзя.
Макс понаблюдал, как я мучаюсь с бутылкой, пытаясь открыть слишком прочно сидящую пробку, отобрал ее у меня и одним движением свернул ей горло. Закрыл обратно, взболтал, открыл, разлил.
— Спасибо! — остановила я его, когда сочла, что достаточно, и вернулась к обсуждению. — Макс, ключевой момент в действиях Шипуриной — добровольность жертвы.
— Не факт. Вчера ради спасения пациента она была согласна переступить черту в малом, а сегодня… Все зависит от того, какова для нее эмоциональная ценность конкретного пациента.
— А вот и нет! Вот тебе еще одна сплетня, — лишняя посуда отправилась в раковину, продукты — в холодильник, а мы наконец-то уселись и взялись за ложки. — У Шипуриной проблемы по части деторождения. Она не первый год пытается завести ребенка. Мы примерно одного возраста, и, скажу тебе по секрету, давление она наверняка испытывает похлеще, чем глубоководный батискаф, и со всех сторон. Тут тебе и часики, которые тикают, и дар, который надо передать, и черт в ступе. Только если я к детской теме ровно дышу, то Лидка еще и сама хочет детей.
— Откуда дровишки? — пролил на мое сердце бальзам удивления Макс, но я сделала вид, что мне все равно, и с показательным равнодушием пояснила:
— Когда из больницы возвращались, пока ты изволил гневаться, я списалась со старыми знакомыми и потрындела за жизнь. А теперь смотри: Лидка треть сознательной жизни борется за возможность иметь ребенка. И вот приходит к ней эта мадам, которая к величайшей, с точки зрения Шипуриной, ценности относится с явным пренебрежением. И, Макс, для ведьмы это, в принципе, не типично, у нас к материнству и детству в целом сложное и разнородное отношение, но в большинстве случаев нормальная ведьма за детей будет хлестаться насмерть.
— А как бы ты поступила на месте клиентки Шипуриной?
Я по тону поняла, что вопрос не рабочий, а скорее задан из любопытства, но честно обдумала его и честно же ответила:
— Ты учти, что у меня ни детей, ни мужа, но, если уж мы взялись теоретизировать… — я еще раз повертела ситуацию в голове, прислушиваясь к своим ощущениям, и подтвердила: — Если ставить себя на ее место… Вот я, Ксения Свердлова, у меня трое детей и муж в коме, и врачи в один голос говорят, что шансов нет. В условиях ограниченности ресурсов, когда надо решать, у кого отнять, чтобы отдать другому… — я решилась и сказала то, что, в принципе, наверное, не очень здраво говорить своему мужчине: — Я бы слила мужика.
Макс кивнул, и я так и не смогла понять: то ли он считает такую позицию разумной, то ли он просто ничего иного от меня и не ожидал.
Но тут уж — увы, господин инквизитор. Задавая вопрос, будьте готовы услышать ответ.
Отмахнувшись от моментально испортившегося настроения, я продолжила мысль.
— С точки зрения ведьмы, любая мать имеет право пожертвовать жизнью ради блага своих детей. И когда она предложила, а Лидка согласилась… Макс, здесь имеет место тонкий момент с подменой понятий, и не факт, что сама Шипурина его вполне осознала, но я голову готова поставить, что так оно и есть. Заказчица хотела пожертвовать собой, чтобы спасти жизнь мужа. А вот Лида… Я уверена, что с ее точки зрения — мать своей жертвой обеспечивала будущее своих детей!
— Угу, логично, — согласился инквизитор. — Только как это выводит Шипурину из числа подозреваемых? То, что у нее нет фиксации на пациентах, не отменяет известного нам факта: при должной мотивации она способна преступить закон и решать, чья жизнь ценнее. Как тебе такой вариант: где-то сейчас умирает ребенок, которого доктор Шипурина готова тащить с того света любой ценой. Или еще версия, на мой взгляд, менее вероятная, но тоже вполне жизнеспособная: Лидия Марковна набросала ритуальчик, который поможет ей решить ее маленькую проблему, и сейчас планомерно приводит его в исполнение…
Я аж руками всплеснула от возмущения:
— Макс! Ну я тебе сто раз говорила: ну мужик это убивает, мужик!
— А-а-а, вот мы и подошли к твоему основному аргументу, Ксю… ша! Но, извини, это лишь твои домыслы, не подпертые фактами, — ухмыльнулся Макс, а я…
Я сделала вид, что заминки не заметила (хотя еще как!), и только фыркнула, возмущаясь скудоумию инквизитора, не желающего понимать очевидного.
— Но зато твое предположение объясняет, отчего Шипурина вообще ожидала, что ее запрос в Орден одобрят, — и поперла буром, когда не одобрили. Если, с ее точки зрения, это был размен жизни матери на будущее детей… — Макс потер пальцами переносицу.
Я задумчиво рассматривала растительный орнамент по краю тарелки: ну да, акценты смещаются. Если вспомнить, как он охарактеризовал мне эту ситуацию изначально, — разница кардинальная.
Благие, мать их, намерения.
— Слушай, — внезапно осенила меня мысль, и я с радостью ухватилась за возможность сменить тему, — а как ваши специалисты на кладбище работать будут? Там же одних только потревоженных могил черт знает сколько, и каждую нужно раскопать и исследовать… неужели будут, как мы, по ночам ковыряться? Как это вообще делается?..
— Как, как… — Макс хмыкнул тоже с облегчением. — Как обычно. Сегодня объявится меценат, который пожелает благоустроить ваше кладбище за свой счет, быстро нагонит туда людей и начнет работы. И под прикрытием частично строительной техники, частично отводов глаз, специалисты оперативно все проверят и свалят.
— …а потом у мецената внезапно закончатся деньги, — ехидно закончила за него я.
— Вот не надо! — обиделся за родную организацию ее представитель. — Уж на дорожки Орден расщедрится за неудобства!
Макс решительно встал и собрал со стола посуду, а я подавила малодушный порыв увильнуть из кухни: готовил вроде как он, так что посуду должна мыть вроде как я.
Но превозмогла собственные недостатки и сурово повязала фартук.