Я торжествующе хмыкнула: я же говорила!
И тут же пожалела: запах, пусть и ощутимый на грани обоняния, но раздражающий, снова коснулся чувствительного ведьминского носа.
— Затем вызвал клининговую компанию, — продолжал строить версию Кирилл, пока Макс сосредоточенно и внимательно слушал, — и ему надраили дом до блеска, попутно уничтожив любые следы преступной деятельности, за которые могли бы зацепиться наши коллеги из обычной полиции. И только после этого собрал вещи и документы — и отчалил в неизвестном направлении.
Гений! Как есть гений!
— Не знаю насчет уборки, но вот полки из подвала он мог убрать на время ремонта, — с невинным видом вклинилась я в его речь, потому что наконец-то опознала бесячий запах…
— Какого ремонта? — обернулся в мою сторону Макс, который последние десять минут не уделял мне внимания, самым возмутительным образом предпочтя сногсшибательной брюнетке посредственного рыжего.
— Ну-у-у… — протянула я, — не знаю! Стены там оштукатурить…
Оба замерли на выходе из подвала, который уж было собирались покинуть. Оба синхронно дернули носами. Переглянулись…
— Твою мать! — выдал Кирилл и ринулся наверх, прыгая через три ступени разом.
Мужики за дело взялись с энтузиазмом: тонкий слой белой шпаклевки со стен полетел с рекордной скоростью.
Не знаю, каким заклинанием они при этом пользовались, но я взяла на заметку, к кому обращаться, если надумаю делать ремонт (когда отойду от психологической травмы, нанесенной мне прошлым подобным мероприятием).
И через считанные минуты банда инквизиторов-шабашников получила возможность сквозь белую пыль, висящую в воздухе, полюбоваться рунической росписью стен, пола и даже потолка подвала. Выполнено было мастерски, что ни говори.
Один только беглый взгляд вычленил минимум три функции: сложная вязь экранировала эманации, усиливала направленные магические воздействия и стабилизировала потоки.
Идеальное сочетание для магической мастерской.
Очень, очень хотелось бы знать, что именно наш маг здесь мастерил?
— Ничего себе! — присвистнул Левашов и закашлялся, спускаясь по ступеням к нашей теплой компании. — Что тут у вас? И где обещанный труп?
— Ну, что я могу сказать? — когда Левашов закончил осмотр и стянул перчатки, вокруг уже уверенно сгущались сумерки, а сверчки в кустах завели свою вечернюю песню.
— Самое главное: нож не тот. Во всех прошлых случаях в качестве орудия убийства выступал нож с длиной клинка около двадцати сантиметров и шириной у основания в районе трех. Этот нож короче и шире. Что касается времени смерти — телу не меньше суток. Я бы сказал, около двадцати четырех — двадцати шести часов. Больше, к сожалению, ничего сказать не могу. Вернусь — добуду больше сведений от коллег.
— Да не надо, — поморщился Кирилл. — К вашему возвращению у нас, скорее всего, вся информация ваших коллег уже будет.
— Давайте сворачиваться, — распорядился Соколов. — Подвал закрыть, и я его отводом глаз запечатаю, а вы пока пробегитесь по дому и убедитесь, что нигде наших следов нет. И до завтра прощаемся.
Парни разбежались выполнять указания, Левашов принялся складывать свой чемоданчик, а я затосковала: впереди отчетливо замаячила перспектива экстренной готовки.
Нет, ну чем плоха яичница?
Я дернула Макс за рукав:
— Сейчас нужно будет заехать в магазин, купить что-нибудь к ужину…
Инквизитор, которому съеденная на ходу шаурма тоже была что слону дробина, тоже погрустнел, но покладисто кивнул.
Левашов перевел взгляд с него на меня, что-то там сообразил и вдруг улыбнулся:
— Ребят, а не хотите у нас с женой поужинать?
В отличие от судмедэксперта, я примерно предполагала, как обрадуется его жена внеплановым гостям к столу, и потому с благодарной улыбкой отказалась:
— Спасибо, Кирилл Андреевич, не хотим стеснять вашу супругу!
— Надя вареников с вишней наготовила…
В дороге мы с Максом еще как-то сохраняли рабочий настрой, обсуждая странности в поведении преступника: сначала он хладнокровно и скрупулезно уничтожает все улики, а потом бросает в доме труп? Но потом приехали к Левашовым, где под виноградником призывно и уютно светился фонарь в латунном переплете, а прямо под ним во дворе нас уже дожидался накрытый стол: покромсанные в салат огурцы и помидоры, пласты домашней брынзы, при виде которых мой инквизитор посветлел лицом, и укутанная полотенцем кастрюля с варениками.
— Знакомься, Наденька, это мои коллеги, очень хорошие ребята. Ксения, Максим, это моя супруга, Надежда Павловна!
— Ой, та просто Надя! — махнула рукой немолодая уже женщина, в отличие от худощавого Андреича, дородная и округло-приятная. — Вы мойте руки и садитесь скорее, знаю вас, молодежь: весь день в бегах, поесть толком некогда!
«Ксюша, Ксюша, ты хотела скинуть пару-тройку килограмм!»
— Спасибо, мне салатик! — мужественно объявила я за столом.
И прикусила губу, чтобы не засмеяться, когда жена Левашова схватилась за сердце:
— Ой, какие я варенички наварила! Ой! — она придерживала пышную грудь, качала головой от восторга и постанывала. — Да без косточек же ж! Да такие сочные!
Держаться! Держаться, Ксюша!
А как держаться, когда плечом чувствуешь, как трясется рядом в беззвучном смехе Макс?
— Ой, как варенички мне удались! — и в тарелку инквизитору сыпались они, просвечивая начинкой сквозь тонкое тесто.
— Ну, попробуешь?
И под взглядом хозяйки, лукавым и искусительным, я сдалась:
— Давайте три штучки!
— Та давай пять?
Левашов, когда пригласил нас в гости, сразу предупредил, что его жена — не одаренная и вообще про магию не знает, да я и сама видела, что колдовского дара у Надежды Павловны нет… Но ведьма она самая что ни на есть натуральная!
Прощай, диета! Приветствую вас, килограммы!
Откуда, ну откуда у любой зрелой женщины это всесокрушающее желание — накормить все, что сопротивляется?
— Наливочку будете? — между тем хлопотала над гостями хозяйка.
— Нет-нет, я за рулем! — отказался Макс.
А я обиделась: вы посмотрите! За рулем он! За рулем — он!
— Надюша, ну какая «наливочка», в дорогу же завтра, — тут же вскинулся бдительный Левашов.
— Ну так не с утра ж поедем, а в ночь, — пожала плечами его супруга. — Ну и пейте ваш чай. А девочки — будут!
И внезапно чмокнула недовольного мужа в макушку:
— Не нуди, старый черт!
И такой нежностью повеяло от этого жеста, что я смутилась.
А Левашов — отступил.
Ситуация стремительно выходила из-под контроля.
Потом заглянула соседка, которая оставалась у Левашовых на хозяйстве, пока они в отъезде. Заглянула вроде бы по делу, что-то уточнить, но разговорилась, присела на минутку — и вскоре уже звонила домой:
— Дашута, бабушка там кабачков нажарила, будь зайкой, принеси к бабе Наде!
А девчоночий голос в трубке с неподражаемыми ворчливыми интонациями уточнял:
— Настойку брать, или второй раз меня гонять будете?
Потом заглянула другая соседка, прижимая к крутому боку кастрюлю с оладьями, томлеными в сметане, — и эти оладьи я ела, как запретный плод, с ужасом (оладьи! в сметане! с сахаром! ночью!) и восторгом, ибо на вкус они были как забытое детство, как безмятежность, как вкуснейшая в мире прабабкина стряпня, и я цепляла их вилкой, наплевав на все на свете, а тетки жалостливо цокали языками, осуждающе смотрели на Макса: «Совсем замордовал девку, изувер!» и подпихивали поближе ко мне кастрюлю…
Потом мы пели «А мой милый вареничкив хоче», правда, слов ни одна до путя не знала, но кого бы это останавливало?
Было весело и смешно.
Особенно уже дома, когда Макс запирал двери на ночь на все замки и выговаривал мне:
— Ксюша, ну ты же ведьма! Как можно было так нализаться с одной бутылки?!
Ой-ой-ой, я не могу!
Сказать ему, что ли, что в трехлитровой банке с компотом был не компот?
Вместо этой, совершенно лишней для инквизитора информации, я оплела его руками, вдумчиво поцеловала (краси-и-ивый все же!) и примирительно предложила:
— Пойдем в душ?
— Пойдем… пьянчужка, — ворчливо согласился он.
И подхватил меня, когда я, зацепившись каблуком, едва не полетела на пол.
Да, специально. Ну и что? Я что, не женщина, что ли? Не имею права помечтать, чтобы меня носили на руках?
…хоть так, если иначе не выходит.
Вода упруго лупила по широким инквизиторским плечам, разбрасывая брызги вокруг. Макс честно пытался настроить угол наклона распылителя так, чтобы поток попадал на нас обоих, но шансов на успех имел мало: крепление было давно и безнадежно сломано.
Я же была занята важным, нужным (и приятным!) делом: мешала.
Гладила грудь, твердый (мне на зависть) мужской пресс, плечи и руки.
Хочу отметить, что я в своем занятии достигла больших успехов, чем инквизитор — в своем.
По крайней мере, вода из распылителя так и летела куда попало, а у моего объекта ускорился пульс и сердце застучало часто, разгоняясь под моими руками. А уж когда к делу подключились губы…
Вода, дробясь об мужскую спину, дождем стучала по поддону.
Мой пульс спешил догнать этот ритм, сосредоточившись в губах.
Гладкая мокрая кожа скользила под языком, кружила голову самым простым — но и самым трепетным ощущением. Вода шумела и собиралась вокруг ступней перед тем, как уйти в сток, мужское сердце колотилось в грудную клетку, как в барабан, а для меня весь мир сосредоточился на кончике моего языка.
Я с упоением слизывала случайные капли, а Макс замер, почти не дыша, хотя я от него этого совершенно не требовала. Хотя так, конечно, было удобнее! Теплый, живой, отзывчивый, но при этом еще и поворачивающийся, как мне удобно. Хор-роший инквизитор…
Теперь вода била Максу в затылок, и он стоял, опустив голову и прикрыв глаза.
Положив руки ему на грудь, я полюбовалась тем, как прозрачные ручейки сбегают вниз между моих пальцев, и снова прижалась губами к мокрой коже, медленно стекая вниз вместе с водой.