— Мы ж не в поле просимся. Может, у вас конфискат найдется?
— Может, и найдется… — сбавил обороты дядька.
— Ну так позвоните хозяевам, может быть, они возражать не будут…
Разговор занял секунд пять, после чего сторож непринужденно выдернул из рук Макса бумажку и скомандовал:
— Фифа! Открывай багажник!
И скрылся в бытовке, чтобы вновь появиться уже с мешком на плечах.
Я бдительным взглядом проследила, как он загрузил его в мою девочку, решив, что мужику-то я «фифу» прощу, а вот Максу!..
— Да вы кушайте, кушайте! — ворковала мама, подсовывая к нам поближе то одно, то другое.
Я «кушала, кушала» — чай, родную-то дочь не отравит, умница-Максим к своей порции не прикасался, только благодарил и иезуитски улыбался поверх тарелки:
— Спасибо, Татьяна Витальевна!
Маман отвечала точно такой же улыбкой и с новой силой улещивала Макса хоть попробовать.
Отец ухмылялся, разводя костер, и делал вид, что к нему все это вообще никак не относится: формально наш папа про магию и прочее мракобесие как бы не знает. А реально — он почти два десятилетия в одной квартире с нами всеми оттрубил, а это были те еще «Зачарованные».
Нынче они с папой жили вдвоем в небольшом домике, и местные считали их лентяями, несмотря на идеальное состояние участка. Как же, хозяйства не держат, огород не сажают, все газончики-цветочки какие-то легкомысленные. Вот и для разговора мы устроились в беседке, увитой девичьим виноградом.
— Татьяна Витальевна, вы не припоминаете, ваша мать, Антонина Алексеевна, не упоминала о том, что у нее есть подозрения, насчет того, что кто-то в Крапивине может заниматься черной магией?
Родная моя не особо отреагировала — только бровь вздернула, глянув на инквизитора с интересом.
— Да нет, не припоминаю. А что? — и тут же тонко улыбнулась мне: — Доченька, налей гостю чая! А то, видишь, он от меня ничего не берет.
— Возможно, в последние годы жизни у нее были конфликты с кем-то из окружения? Что-то, чем она с вами могла бы поделиться?
Мама отмахнулась:
— Да с кем у нее только не было конфликтов! Всю жизнь, а не только в последние годы. И если вы думаете, что к старости у мамы характер улучшился…
Мы с ней синхронно усмехнулись.
Макс удерживал нейтральное, вежливое выражение лица — но явно в такие чудеса не верил тоже.
— Вам что-нибудь говорят фамилии Стеценко? Куропятникова? Миргун? Шипурина? В контексте конфликтов с вашей матерью.
— Тетя Алла Куропятникова, — назвала мама имя после короткого раздумья. — Они с мамой друг друга терпеть не могли, тетка Алла дважды на место Хозяйки свой зад примостить пыталась, оба раза мама ее вышибла, а когда мама и сама уже не сидела, ей пристроиться все равно не дала. Только это зависть обычная и амбиции, никакой черной магии.
— Разберемся, — пробормотал Макс. — Под протокол это все повторите?
— Да почему нет? Это все не тайна, — она задумчиво вертела в руках чайную ложечку. — А про черную магию… Знаете, может, мама и была в курсе чего-то — она про многих знала такое, что они скрыть хотели бы. Но поделилась бы она не со мной, а вот с ней, — добрая родительница качнула подбородком в мою сторону.
С гордостью качнула, даже с каким-то любованием, мол — видал, какая у меня девка? Сама родила!
И Макс, дурак, согласно ляпнул:
— Да, мы после первого покушения так и предположили…
Родительскую гордость с маменьки как ветром сдуло!
И пока она разворачивалась ко мне с написанным на лице гневным «Что-о-о?!», я успела подхватиться на ноги и, бросив:
— Ну, пойду папе кастрюлю для кукурузы принесу! — выскочила из беседки, напрочь забыв, что это я, вообще-то, глава ведовского рода, что я сильнее и выше статусом.
Ну, Соколов, хана тебе!
Мама остыла нескоро: кукуруза в закопченной «уличной» кастрюле успела свариться, а это дело не быстрое, и только тогда я рискнула выбраться из-под отцовской защиты и приблизиться к беседке.
Не без душевного трепета: блюдо с горячей кукурузой в руках, которое я сама несла в зону доступа Татьяны свет Витальевны, добавляло пикантности возвращению.
Но маман и правда успела успокоиться и прийти к выводу, что инфантицид следует творить без свидетелей, так что дары полей вкушали в мирной, дружественной обстановке.
Потом Соколов пошел допрашивать отца, параллельно подписавшись на экскурсию по участку, а я приготовилась к разговору.
— Ты на кой черт его сюда притащила? — деловито спросила маменька, щелкая семечки из широкой миски.
Ядра она складывала отдельной горкой, а черную шелуху ссыпала в блюдце.
Не, ну я в принципе догадывалась, что она инквизитору будет не рада. Но…
— У меня серьезные намерения.
Мама только бровь приподняла:
— Замуж?
И больше ничем своего отношения не выдала, даже руки, ловко щелкающие семки, не дрогнули.
— Мам, ну какой «замуж», — поморщилась я, признавая неприятную для моего самолюбия истину. — Ему от меня, помимо его обожаемой работы, ничего не нужно, даже секс. Это всегда моя инициатива. Если поднапрячься, можно, конечно, его на себе женить. Но… зачем? Связывать себя браком с человеком, которому уже сейчас от тебя ничего не нужно, это…
Я дернула плечом: ну, прямо скажем, это экстрим и развлечение для ценителей. Не ко мне — я, хоть по мне и не скажешь, глубоко романтична. Любовь, лебединая верность, все дела… Как выразился наставник Макса — традиционалистка.
— Я решила, что ребенка от него хочу, — закруглила я мысль.
— Ему скажешь? — деловито уточнила будущая бабушка.
— Мама! Я хочу от него ребенка, а не огромадный геморрой!
Ну прям как первый день на свете живет!
— Ксюш, ты же понимаешь, что это непорядочно?
Вопрос она задала с насмешливой улыбкой, ведьма, и я возмутилась:
— Мам, я что, дала повод заподозрить себя в порядочности?!
Она покачала головой, и что это означало, я так и не поняла: то ли «тридцать лет — ума нет», то ли «большая девочка — своей головой живи».
Смотрины можно признать состоявшимися.
По крайней мере, отговаривать меня она не стала. Вместо этого собрала на ладонь очищенные ядра и поднесла к моему рту:
— Оп! — прозвучала команда, как когда-то в детстве, когда такой жест был верхом щедрости: до очищенных-то семечек промышленность тогда еще не додумалась.
А когда я, расслабившись и утратив бдительность, жевала нежданный подарок, вдруг ловко ухватила меня за ухо:
— И если ты, чучундра, еще раз от меня скроешь, что на тебя охоту развели, я тебе, зараза, об задницу весь орешник местный изведу! — ласково обещала она, выкручивая мой орган слуха железными пальцами с никуда не девшейся за годы сноровкой.
Глава 13Максим
Егор Александрович Свердлов жену держал в кулаке.
Ну как держал — она в кулак заползла, ей там уютно.
Егора же Александровича понимание того, что он сжимает гранату без чеки, явно бодрило и поддерживало в тонусе.
Очень гармоничная пара, неудивительно, что дочь у них получилась такая… Ксюша.
Годы офицеру запаса силы не убавили: тяжелый колун в его руках порхал как бабочка. Я оценил.
А про дела и конфликты покойной тещи он, увы, ничего не знал.
Кирилл позвонил мне за секунду до того, как я сам собирался набрать его номер и поделиться информацией о конфликтах семилетней давности. И сходу огорошил сведениями:
— Макс, мои, по ходу, уцелевшую жертву крапивинского убивца нашли!
— Екатерина Александровна Оленева? — окликнул я молодую женщину в шортах и футболке. — Вы подавали заявление в полицию в мае этого года по поводу нападения в районе дворца молодежи комбайностроительного завода?
И, показав ей документы, пригласил:
— Пойдемте в машину, поговорим. Не стоять же на солнцепеке.
Ксюша сопровождать меня отказалась, потребовала купить ей мороженое и демонстративно осталась в машине, заявив, что если она будет присутствовать — то ведьма со мной на контакт не пойдет ни за что.
Нынешняя тянула на троечку — редкость для неинициированных. Худощавая, шатенистая, красавицей не назовешь, но интересная. Моего появления не испугалась, но обеспокоилась.
Однако предъявленные мной корочки сделали свое дело: не сумев понять причин своей тревоги, Оленева разумом задавила голос чутья и послушно пошла за мной в машину.
Ксения успела перебраться на заднее сиденье и с лицом сосредоточенным и ответственным лизала пломбир в стаканчике.
— Меня зовут Соколов Максим Владимирович, следственный отдел следственного комитета Российской Федерации в городе Крапивине, — назвал я свою несуществующую должность, позаботившись, чтобы она тут же вылетела у Оленевой из головы. — Расскажите, пожалуйста, про тот случай, после которого вы обратились в полицию.
Катерина нервничала, оглядываясь на Ксению, поминутно одергивала футболку, и сама не понимала, почему присутствие еще одной женщины в машине ее не успокаивает, а тревожит.
— Я возвращалась с работы — я работаю во дворце молодежи, веду секцию по стрельбе из лука. А в тот день у меня было вечернее занятие, вот и вышло, что уже по сумеркам домой шла. Слышу — сзади кто-то идет. Ну, идет и идет, мне-то что, время еще не позднее, мало ли кто идти может, но…
Она замялась, явно не желая что-то говорить, и Ксюша ее подбодрила:
— Беспокойно стало? — она лизнула мороженое и остро взглянула на Катерину. — Как будто затылок свело, да? Или под ложечкой потянуло? Или по спине мурашки прошлись?
— Что… Как… Откуда вы?.. — растерялась Оленева.
— Просто интересно стало, как оно у тебя проявляется, — пожала плечами Ксюша и снова лизнула мороженое.
В этот момент она напоминала маленькую девочку.
Страшную маленькую девочку из фильмов ужасов.
— Спиной, — немного подумав, ответила Екатерина. — Я чувствую это спиной.
Ответила именно Ксении, не мне — на меня, сидящего за рулем на соседнем сиденье, Оленева не смотрела, скрутившись, чтобы видеть Свердлову, оказавшуюся позади нашей свидетельницы.