А есть дни другого типа. Ты открываешь глаза и сразу же наступает время их снова закрывать. День пролетел, как будто его никогда и не было. Ничего не успел, ничего не сделал, ничего не видел и ничему не научился. День напоминает болезненный, температурный сон. Если полные и бессмысленные дни сменяют друг друга, это по контрасту как раз даёт-таки хороший результат. Но вот если пустые дни начинают идти один за другим, сливаясь в одно сонное мгновение, хорошего не жди, эта колея обычно сама тебя не выпустит. Чтобы из нее вырваться, нужно применить усилие, зачастую ставящее саму жизнь под вопрос. Вот этим я как раз и не занимался. Никаких усилий не предпринимал, а дал всему течь как вода, не заходя под лежачий камень.
Вообще ранее не мог представить себе, что смогу пить и ничего не делать, день за днём без перерывов. Просыпаться, когда день уже в разгаре, не обедая пить кофе, и опять идти в кабак, где уже ставшие практически родными местные синяки-завсегдатаи, приветствовали каждое твое появление, как очередной символ победы над еще одним днём.
В море я больше не купался. Хватило пары раз. Вдруг стало понятно, что вся эта радость не делается для себя одного. В нас заложен элемент необходимости радостью делиться. С окружающими. Сразу или через некоторое время. И ощущение того, что этой радости некому передать, делало всё это занятие, как минимум, бессмысленным. Ну, поплавал ты, и что? Вот и я говорю.
То с какой резвостью всё развивалось и как само собой всё рухнуло, правда с моей помощью, удивляло меня самого.
Впрочем, не так уж сильно и удивляло. Это умение я как раз за собой неоднократно чувствовал. Ведь прав оказался Ибрагим. Прав на сто процентов. И этот внутренний порыв, заставивший всё Алине рассказать, был деструктивен на все сто. Слушать надо было.
Но тут ничего не поделаешь. Нет у прошлого сослагательного наклонения. Тут всё движется в одну сторону и вернуться обратно невозможно. Даже если очень хочется. Нету. Прошло, как мимолетный сон.
На пляже я наблюдал множество женщин. Худых и полных, симпатичных и не настолько. Несколько бесспорных красавиц. За которыми сама природа требовала приударить, но душа – да, я считаю именно душа – не обращала на них никакого внимания. Относясь к ним как к манекенам на современной, хорошо оформленной ветрине. Видимо то, что формирует в нас привязанность к какому-либо человеку, это не только внешний вид, а целая совокупность вещей, которая включает в себя и тембр голоса, и пластику движения и конечно же запах. Так и определяется мозгом та удивительная химия, что созидает союзы.
За окном ресторанчика, в котором я постоянно проводил послеобеденное время, сновал туда-сюда народ, по своим повседневным, неотложным делам. Если я мог разобраться правильно, то кроме меня здесь не работала еще огромная часть населения. Кое-кто нес продукты из лавки, кое-кто пританцовывал под громогласный ритм музыки, несущийся почти отовсюду. Остальные ненапряжно курили, подпирая стены, и стены это явно устраивало. Было обидно расходовать это время на бессмысленное сидение над стаканом, но желаний, как таковых, не было. Просто хотелось тупо смотреть в окно и не о чем не думать.
Наконец, хотя бы погода испортилась. Серое одеяло замело вечно синее небо, освещение поменялось и возникло чувство предштормовой тревоги. Оно рождается у всех, даже у постоянно живущих на берегу океана и тех, кто, казалось бы, должен уже попривыкнуть к сменам сезонов.
Но врождённые инстинкты напоминают о могущественном соседстве воды, и люди становятся тише, тревожно и внимательно оглядывая приближающиеся тучи.
Эта погода, как раз совершенно соответствовала моему настроению, и я не преминул заказать себе еще выпивку. Толстый, похожий на сытого бюргера бармен, что не очень характерно для местных жителей, поставил очередной коктейль на липкую, годами протёртую стойку бара.
– Выпьешь со мной? – пригласил я его по-русски, что несколько удивило местных, но не меня, довольно неплохо за последние месяцы узнавшего Хозе.
Обучавшийся во времена СССР в одном из наших университетов, Хозе не стал врачем, как планировали родители и партия, а нашел себя на ниве разлива и разбавления алкоголя. Надеюсь, хоть образование помогает ему в составлении сложных, красочных коктейлей. С другой стороны, выучил наш язык. По крайней мере, среди наших не пропадёт.
– Не сейчас, амиго, слишком рано для меня, у меня весь трудовой день впереди, – бармен приложил руку к сердцу, не желай огорчить мои приятельские чувства.
– У нас говорят, выпил – весь день свободен, – делая глоток, прокомментировал я.
– А у нас говорят – еще никто не обеднел от обещаний. Я с тобой потом выпью, попозже, – он начал протирать нечистым полотенцем барную стойку. – Тут такая куча дел, и кроме меня их делать некому. Брал племянника в помощь, но, по-моему, он больше ворует, чем приносит пользу.
– Если тебе понадобится развалить твоё дело, Хозе, ты обращайся ко мне, – скептицизм пёр из меня самобичующим фонтаном. – Никто так, как я, умело не умеет развалить то, к чему прикасаюсь.
– Не наговаривай на себя, ты не такой, – он принялся протирать стаканы тем же полотенцем, которым протирал столешницу. – Ошибся, с кем не бывает. Я что ли не ошибаюсь? Посмотри на мой брак. Его в школе преподавать надо, только бесполезно. Женщины всё сделают по-другому и задурят мозги так, что и не поймёшь.
– В том-то и дело, друг, – мне самому было тошно жаловаться, но потребность высказать и через это может быть понять суть ошибки не отпускала меня. – Я, Хозе, так ошибся, потому что считаю, что я прав, вот такая вот загогулина.
– А это потому, что у женщины не каждая правда приемлема, – он вытер многострадальным полотенцем пот и перекинул его через плечо. – Надо всегда врать. Моя жена спрашивает, красива ли она, я что, должен правду говорить? Я не самоубийца, я наливаю людям напитки.
– А мне кажется, что я прав. Всё ещё.
– Неверная дорога часто проходит по удивительным местам. Хорошо, что ты здесь, согласись.
– Согласен. Но я дорого бы отдал, чтобы здесь не быть.
– Ты просто завял, как цветок без воды. Я знаю какой воды тебе надо. Ты в правильном месте, друг, и самая живительная вода любого телосложения и цвета кожа готова для тебя. Только кивни.
– Нет, спасибо. Я вообще не про это сейчас.
– Тогда тебе нужен доктор. А я тебе как доктор прописываю ром, сигары и большую женскую задницу. Хочешь я позову такую мулатку, что ты слюной прямо здесь захлебнёшься?
– Я вообще про это не думаю сейчас.
– Это тревожный сигнал, амиго, – он взял меня за руку и прощупал пульс, – не позволяй себе впадать в такое состояние. Я знаю, что делать. Я позову к тебе настоящую блонду, только для тебя, все от зависти выронят зубы. Ты знаешь, что такое пескадо метидо?
– Что?
– Рыба внутри! Когда ты закончишь, она не даст тебе вытащить твою рыбу даже когда ты спишь, чтобы, когда проснулся сразу начать по новой! Ну, что? Зову?
– Ты знаешь Хозе, что такое вяленная рыба?
– Ел, не люблю.
– Вот моя рыба сейчас вяленная. Единственно что нужно, это пиво.
*** Руслан
Деньги убегали с какой-то фантастической, необъяснимой скоростью. Как из воздушного шарика, который больше не надувают, но где имеется небольшая, аккуратная дырка. Шар скукоживался, не имея никаких шансов на дополнительные вливания, и вместе с ним моё настроение. Вернее, то, что можно было назвать настроением. Еще на пару месяцев разгульной жизни должно хватить, но потом не помогут не мелкие заимствования у друзей, ни гуманитарная помощь от родственников. Все документы на фирму, по словам отца, всё ещё находились под арестом, а заниматься разгребанием этих авгиевых конюшен было просто некому. Моё присутствие там, как я себе четко представлял, ситуацию не выправит, а значит, и ловить там нечего. Катись оно всё к чёрту. Буду пить, пока есть деньги и работает печень, а там будет видно. Как говорил один восточный мудрец, взявшийся за деньги падишаха обучать осла чтению, через год непонятно, будет ли жив кто-нибудь из этой компании. Есть шанс, что осел умрёт скорее, чем падишах проверит его успехи в обучении. Руководствуясь теми же принципами, я каждый день начинал с крепкой выпивки, намереваясь все планы неприятелей разрушить своим исчезновением.
Но, как не оттягивай, этот день настал. Стало понятно, что что нужно что-то предпринять, чтобы не исчезновение меня не произошло даже раньше, чем я планирую.
Найти хоть какую-нибудь легальную работу иностранцу было совершенно невозможно. Да и что я мог делать на рынке труда говорящей на другом языке страны. Пойти носить кирпичи на стройку? Да этим даже местные не занимались, всячески избегая физического труда, везде, где это только возможно.
В тот день я наконец решился и обратился к Хозе с просьбой о помощи.
Он по-настоящему обрадовался, увидев меня.
– Амиго! Где ты был?!
– Всё там же, амиго. Ничего нового. Под тем же солнцем, что и ты. Ты мне как местный, разбирающийся во всём человек, скажи – есть шанс найти мне что-то, что принесёт денег?
– Это интересный вопрос, амиго. Не поверишь, деньги нужны всем. Кого не спроси. Каждый готов принять их целую кучу, вопрос только – что ты можешь сделать, чего не умеют сделать ради денег они?
– Я и сам не знаю. Но деньги реально нужны. Могу переступить через некоторые принципы.
– Хочешь найти богатую сеньориту из приезжих? Повеселить её своей бодростью?
– Нет. Этот вариант отметаем сразу и навсегда.
– Тогда других вариантов нет. У нас очень скромно с работой, амиго. Но если хочешь, я могу для тебя лично поговорить с одним очень уважаемым человеком. Может он предложит тебе что-нибудь.
– Буду тебе лично благодарен, Хозе.
– Не стоит. Скажешь спасибо, если всё получится.
Вечером, к восьми, то есть к часу, в котором Хозе попросил меня быть на месте, я практически трезвый, если не считать обеденного возлияния, был на месте.