Рут просыпается. Она лежит на диване, замерзла. Голое тело по-прежнему завернуто в одеяло.
Ей снились сны.
В этих снах она тоже была голой, но кожа у нее была не своя, а какого-то животного, морского животного. Она куда-то плыла, и перед ней мелькали изображения – те, что она видела в выпуске новостей. Каждый раз, когда перед ней возникал мерцающий экран со сценами жестокости, она пыталась уплыть в другом направлении. Но изображения все быстрее и быстрее сменяли одно другое, вода уплотнялась, пока не появилось ощущение, что она плывет в вязкой патоке и уже не в состоянии шевелить обнаженными руками и ногами. Ненавистные картины страданий людей блокировали путь, в какую бы сторону она ни повернула.
С экрана на Рут падает синий свет, она пытается успокоить участившееся дыхание. Показывают документальный фильм о море, слышен голос диктора за кадром. В углу экрана жестикулирует женщина-сурдопереводчик. Она переводит на язык глухонемых рассказ Дэвида Аттенборо [10] о животных, плывущих на экране.
– Узы, связывающие мать и детеныша, особенно прочны у китообразных. У некоторых видов детеныши могут оставаться с матерями до десяти лет, проплывая с ними тысячи километров по просторам океанов. Почти половина из восьмидесяти видов китообразных водится в Тихом океане…
Рут нащупывает пульт, упирающийся ей в ребра, и обрывает рассказ, выключая телевизор.
Сквозь шторы проникает рассвет. Рут смотрит на настенные часы над телевизором. Через два часа ей нужно идти на работу. Она берет телефон, идет в спальню и забирается под пуховое одеяло. Ставит будильник, которому звонить уже через полтора часа, закрывает глаза с размазавшейся тушью и засыпает. Сновидения ее больше не тревожат.
19
Сидя в лодке, Рут чувствует, как меняется воздух. По вечно серому небу нельзя определить время года, но, если теплый бриз внезапно начинает крепчать и переходит в холодный порывистый ветер, значит, наступает осень.
Рут берется за весла, разворачивает лодку и гребет к берегу. В ящике на дне лежат четыре большие серебристые рыбины – весьма скромный улов.
Ветер наметает волосы ей в лицо, но она и не думает о том, чтобы собрать их в хвост, боится потерять весла или сбиться с курса. Дождь падает огромными жирными каплями. Рут чувствует, как они разбиваются на ней. Вскоре волосы уже не полощутся на ветру перед глазами, а просто липнут к голове.
Приближаясь к берегу, она видит Ника в ее изношенном желтом плаще. Он всматривается в морскую даль. Плащ ему мал, так что он еле-еле может поднять руки, когда, увидев ее сквозь пелену дождя, начинает ей махать.
Рут направляет лодку в его сторону. Ник бежит к воде, белой пеной обрушивающейся на песок.
Грозные волны беснуются.
Чтобы пристать к берегу, Рут наклоняет весла так, как учил ее Ник, но ее старания тщетны. Пенящиеся волны швыряют лодку туда-сюда, воды в ней прибавляется. Сама она уже промокла до нитки. Ящик с рыбой она зажимает между ногами, опасаясь, что ее улов выбросит в море и тогда весь день рыбалки насмарку.
В конце концов ей все же удается достаточно близко подобраться к берегу, и Ник бросается ей на помощь. Нос лодки задирается на волне и врезается Нику в подбородок. Рут в ужасе смотрит, как от удара он зубами прокусывает губу.
Вытащив лодку на берег, они относят рыбу к грузовику, бегом возвращаются в хижину и снимают с себя мокрую одежду. Затем заворачиваются в одеяла и сушат волосы полотенцем, которое Рут привезла аж из Дептфорда.
– Дай посмотрю.
Она задирает лицо Ника вверх, разглядывая его в скудном свете, что пробивается сквозь затянувшие небо тучи. Его нижняя губа сильно разбита; на добытые в руинах лоскутные коврики, которыми они застелили пол своей хижины, льется кровь.
– Плохо дело, – говорит Рут.
Ник сидит на полу, зажимая рану уже пропитавшейся кровью тряпкой.
Рут приносит маленькую черную сумочку и бутылку виски, найденную в одном из железных сараев на ферме.
– Это для меня или для моей губы?
– И для тебя, и для губы.
Рут садится напротив Ника и смотрит ему прямо в глаза.
– Послушай, все мои познания в медицине почерпнуты из сериала «Анатомия страсти» [11]. Но губа у тебя серьезно повреждена. Боюсь, не заживет, если не зашить.
Рут открывает лежащую на коленях сумочку. Это походный набор для шитья, который мама дала ей в дорогу: несколько иголок, маленькие ножницы, приспособление для вдевания нитки в ушко иголки и кусочек картона, обмотанный нитками нескольких цветов.
– Какой цвет предпочитаешь?
Рут показывает ему картонку с нитками, как сомелье – бутылку вина. Ник невесело улыбается, отчего рана на губе открывается шире. Она плеснула на нее немного виски.
– Черт!
– Боюсь, будет еще больнее.
Рут замечает, что ее рука, вдевающая нитку в самую тоненькую иголку, чуть дрожит.
– Выпей виски, да побольше.
Ник запрокидывает голову и льет виски из бутылки прямо в горло.
Тем вечером, когда Ник засыпает, Рут поворачивается к нему.
От него разит виски.
Она придвигается ближе, так что даже чувствует на своей щеке жар, исходящий от его лица.
Медленно, стараясь не шуметь, в темноте вытаскивает руку из-под одеяла и осторожно поднимает туда, где, как ей кажется, должен быть его лоб.
Нащупывает его макушку. Ее покрывала щетина, когда Рут первый раз коснулась его головы – давным-давно. Она и не заметила, как за прошедшее время его волосы отросли. Теперь они длинные, вьются за ушами. На ощупь мягкие, гораздо мягче, чем она ожидала, и чище, чем у нее.
Затаив дыхание, указательным пальцем Рут осмеливается очертить контур его лица, как в первый вечер их знакомства. Обводит лоб, плавные линии носа. Когда палец спускается к верхней губе, Ник внезапно хватает ее за руку.
– Я думала, ты спишь.
Она слышит стук собственного сердца, чувствует, как заливается краской. Хорошо, что в хижине темно. Впрочем, отсутствие света не отменяет того, что она переступила черту.
– Нет.
Рут ощущает на своем лице дыхание Ника, пропитанное запахом виски. Пытается выдернуть палец, который он сжимает в своей ладони. Не получается.
Потом, догадываясь, что сейчас должно произойти, чувствует, как у нее перехватывает дыхание. Крепче стискивая ее палец, Ник медленно тянет его к себе, обхватывает губами.
Объятая страстью, Рут резко втягивает в себя воздух.
– Ник? – шепчет она в темноту.
Не выпуская изо рта ее палец, он обнимает ее одной рукой, привлекает к себе. Сквозь слои одежды она ощущает жар его груди. Он возбужден.
Ник разжимает зубы, отпуская ее палец, и сиплым голосом произносит ей в ухо:
– Ты уверена?
Рут заключает его лицо в ладони и осторожно, помня о шве, который она наложила на рану совсем недавно, целует его в разбитые губы.
Прежде Рут нередко говорила во время секса: просила делать или не делать что-то, попробовать что-нибудь другое, а иногда – она морщится, вспоминая это, – даже болтала непристойности. Она разыгрывала своего рода представление, выпытывая у партнера его тайные желания. Порой, притворяясь, будто ей хочется того, что, как она знала, еще больше распалит партнера, неожиданно забывалась и обнаруживала собственные неизвестные ей раньше пристрастия.
Но с Ником слова излишни.
Слова заменяют его жадные губы.
Знакомство с его запахами.
Он исследует каждый изгиб, каждую впадинку на ее теле.
Никакие слова не нужны, когда он рукой доводит ее до оргазма и смотрит ей прямо в глаза, наблюдая, как она содрогается от наслаждения.
Пусть слов нет, дыхание говорит о многом.
Ее дыхание. После оргазма оно выравнивается, подобно тому как бледнеют и исчезают последние лучи солнца с наступлением сумерек.
Его дыхание. В ответ на движение ее пальца, которым она, почти не касаясь, ведет по его спине.
Он склоняется над ее животом, и она испускает вздох.
Его дыхание на мгновение исчезает, пока он ласкает ее губами и языком, нежно покусывает. Она отдается его власти. Привкус соли во рту. Жар, испепеляющий разум, так что на секунду кажется, будто жизнь остановилась.
Потом оба, учащенно дыша, вместе находят новый ритм. Подстраиваются друг под друга, льнут один к другому, сливаются в одно целое.
Его голова рядом, он дышит ей в ухо, одной рукой обвивает ее за талию, мышцы его живота сокращаются.
Потом, полусонные, они лежат обнявшись. Дыхание у обоих замедляется.
Дни становятся короче. Наступает холодная дождливая унылая зима.
Кроме как по зову природы, они по многу дней не покидают свою хижину, их надежное укрытие от непогоды. Едят лишь то, что запасли, насушили, навялили, заготовили.
Временами стоят пугающие холода. Эта зима вообще холоднее предыдущей. Несколько дней идет ледяной дождь. Рут боится снега, но Ник уверяет ее, что в прибрежных районах Северного острова снега не бывает.
– Мир изменился, Ник. «Сердитая зима, весна и лето сменились платьем; изумленный мир по их плодам не узнает их больше…» [12]
– Поэзия?
– Шекспир.
Рут постоянно мерзнет, продрогла до костей и никак не может согреться. У нее постоянно поднимается температура. Что бы она ни съела, ее тошнит. Она до того устала, что однажды проспала целый день: Ник покинул хижину на рассвете, вернулся на закате, а она за это время так ни разу и не встала с постели.
Раньше при малейшем недомогании она ставила себе диагноз по интернету. Интернета ей, конечно, не хватает, но по форумам здоровья она не скучает. Рут до мозга своих ноющих костей уверена, что вялость, от которой она не может избавиться, неутолимая жажда, нескончаемые приступы тошноты – симптомы неизлечимой болезни, которая ее убивает.
Да, они сумели пережить первый удар, но рано или поздно их обоих поразят болезни, вызванные радиоактивным облучением.