Когда Фрэнки возвращается из походов с мамой, Майя расспрашивает, что она видела. Далеко ли они ходили? Делали ли привалы в пути, чтобы отдохнуть и перекусить? Какие растения она видела? Встречались ли им другие люди?
Обе девочки время от времени задают этот вопрос родителям.
– А есть еще такие, как мы?
– Раньше были, – устало отвечают родители. – Раньше были.
До того как она родилась, не все пропитание приходилось добывать охотой, собирательством и земледелием. Папа говорит, что раньше они находили в развалинах больше продуктов.
Майя старается не злить сестру – не ходить за ней хвостиком, не дотрагиваться до нее ненароком, когда они плавают или купаются, – иначе в отместку Фрэнки начнет терзать ее рассказами о блюдах, которыми они наслаждались до того, как сама Майя начала помнить себя и то, что она ела.
– А еще была еда даже слаще, чем ягоды, на языке таяла.
– Фрэнсис, прекрати.
– Мягкая и нежная – не то что мы едим теперь. Жаль, что ты никогда этого не попробуешь.
– Хватит. – Отец всегда защищает Майю, когда видит, как жестоко сестра издевается над ней.
Но Майя никогда не рассказывает ему, что делает Фрэнки, когда он не видит. Не жалуется, что Фрэнки, бывает, подсыпает ей в еду песок. Или, случается, в сумерках, когда они уходят к речке опорожнять мочевой пузырь, бросает ее там одну, и ей приходится самой искать дорогу назад, ступая осторожно, чтобы не провалиться в одну из многочисленных кроличьих норок в дюнах. Майя обожает старшую сестру и не хочет, чтобы ее наказывали.
В отличие от Фрэнки, у Майи хватает терпения стоять на мелководье в ручье и ждать, когда вокруг ее ног соберутся мальки речного угря. Тогда она берет в руку заостренную палку, как учила мама, и, напрягая мышцы крепнущего плеча, со всей силы вонзает ее в ничего не подозревающих рыбешек, пока вода в ручье не краснеет.
Когда она немного подрастет, ей разрешат делать то же самое и на морских отмелях, где водится более крупная рыба. Но пока она только наблюдает за мамой с берега или, когда выходит вместе с ней на лодке в море, подсказывает, на какой леске клюет рыба. Потом они плывут к берегу, Майя сидит в грязной лодке в окружении улова, к ее голым ногам липнут серебристые чешуйки.
– Русалочка моя, – произносит мама, перенося ее из лодки на песок.
Майе особенно нравятся рассказы о море. О русалках, китах и морских чудовищах, о Пайки и Мангороа [26].
– Мам, расскажешь вечером сказку про русалок?
– Конечно, когда папа с Фрэнки вернутся.
– И историю про кита?
История знакомства ее родителей и их чудесного избавления в пасти кита пленяет ее воображение. Она постоянно задает вопросы о том, как это было.
– Мам, а как вы дышали внутри кита?
– Не знаю, Майя.
– А детеныши у кита были?
– Тоже не знаю, – отвечает Рут. – Надеюсь, что нет. Было бы жаль, если б детеныши лишились мамы.
– Пап, а почему этот кит умер?
– Не знаю.
– Пап, а вы съели мясо кита?
– Да, Майя. Съели.
– Мы живем в хижине, построенной из костей кита, – шепчет ей на ухо Фрэнки, слегка дернув ее за волосы; а родители думают, что обе девочки уже спят.
– Знаю, – отвечает Майя, выворачиваясь из цепких рук сестры. – Меня это не пугает.
Сначала Рут не поверила словам дочки, зная, что та одержима китами.
Она смотрит на бегущую к ней Майю, на облако пыли у нее за спиной. Сама она, стоя по колено в ручье, стирает белье.
– Мама! Он вернулся! – выпаливает запыхавшаяся Майя, подбегая к матери.
– Кто вернулся, малышка? – Рут продолжает стирать. Она всегда чем-то занята. В этом новом мире, где нет почти ничего чистого, и стирка, казалось бы, не имеет смысла, но Рут не в силах отказаться от удовольствия спать на свежих простынях, пусть они и совсем истончали.
– Кит!
– А, понятно.
– Мама! Мама! Пойдем! Он там, в океане.
Рут смотрит на дочку: щеки раскраснелись, в разметавшихся по плечам длинных взлохмаченных волосах поблескивают песчинки.
– Помнишь историю о девочке, которая кричала: «Волк!»?
Рут пришла к выводу, что с помощью сказок и волшебных историй, известных ей с детства, гораздо легче научить дочерей тому, что такое хорошо и что такое плохо. Правда, порой она задумывается, стоит ли обременять их условностями. Может, пусть бы росли вольными и необузданными? Ее не покидает мысль, что, возможно, это стало бы для них залогом выживания, независимо от того, есть где-то еще люди или нет.
– Мама, но я не кричу: «Волк!» Я кричу: «Кит!»
Рут невольно смеется: ну что за чудо эта девчушка! Она не перестает удивляться тому, с какой легкостью и непосредственностью ее младшая дочь, вопреки всем трудностям, усваивает значения слов и выражений.
– Ну пойдем, мам!
– Майя, я же не могу бросить стирку. Все вещи уплывут. Давай оставим истории на вечер, а пока помоги мне.
– Мам, ну пойдем! – пронзительно звенит детский голосок. Опущенные руки сжаты в кулачки, личико морщится от расстройства. – Кит ведь тоже уплывет! Ну пожалуйста!
Рут отвлекается от своего занятия. Майя показывает в сторону моря.
– Скажи, как он выглядит?
Девочка досадливо вздыхает.
– Как большая палатка далеко в океане. И он движется вдоль горизонта, там, где океан соприкасается с небом. Как наша лодка, когда вы с Фрэнки уплываете далеко-далеко от берега. Но только кит намного, намного больше лодки.
Рут вздрагивает.
Лодка.
Возможно ли это? Столько времени прошло!
В ушах вдруг звучит голос матери, зовущий ее; в воображении – отец в очках, в которых отражаются синие огоньки.
Рут вытаскивает из ручья отяжелевшую от воды простыню, со шлепком бросает ее на кучу выстиранного белья, которая лежит на подстилке из парусины.
– Ну пойдем, посмотрим, что там. – Она протягивает дочери руку.
Вдвоем они идут через дюны к своему лагерю.
«А костер-то горит?» – спрашивает себя Рут. Теперь они не всегда оставляют костер: слишком много лет прошло, они почти расстались с надеждой на то, что их найдут. Буквы SOS, которые они выложили на песке, тоже не всегда видны. Часто ветер засыпает песком выложенную камнями надпись. Время от времени они расчищают ее, но, похоже, это бесполезно. За долгие годы Рут и Ник поняли, что помощь не придет. А что, если сейчас, именно в этот день, на горизонте появилось судно, а они не могут подать ему никакой сигнал? Пульс Рут учащается. Держа за руку дочку, она прибавляет шаг, насколько это возможно. Они приближаются к берегу, и Рут напрягает зрение, вглядываясь в линию горизонта.
Глаза уже утратили зоркость, хотя, когда Рут смотрится в покрывшиеся пятнами боковые зеркала пикапа, она отмечает, что они еще не мутнеют, как у того мужчины, который сидел с ними у костра много лет назад. Рут успокаивает себя тем, что мать ее всегда носила очки, да и отец, старея, тоже стал надевать очки при чтении и за рулем. Возможно, ее ухудшившееся зрение – это наследственность, а не признак надвигающейся болезни.
– Да где же, Майя? Покажи рукой.
Девочка стоит, приложив ладонь ко лбу, и смотрит в сторону горизонта.
– Не вижу, мам. – Майя грустно качает головой. – Ты слишком долго собиралась.
Молча обе пристально вглядываются в горизонт. Майя крепко держит мать за руку. Время идет, а они все стоят, застыв на одном месте. Рут нечасто удается постоять спокойно, всегда находятся какие-то дела. Она на секунду закрывает глаза, слушая плеск волн, облизывающих берег, и тихое дыхание – свое и дочери. У нее болят плечи и руки. В последнее время эта боль все чаще и чаще дает о себе знать.
Внезапно Майя стискивает ее руку.
– Мама, – выдыхает она с благоговением.
Рут открывает глаза. И видит белый бок синего кита, рассекающего волны немного ближе линии горизонта. Кит выгибает спину и на секунду зависает над водой, словно парит в воздухе.
– Майя! – выдыхает Рут, привлекая дочь ближе к себе.
32
– За жизнь без Алекса! – предлагает тост Энн, поднимая бокал.
– Бывай, Алекс. Не завидую тебе! – вторит ей Джим, чокаясь с женой.
– Я думала, он вам нравится.
– Нам пришлось согласиться с твоим выбором.
– Что? – спрашивает Рут, заметив, как переглянулись родители.
– Он очень симпатичный парень, дорогая, но больно уж… самовлюбленный.
– Я ничего не имею против его увлечения политикой, но нам с мамой не нравилось, как он общается с тобой, Рути.
Все выходные Рут пыталась гнать из головы гневные слова Алекса, эхом отзывавшиеся в сознании.
К родителям она приехала, чтобы не мешать ему собирать вещи и избежать дальнейших пререканий, но, находясь рядом с мамой и папой, то и дело невольно вспоминала его обвинения. Папа встретил ее на вокзале – значит, с ней сюсюкают? Мама сказала, что гордится ею, – значит, ее балуют? Неужели быть любимой родителями – это преступление?
– Рядом с ним ты была сама на себя не похожа, а на Пасху… на Пасху ты была такой грустной. – Энн берет Рут за руку. – Ну ладно, это уже позади. Что дальше?
– Что там с твоей поездкой? Есть какие-то подвижки? – любопытствует Джим.
– Да, забудь про Алекса. Расскажи нам про китов, – просит Энн, наливая вино в бокал Рут.
Голос Алекса громко звучит в ушах, и она старается отрешиться от него. Пусть он высмеял ее затею, но она не позволит ему испортить это путешествие.
После ужина Джим включает свой компьютер, и они втроем садятся перед монитором, читают об организации, с которой связалась Рут.
– Рут летит на другой конец света спасать китов! – радостно сообщает Джим ее тете по телефону, включив громкую связь.
– Это просто отпуск. Но я попытаюсь совместить приятное с полезным, – тихо объясняет Рут. Ее слова тонут в гуле голосов, поднявшемся на другом конце провода после сообщения отца.
– Рути, надеюсь, ты не будешь там только работать и работать? Найдешь время для ра