ых из людей только он еще, бывает, ей снится. Что касается семьи, это неудивительно: кто еще может ей сниться, если, кроме них, она никого больше не видела? Но снится ей и многое другое: говорящие животные, дальние страны, которые описывает мама. Хотя она понимает, что картины, которые во сне рисует ее мозг, никогда не будут соответствовать тому, что видела ее мать. Фрэнки жалеет, что не может представить предметы и людей, о которых рассказывает мама. Она видела фотографию бабушки – папиной мамы, потому что папа любил фотографировать. Но она никогда не увидит землю на обратной стороне планеты, которую так красочно описывает им мама. От этого сердце сжимает невыразимая тоска, быстро перерастающая в гнев. В последнее время ее раздирает столь жгучая злость, что аж самой страшно.
– Фрэнки, – отец пытается привлечь ее внимание, – что мы тебе говорили?
Она кивает, чтобы он не продолжал: все это она уже слышала.
– Раз мы с мамой выжили, значит, наверняка и многие другие семьи уцелели. Мы говорили об этом даже до того, как на нас набрели путники, и готовы повторить: нужно оставаться на месте, рано или поздно нас найдут.
– Да, папа.
Рут продолжает собирать рюкзак, плотно сжимая губы, чтобы не ляпнуть чего-нибудь, что противоречило бы словам Ника. Еще один семейный спор лишь отнимет время, а им и так давно пора на охоту. На самом деле в ней крепнет уверенность, что правильнее было бы поощрять в дочерях стремление исследовать другие районы, узнать, что лежит за линией горизонта, а не внушать им, что лучшее решение – «оставаться на месте».
Но сейчас не время для споров. Солнце уже высоко, надо отправляться в путь. Из-за хромоты Ника они не смогут двигаться быстро. В одиночку она управилась бы гораздо быстрее. Но за последние месяцы, пока Ник выздоравливал, она достаточно времени провела в одиночестве и в страхе, что потеряет его навсегда. Теперь он немного окреп, и она настроена расставаться с ним как можно реже.
Рут втайне рада тому, что Фрэнки дала ей повод провести целый день наедине с Ником.
Майя соскребла завтрак обратно в котелок и теперь осторожно ест его ложкой, наблюдая за сестрой и родителями. Фрэнки, она видит, не верит тому, что ей говорят. Возможно, и сами родители в это не верят.
– Ну, что уставилась!
Майя вскидывает брови, продолжая завтракать. Она не понимает, чем заслужила издевательства сестры, особенно сегодня утром. Вчера вроде дружили, вместе лакомились остатками найденных в лесу медовых сот.
– Девочки, вы должны жить дружно. Придет время, когда друг без друга вам будет не обойтись. Попробуйте помириться, пока нас с папой не будет. Мы планируем вернуться к заходу солнца, но, если задержимся, ужинайте без нас. И отскоблите дочиста те шкуры. Дочиста, слышите? Иначе их изъедят личинки насекомых.
Очистка шкур – работа грязная и тяжелая. Обе девочки ее ненавидят. Сидишь на песчаном берегу у ручья, ноги по колено в воде, сдираешь остатки мяса со шкур. После ссоры за завтраком, из-за которой их наказали, они еще ни словом не обменялись друг с другом. А с тех пор прошло несколько часов. Солнце теперь в зените. Когда родители исчезли из виду, скрывшись в северном направлении, они молча принялись за работу и с той поры просто сидят и машинально скоблят. Если не знать, что произошло утром, можно подумать, что две подружки усердно трудятся вместе.
Нудное занятие Майю утомляет. Ее руки по самые локти забрызганы запекшейся кровью и ошметками жира. С трудом она вытаскивает из воды на берег шкуру, чтоб не уплыла. Встает на ноги, потягивается, делает глубокий вдох, потом заходит по пояс в ручей и падает на спину, с головой погружаясь в поток. Слышит, как на дне позвякивают камушки, перемещаемые быстрым течением.
Тишина, покой.
Она задерживает дыхание и открывает глаза. Видит лишь то, что непосредственно перед ней. Как в жизни, думает Майя. Будущее увидеть невозможно.
Легким не хватает воздуха.
Она выныривает из воды на послеполуденный зной. Резким движением головы закидывает назад длинные волосы, обрызгивая Фрэнки. Смотрит, как та вытирает брызги с глаз и снова принимается за работу: сегодня сестра не настроена резвиться.
Майя снова ложится на воду, наблюдая за Фрэнки. Та методично чистит шкуру.
После того как остатки мяса и жира со шкур будут удалены, девочки их выстирают и развесят на решетках. Когда шкуры высохнут и задубеют, из них сошьют одежду или покрывала или разрежут на куски, чтобы использовать как оберточный материал. Хорошая шкура прослужит много лет, полностью оправдывая потраченный на нее труд, каким бы нудным он ни был.
Взгляд Майи падает на ноги сестры. У той на внутренней стороне бедер красные потеки.
– Фрэнкс, – окликает ее Майя.
Фрэнки не реагирует, делает вид, будто очистка шкуры требует столь же пристального внимания, как и наблюдение за семейством кроликов перед броском первого копья.
– Ладно, молчи. Я просто подумала, тебе будет интересно узнать, что ты все равно не смогла бы пойти на охоту, даже если б тебе разрешили.
Фрэнки чувствует, как у нее закипает кровь. Как это не смогла бы? Она всегда ходит с мамой в лес. Правда, уже давно, много недель, она не оставалась с мамой наедине. И, как ни стыдно это признавать, ей очень хочется, чтобы какое-то время, пусть всего несколько часов, мама принадлежала только ей одной. В полнейшем молчании они бы вместе выслеживали добычу, а на обратном пути, во время долгой дороги домой, она расспросила бы маму о том, что ее беспокоит.
Фрэнки догадывается, что мама чем-то встревожена: она постоянно стискивает зубы, срывается на нее по пустякам.
Она хочет спросить маму, нужна ли ей ее помощь. В чем дело? Что она натворила? Или с папой что-то не так? Но этих драгоценных мгновений она лишилась. А все потому, что из-за ребячьей выходки Майи Фрэнки не сдержалась, набросилась на сестру и опрокинула завтрак. И поскольку порча продуктов – самое ужасное преступление, ее наказали. Вместо Фрэнки мама взяла с собой отца, а ведь это, скорее всего, последняя охота перед наступлением зимы.
– Ты разозлила меня своими дурацкими выходками.
– Я просто хотела немного растормошить тебя, ты сидела такая серьезная. В любом случае, как я и сказала, теперь это неважно. У тебя идет кровь.
Майя снова скрывается под водой.
Фрэнки убирает в сторону шкуру, которую чистит, и смотрит себе между ног. Так и есть: бедра с внутренней стороны измазаны кровью. Она трогает ткань, закрывающую промежность. Пальцы мгновенно краснеют.
– Вот черт!
Сестра права: в лучшем случае она дошла бы только до леса, потом ее отправили бы назад, а мама только рассердилась бы из-за задержки. Фрэнки все никак не научится угадывать по разным признакам, что скоро пойдет кровь. Да и научится ли когда-нибудь?
По словам мамы, Прежде, когда у нее, как и у всех, имелись компьютер и мобильный телефон, напоминавший ей обо всем, она часто не могла понять, почему сердится и грустит, пока не обнаруживала на белье кровь. Мама заставляет Фрэнки, а теперь и Майю считать дни их циклов, но они постоянно так заняты хозяйственными делами, что забывают отметить какой-то день и перестают считать.
А вот Майя, кажется, определяет приближение своих месячных каким-то шестым чувством.
– Как ты догадываешься? – как-то в минуту слабости спросила ее Фрэнки во время прошлого цикла. От рези в животе она не могла уснуть, и Майя, стараясь смягчить ее боль, потирала ей поясницу. Сестра ответила, что, в принципе, это связано с луной, но вообще-то она чувствует, что у нее наливаются груди, ей хочется больше пить и мурлыканье мамы, напевающей себе под нос, раздражает ее больше, чем обычно.
Фрэнки это мало чем помогло, ведь свои груди она и так постоянно чувствует: они у нее большие и тяжелые, больше, чем у мамы и сестры, да еще и трясутся во время ходьбы. А пение мамы она всегда любит слушать.
Майя выныривает из ручья, кожа ее блестит на солнце. Она зачерпывает в ладони воду, подносит их ко рту и пьет, затем выбирается на берег, к Фрэнки, и, мокрая, закидывает обе тяжелые шкуры на плечо.
– Пойдем, – говорит она, протягивая руку сестре.
Фрэнки неохотно берет Майю за руку, и та помогает ей подняться на ноги.
– Мы найдем для тебя тряпок, и ты ляжешь отдыхать, а я тем временем приготовлю что-нибудь поесть. Ты голодная, наверно. На завтрак ведь так ничего и не поела.
Минул еще один год. Совсем недавно они наблюдали, как багровое солнце опускается за горизонт, и вот после всего нескольких часов сна они уже стоят на берегу и встречают его восход, смотрят, как его утренние желтые лучи отражаются на глади океана.
Сегодня самый длинный день в году. День летнего солнцестояния. Двадцать первое декабря или около того: календарями они давно не пользуются. Но, отмечая этот день, почти совпадающий с тем роковым днем, когда вся жизнь круто изменилась, они знают, что прошло восемнадцать лет.
Ник держит Рут за руку. Воздух уже теплый. Рут смотрит на стоящих рядом с ней дочерей. Они глядят на океан. На их голые плечи падают лучи утреннего солнца. Рут берет за руку Фрэнки.
– Возьми сестренку за руку.
Фрэнки со вздохом повинуется.
Майя улыбкой благодарит мать за то, что она попросила Фрэнки проявить доброту.
Все закрывают глаза и замирают в молчании, ожидая, пока солнце поднимется выше.
Потом садятся завтракать. Фруктов в это время года полно, но тем не менее у них сегодня пир. После завтрака руки и рты у всех липкие, и они все вместе умываются в ручье. Веселятся, визжат, обрызгивая друг друга.
Сегодня вечером на закате они будут ужинать вместе.
Выпьют вина, которое сделали из излишков винограда в старой деревянной бочке. Никто не понимает, почему Рут так расхохоталась, попробовав это вино.
– Вот у этого вина точно вкус навоза.
Вечером, когда все немного опьянеют, Рут станет петь и все будут босиком танцевать на песке.
Но пока солнце высоко и припекает, Майя и Фрэнки хотят искупаться в море, сплавать на лодке к старому полуразрушенному маяку и понырять с камней в воду – это одна из их любимых забав. Родителям не нравится, если они дурачатся во время рыбалки, но сегодня они вольны развлекаться сколько душе угодно.