А для Ника и Рут есть только одно место, где они хотят провести вместе целый день.
Они выходят из чащи к вершине холма.
Солнце уже достигло зенита, озеро манит к себе изумрудным блеском.
Ник с озорным огоньком в глазах смотрит на Рут.
– Ты должна дать мне фору, я же хромой. – Он указывает на шрам от железяки, когда-то проткнувшей его ногу.
Рут уже сбросила сумку и срывает с ног кожаные обмотки, защищающие ее ступни при ходьбе по лесу и разбитым дорогам.
Ник пытается соревноваться: кто разденется быстрее? Рут его опережает.
Какое-то время он стоит на месте, любуясь ее удаляющейся фигурой. Осторожно ступая по камням, Рут идет к чистой воде. Она мало изменилась с той поры, когда он впервые увидел краем глаза, как она раздевается. Ребра более заметны, кожа посмуглела, волосы стали буйными, отросли, закрывают большую часть спины. Сейчас он видит ее только сзади, но и так знает, какие перемены претерпело ее тело: груди немного обвисли и соски стали больше, ведь она несколько лет выкармливала дочерей, живот округлился после вынашивания детей.
Наблюдая, как Рут погружается в воду, он замечает и некоторые другие перемены: длинные ноги и широкие бедра в синяках, некоторые темные и хмурые, цвета грозовых облаков, другие желтые, как осенние листья.
– Догоняй, копуша! – кричит ему Рут, поднимаясь из воды. Длинные мокрые волосы облепляют ее плечи, как у сирены.
Шутливым залихватским жестом он бросает через плечо свои изношенные плавки и кидается в воду.
После они лежат на камнях, обсыхая на солнце. Чистые, разгоряченные после непривычно раскованного секса. Обычно им приходится сдерживать себя, ведь дочери редко находятся вне пределов слышимости. Много лет прошло со времени их первой физической близости, но Рут не устает удивляться тому, что она по-прежнему испытывает сильное влечение к Нику. К его телу. Она проводит ладонью по его груди, по животу.
Водит пальцем по сине-зеленым контурам его татуировок: ей известна история каждой из них.
Его кожа на ощупь тоньше, чем раньше; волосы на ногах седые, в паху – совсем уже белые.
У нее тоже. А волос в паху у нее много. Когда-то она сильно переживала из-за них, тратила уйму времени и денег на их удаление, а сейчас и не думает об этом.
По многому из прежней жизни она совершенно не скучает.
– Скажи, по чему ты скучаешь из того, что было Прежде? – спрашивает Рут.
– По футболу, – с тоской в голосе отвечает Ник.
– По наушникам, – добавляет Рут. – По радио.
– По телевизору.
– А я скучаю по званым ужинам, – говорит Рут. – Всегда думала, что ненавижу эти сборища. Нервы на пределе, все друг друга перебивают, выпендриваются. Но мне их не хватает. И еще семейных обедов. Да любых обедов за нормальным столом.
Они держатся за руки, прислушиваясь к звукам буша вокруг.
Рут медленно поднимает ладонь Ника и кладет ее на свою шею, возле уха. Потом берет вторую его ладонь и кладет ее на то же место с другой стороны.
– Опухоль, – сухо констатирует она. Ник поворачивается к ней, смотрит в лицо. Она перемещает его ладони вниз – на обеих ногах в верхней части бедер прощупываются шишки. – И здесь тоже, – добавляет она.
Ник кивает.
– По ночам потею, вся в синяках, и я так устала, Ник. До ломоты в костях.
– Да, – отвечает он.
– Надо подготовить девочек, Ник.
– Да.
– Как ты думаешь, они готовы? Жить без нас?
– Фрэнки уже охотится лучше меня.
– Ну, это нетрудно… – отвечает Рут с лукавой улыбкой.
– Да, пожалуй, – усмехается Ник.
– Может, зря мы не пытались найти других? Не ходили дальше? – После каждого вопроса Рут судорожно вздыхает.
– Тсс, – успокаивает ее Ник.
– Мне не дает покоя мысль, что, оставшись здесь, мы навредили им.
– Зато они в безопасности.
– Возможно, где-то сразу же за горизонтом существует цивилизация.
– Возможно. Но ведь там может быть небезопасно.
– Люди! – восклицает Рут, качая головой. – Как думаешь, люди всегда опасались того, что ждет за поворотом? Боялись неизвестного, отличающегося от того, что они знают. Мы – представители рода людского, у нас столько возможностей прямо под носом. А мы расчертили землю на воображаемые линии и наказали друг другу не пересекать их. Убедили себя, что, если оставаться на месте, в границах наших размеченных клочков земли, нам ничего не угрожает. Но в конечном итоге нам это не помогло, не так ли? Животные ведь тоже метят свои территории. Но те, кто выживает, они кочуют, мигрируют. Слоны мигрируют, большие кошки, птицы, рыбы. И киты! Они перемещаются из теплых морей в холодные и обратно, кормятся, размножаются. И наши дочери должны так жить. Я хочу, чтобы они были свободными, искали новую жизнь. Счастливую жизнь, такую, какой стала моя рядом с тобой.
Она поворачивается на бок и, подперев голову рукой, локтем опираясь о камень, пристально смотрит на Ника.
– Ведь я нашла тебя именно потому, что уехала из родных мест, – говорит Рут, неотрывно глядя ему в глаза.
– Да, – соглашается он.
Ник уверен, что девочки не пропадут. Они умеют охотиться, готовить пищу, строить, драться. А что будет с ним?
Мир без Рут? Вряд ли он сможет в нем жить. Ник ерошит рукой влажные волосы.
Вспоминает. Его ладонь на лбу Евы. Ее волосы разметались по накрахмаленной наволочке больничной подушки. Она так и говорила. Говорила, что впереди его ждет большая любовь, что с ее смертью его жизнь не кончается.
Ева.
Если б он мог ей сказать, что она была абсолютно права.
Ник нежно привлекает к себе Рут. Прижимается губами к ее губам.
Они целуются.
Какое-то время они еще лежат на пыльных камнях – рассматривают в небе узоры, которые образуют клочковатые облака, вспоминают о чем-то из прежней жизни, когда они были моложе, о том, по чему тоскуют.
– Поздравительные открытки, – говорит Ник. – Воздушные шары!
Рут заливается гортанным смехом, который эхом откликается в стоящих вокруг деревьях.
– Круассаны! – кричит она в небо.
36
– Все, ребята, автобус дальше не пойдет.
Водитель стоит в проходе в передней части салона, говорит громко, чтобы разбудить тех немногих из пассажиров, которым удалось не проснуться, несмотря на резкое торможение.
– Мне сказано вернуться в Окленд. В Веллингтон проезда нет. Порт закрыт.
Неспящие пассажиры хором застонали, от чего стали просыпаться и те, кому повезло уснуть.
– Черт возьми, а домой нам как добираться?
– Ну спасибо, братец.
– И что теперь делать? С нами дети, нам нужно домой.
Водитель поднимает руки, со всех сторон на него сыплются ругательства и вопросы.
– Простите, ребята, но я выполняю указание. Если поеду дальше, меня уволят.
Рут вытаскивает телефон, чтобы посмотреть карту, которую она загрузила в Окленде, и понять, где они остановились. Их местоположение ни о чем ей не говорит: насколько можно судить, они где-то у черта на рогах. Она закрывает карту и машинально пытается открыть приложение одной из соцсетей. Не получается. Она пробует открыть другое – опять ничего, на дисплее появляется начальный экран. Ее вдруг бросает в жар. Трясущимися руками, которые кажутся слишком большими, она пытается открыть новостное приложение. На странице ничего не изменилось со времени последнего посещения. Страница не обновляется.
Рут делает глубокий вдох, протяжно выдыхает. Паника не поможет.
Она начинает прислушиваться к жаркой перепалке в передней части автобуса.
– Я же говорю: не знаю. Мне известно одно: поступило указание вернуться на базу и…
Гул голосов заглушает водителя и то, что он собирался сказать.
У Рут сводит живот.
– Господи помилуй! Мне жаль, но больше я ничего не могу сообщить. Я правда не знаю, черт возьми! – водитель уже орет. – Кто хочет вернуться со мной, оставайтесь на местах. Кто готов добираться дальше самостоятельно – с вещами на выход. Автобус отходит через пять минут.
Пассажиры притихли. Все уткнулись в телефоны, безуспешно пытаясь обновить страницы.
Рут смотрит на задние фары уходящего автобуса. У ее ног – огромный рюкзак. Ее покачивает. В автобусе она немного подремала – вот и весь сон за трое суток. Тело как будто выхолощено, невесомо, словно из нее вытрясли все мысли и чувства, а по ней самой катком прошлись, расплющив каждую мышцу.
Рут распускает волосы, прочесывает их пальцами, распутывая слипшиеся пряди, затем снова собирает в хвостик и завязывает. Потом потирает ладонями лицо, массирует, чтобы прогнать усталость. Кожа жирная, грязная, а ведь душ она принимала только вчера. Или позавчера? Она мылась, когда вернулась в хостел после второго дня в посольстве, так ведь? Рут поднимает руку, нюхает под мышкой. Пожалуй, все-таки не вчера. А впрочем, какая разница?
Она опять смотрит на карту в телефоне. К счастью, ею можно пользоваться и без интернета. На берегу Южно-Таранакской бухты есть городок, до него чуть больше четырех часов пешком. Она сразу вспомнила, что где-то на этом побережье находится один из центров по охране природы. Название городка, где он обосновался, не отложилось в памяти, но наверняка кто-нибудь подскажет ей, куда идти. Сколько может быть центров по спасению китов? А потом, как только она выяснит, что происходит, попробует добраться до залива Голден-Бей.
Рут надевает рюкзак на плечи, закрепляет его ремнями на поясе, перемещая основной вес на бедра. Идет, пошатываясь. На нее накатывает приступ тошноты. На мгновение ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание, упадет и уснет. Тело ее отчаянно умоляет об отдыхе. Но она держится за ремень на поясе, упорно переставляя ноги одну за другой.
Небо у нее за спиной начинает светлеть. Кажется, что она уходит от солнца, поднимающегося над горизонтом. Словно шагает навстречу ночи.
Дорожное покрытие под кроссовками постепенно меняется: асфальт становится менее прочным, больше походит на гравий. Рут сходит с региональной автострады. Разметка между двумя полосами движения еще видна, но дорожных фонарей по обочинам уже нет, а